Опасный беглец - Выгодская Эмма Иосифовна - Страница 28

28

– По распоряжению начальника полиции! – сказал один из них и положил руку на плечо Макфернея.

Шотландца повели. Мгновенно собралась толпа. Продавцы табака, ковров, орехов, бананов, рыбы, бросая свой товар, выбегали из лавок. Сам проснулся и кинулся вслед. Бедный пес! Он опоздал, он не смог пробиться сквозь плотную толщу босых ног: такая толпа собралась посмотреть, как саибы арестуют саиба.

Вся джелхана всполошилась, когда на тюремный двор привели саиба. Он носил индусскую чалму под белой шотландской шляпой и был смугл лицом, – но кто же в Индии не отличит англичанина от индуса? Саибы могли думать, что им угодно, но заключенные уже с первой минуты знали, что новый пленник – европеец.

За темное лицо и светлые с сединой клочья волос под смуглым лбом индусы прозвали нового заключенного Теманг Ори – барсук. Сам он называл себя Макфернеем.

Макферней, казалось, нисколько не был огорчен тем, что попал в калькуттскую тюрьму. Он очень быстро подружился с заключенными. С тибетцами, мадрасцами, сингалезами он говорил на их собственном языке. Скоро вся джелхана знала его быстрые шаги, клочки седых волос над загорелым лбом и добрые синие глаза.

Макферней приметил Лелу в первый же день. Длинная белая юбка с каймой и белый шерстяной платок, хитро завернутый вокруг головы и плеч, отличали Лелу среди других женщин.

– Откуда ты родом, девочка? – спросил Макферней.

– Раджпутана, – ответила Лела.

Макферней кивнул головой. Он знал эту страну. Но еще ни разу до сих пор не бывал в западной ее половине, где безводные степи преграждают дорогу путешественникам, где бродят на воле еще не вполне покорившиеся англичанам племена.

Вечером Лела сидела, скрестив ноги, на плитах двора и тихонько пела:

Белым сари прикрою лоб,Белым сари закутаю плечи.Далек мой путь, труден мой путь,Далек мой путь до Дели…

Макферней присел подле нее и стал слушать.

Лела пела:

Леса стоят на пути.О, Сакра-Валка!Тигры бродят в пути.О, Чунда-Сакра!..

Макферней встрепенулся.

– Где ты слыхала эту песню?

– В моей стране, – ответила Лела.

– И эти слова припева? Чунда-Сакра… Сакра-Валка?

Лела с удивлением смотрела на него.

– Разве ты их тоже знаешь?

– Знаю, – сказал Макферней. – И еще много других. Чунда-Натта – Дар… Бхатта-Баруна…

Лела с испугом отодвинулась.

– Ты факир?

– Нет, – сказал Макферней. – Я узнал их из песен, из старых книг.

Макферней вынул свои листки.

– А как в твоей стране, Раджпутане, называют мать, сестру, отца? – спросил Макферней.

Лела сказала.

– Небо? Звезды? Океан?

– Самудра… – ответила Лела.

Макферней записал это слово.

– У вас в стране все так говорят? – спросил он Лелу.

– О, нет! – сказала девушка. – Моя мать знала слова, которые никто не знает.

– У кого же она им научилась?

– У моего деда, – шепотом сказала Лела. – Он факир… Он знает молитвы и заклинания, каких не знает никто в нашей стране, – даже самые старые старики. Он умеет заклинать змей, летучих мышей и крокодилов.

– Отлично! – сказал Макферней. – В заклинаниях лучше всего сохраняется древний язык.

Он спрятал свои листки.

«Отсюда, из Калькутты, я пойду в западную Раджпутану», – думал он.

Шотландец, казалось, нисколько не горевал о том, что его окружают высокие стены джелханы.

Зато сильно горевала о том Лела; она пела, сидя в своем уголку:

Высоки стены джелханы!..Ой, высоки!Недобрые глаза у сторожа,Ой, недобрые!Он стал у ворот и стоит,Неподвижный, как сухой кипарис,Он сдвинул ноги и никуда не уходит.Узкая полоска земли осталась меж его ступней,Едва приметная полоска.Человек не пройдет по ней,И даже суслик не проскочит.Но змейка, маленькая крылатая змейкаС полосатым хвостом и гордыми глазамиМожет проползти по ней.Я хочу стать змеей,Маленькой крылатой змеейС полосатым хвостом и гордыми глазами.Я проползу меж ступней сторожа,Вырвусь на свободу, взмахну крыльями и полечуДалеко, далеко от стен джелханы…

Лела очень сильно тосковала по свободе.

Несколько раз она пыталась напомнить Чандра-Сингу его обещание, но он только кивал головой, расписанной черными полосами, и таинственно улыбался.

– Терпи, Лела! – говорил Чандра-Синг. – Терпи. Ты – дочь нашего Панди.

Время проходило, и Чандра-Синг заметно веселел за своей глиняной оградой. Даже песенка его словно становилась живее. Как-то раз Лела разобрала слова, которые тихонько пел неприкасаемый:

Что вижу я там под деревом, белое, как мрамор,И круглое, как тыква?Может быть, это сладкий плод?..Или, быть может, чалма праведника?..Или белый, как кость, щит священной черепахи?..Нет, это белое брюхо англичанина, набитое белым рисом!..

По двору шел саиб в пробковом шлеме, и Чандра-Синг снова мычал невнятно и раскачивался взад и вперед, не поднимая расписанного черной краской лба: «Ннии… Ннии…»

«Берегитесь, саибы, сыны саибов!» – точно говорил он этой песней.

Вести с воли долетали к Чандра-Сингу неуловимыми путями, – с полоской индийской бумаги, переданной ловким посланцем, через таинственный знак углем на беленой стене:

«Крепость Агра восстала, английский генерал разбит…

Британцы бегут из городов и деревень Доаба…

Вся Индия поднимается, чтобы навсегда изгнать притеснителей из пределов страны».

Неприкасаемый веселел день ото дня.

– Этой ночью! – однажды шепнул Леле Чандра-Синг. – В полночь мы уйдем отсюда.

Лела не проглотила ни зернышка маиса, розданного в тот день на завтрак – так сдавила ей горло спазма волнения. Обрывком своей давно изодранной рубашки она перевязала запекшиеся раны на руках несчастной ткачихи из Бихара. «Ночью!» – твердила Лела про себя, но не решилась поделиться своей тайной с соседкой. К полудню она легла на солнечной стороне двора, обернув голову под платком мокрой тряпкой, и пролежала так весь день, до заката. Жестокое солнце палило ей ноги и спину, в ушах у Лелы звенело, мутилось сознание, – она не шевельнулась.