Опасный беглец - Выгодская Эмма Иосифовна - Страница 60

– За мной, сипаи! – сказал Лалл-Синг.

На женской половине они нашли Бахадур-шаха, трясущегося от страха, в шальварах и кисейной чадре его жены. К шаху приставили стражу. Его и Зейнаб-Махал, старшую из шахских жен, заперли в дворцовом подвале.

Мирза-Могул, сын шаха, надменный, грузный, в парчовом халате, в белоснежной чалме, вышел к повстанцам из своих покоев.

– Прочь отсюда, сипаи! – сказал Мирза. – Кто дал вам право распоряжаться во дворце шаха?

– Молчи, сын ехидны! – ответил ему Лалл-Синг. – Ты тоже готов был открыть ворота саибам, чтобы спасти свою шкуру.

– Они все рады продать нас чужеземцам, трусы! – закричали сипаи.

Мирза ругался, грозил, – его потащили и заперли вместе с отцом.

Сипаи обыскали дворцовые пристройки. Вся шахская челядь попряталась, советники и министры сбежали.

Сипаи поставили свою охрану у всех ходов и выходов огромного дворцового здания.

В башне Селимгура – древнего пятиугольного форта на речном островке, посредине Джамны, – засел Чандра-Синг со своим отрядом.

– Водяная мышь не проскочит здесь, не то что саиб, – сказал Чандра-Синг.

Отряд вооруженных горожан прошел дозором по Дарао-Гяндж, по Шайтан-Пара, по Конному Базару, по всем кварталам города.

Отряд задержал нескольких дервишей, бродячих фокусников, храмовых нищих.

Ко всем воротам крепости встала двойная охрана.

Город притих. Город готовился к штурму.

Молчаливы и суровы стали улицы Дели.

Прежние споры утихли. Индусы и мусульмане объединялись перед лицом близкой опасности.

Окна домов закладывали мешками с песком.

Из Арсенала вытаскивали уцелевшие пушки и поднимали их на городскую стену. На перекрестках больших улиц устанавливали батареи.

Женщины помогали таскать ядра и складывали их подле пушек. Зубчатая ограда плоских крыш стала укрытием для стрелков. Ружья, составленные в козлы, выстроились вдоль переулков.

Дели стал похож на большой военный лагерь.

Глава тридцать девятая

БОЛЬШИЕ ПУШКИ ПЕНДЖАБА

Весь лагерь рыл траншеи. Британцы, белуджи и сикхи, здоровые и больные наравне. Генерал Вильсон поднял даже малярийных больных из лазарета и приставил к земляным работам.

– Эта работа всем здорова! – говорил генерал.

Поезд осадных орудий из Пенджаба наконец пришел, и прибывшие тяжелые пушки британцы устанавливали в трех далеко выдвинутых вперед земляных редутах.

Соединительная траншея кой-где проходила ближе чем в двухстах ярдах от городской стены.

Из среднего редута, где станет самая большая батарея, тяжелые орудия ударят по главному оборонительному участку повстанцев: Кашмирскому и Речному бастионам.

– Скоро заговорят, наконец, большие пушки Пенджаба! – радовались офицеры.

Копать начали четвертого сентября, в день прибытия тяжелых орудий.

Только через сутки опомнились в городе и начали копать встречную траншею.

Под прикрытием ночной темноты сипаи подвели свои контрапроши[17] близко к земляным работам неприятеля, выкатили за городскую стену легкие пушки, и очень скоро пушечные ядра и бомбы начали ложиться на соединительную траншею британцев.

– Ни дюйма назад! – отдал приказ генерал Вильсон.

Люди валились десятками, на их место прибывали другие. Людей теперь было много в лагере: пять с половиной тысяч.

Королевская пехота, туземная кавалерия, кашмирцы, белуджи, сикхи, гурки – в лагере под Дели собрались племена всей Верхней Индии.

Готовился большой, решающий штурм.

В британском лагере рыли землю, по пятнадцать часов без смены. Каждый час уносили потерявших сознание. Завязанные платками поверх фуражек, оборванные, лихорадящие от жары, больные, британские солдаты походили на бродяг, собравшихся со всего света.

Штурм был назначен на восьмое. Но рано утром восьмого сентября самая большая пушка, глухо охнув раза два, вдруг замолчала, точно ей забили паклей глотку.

Битый щебень и гравий оказались примешаны к пороху, приготовленному для заряда.

Генерал Вильсон велел убрать от орудий всю туземную прислугу. На место индусов поставили британских солдат. Артиллеристов не хватало, – брали из пехоты и даже из кавалерии. Старые кавалерийские офицеры, никогда в жизни не знавшие другого оружия, кроме пистолета, кортика и шашки, копались в земле, изучая мрачный нрав больших осадных гаубиц и скорострельных мортир.

Рано утром одиннадцатого сентября, по знаку, поданному ракетой, большая двадцатичетырехфунтовая гаубица передовой батареи открыла огонь по городу. За нею вступили остальные пушки.

Снаряд за снарядом ударял в крепостную стену, разворачивая мощную каменную кладку. К вечеру две глубоких бреши зияли в северной стене, у Кашмирского и у Речного бастионов.

Всю ночь не спали в лагере британцев: готовились к штурму.

Офицеры наворачивали по две и по три мусульманских чалмы поверх кепи, чтобы уберечь головы от метких сипайских пуль. Тихо переговаривались в палатках, писали последние письма родным.

Солдаты проверяли ружья, наполняли фляги свежей водой. К утру, при свете факелов, солдатам прочитали приказ генерала:

«Биться до крайности! – приказывал генерал. – Пленных не брать! Каждого индуса внутри города, – будь он при оружии или безоружен, – закалывать как бунтовщика. В этой войне не будет пленных, – каждого убивать без пощады! Жертв будет много! – предупреждал генерал. – Раненых из бою не выносить, людей слишком мало. Раненые пускай ждут на месте ранения. Если мы победим, окажем им помощь. Если нас разобьют, пускай раненые приготовятся к самому худшему».

Англиканский пастор лежал больной. Отец Бертран, католический священник, благословил перед штурмом офицеров и солдат и заранее помолился за спасение душ тех, кто падет в предстоящем бою.

Глава сороковая

ШТУРМ

Тремя колоннами пойдут британцы на город. Среднюю центральную колонну поведет сам Никольсон, лев Пенджаба. «Белые Рубашки» пойдут впереди. Старые «Белые Рубашки» лорда Лэйка хотят взять реванш за недавнее поражение.

Атака начнется с сигналом горниста, при первых лучах солнца.

17

Контрапроши – подкопы.