Инго и Инграбан - Фрейтаг Густав - Страница 71

Тридцать лет прошло с тех пор, как впервые приехал Винфрид в землю турингов, Инграм имел уже трех сыновей и дочерей. Старший сын, похожий на отца, был уже испытанным воином и жил в отдельном дворе. Второй укрощал самых диких коней и с нетерпением ждал первого своего похода. Младший же, по желанию родителей, предназначался для служения церкви. Он уже распевал гимны на латинском языке, которым его учили благочестивые монахи.

Вольфрам, домоправитель, честно управлявший имением, сказал Гертруде, своей жене, неохотно осеняясь крестным знамением:

– В новых христианских именах таятся великие чары. Наш Бог требует к себе на служение младшего сына господского и ни к чему не приведет тут сопротивление. Напрасно зашивал я в куртку мальчика волчью шерсть, напрасно клал в его подушку три вороньих пера, напрасно учил его стрелять из лука и метать палицы: невоинское имя Готфрид одолевает его превосходной силой. Надеюсь, он будет по крайней мере епископом, повелевающим теми, у которых пострижены волосы.

Много уже лет архиепископ не приезжал в Турингию и его верные прослышали, что из Майнца он никуда не выезжает, так как по временам чувствует недуги старости. Тогда Вальбурга упросила мужа, при первой поездке своей ко двору короля, взять ее и сыновей в Майнц, чтобы они еще раз приняли благословение святого мужа, и что бы сам архиепископ благословил молодого Готфрида на служение церкви.

В это время язычники вторглись на северной границе во владения христиан, разрушили тридцать храмов, поубивали мужчин, а женщин и детей угнали в плен. Маститый архиепископ сам поспешил к границам, взяв из сокровищницы все, что в ней находилось для выкупа пленных. Полгода он отсутствовал, совершая благое дело.

Теперь же он возвращался. Его провожатые радовались во дворе возвращению на родину, а епископ Луллус, любимый ученик Винфрид а, войдя в покой архиепископа, тихонько откинул в сторону занавеси и поклонился Винфриду. Долго стоял Луллус, храня почтительное молчание. Он видел, что старец вполголоса говорит сам с собой и наконец разобрал слова:

– Пора уже мне отправиться в чертоги моего Господа. Очень желаю я кровавой язвы на груди, которая отверзла бы передо мной врата небесные.

Изумленный этим откровением, епископ сказал:

– Что возмущает душу твою, достойный владыка, если говоришь ты подобно воину, утомленному битвой?

– Я утомлен миром, – ответил Винфрид. – Подобно пловцу ношусь я среди волн, ладья моя бьется о скалы. Сильно жажду я пристани, где мог бы преклонить свою голову.

– Ты называешь безотрадной жизнь, ты, которому Господь даровал победу и почет, как никому из людей? Измерь мысленным оком страны, которыми ты повелеваешь. На границах обузданы лютые враги. Тобой утверждена на земле единая вера, великий подвиг ты совершил, почему же скорбишь?

Винфрид встал и начал ходить по комнате.

– Я поклялся в верности трем апостольским наместникам, правящим церковью в Риме. И могу сказать, что я был им верен. Я склонил перед ними непокорные головы мирян. Я подчинил им души людей. Но их самих я не мог заставить быть верными слугами церкви. Не в нищете и в смирении созидают они царство Божие, а жаждут, как вижу, новых земель и сокровищ, и власти. Злым они покровительствуют, порочных щадят. Я же хочу не почестей, а спасения бедствующих. Горько мне, что плотские похоти расточают церковную казну, и мало кто радеет о наставлении неверующих.

Однажды, светлым майским утром, во дворе архиепископа толпился народ из города и окрестностей. На ступеньках двора сидела дворовая братия. Народ стоял голова к голове, ожидая выхода Винфрида. И когда он вышел, слезы умиления показались на глазах у многих. Среди преклоненной толпы Винфрид переходил от одного к другому, одаривая каждого благословением. Когда он приветствовал в толпе женщин Вальбургу, то она вывела вперед сына и, бросившись к ногам епископа, попросила:

– Предлагаю Господу сына моего, Готфрида. Возложи на него свою руку, владыка, да будет благословенна его жизнь!

Винфрид улыбнулся при виде статного отрока и рука его коснулась светлых волос. Затем он подвел мальчика к одному из своих приближенных и повернулся к двери. Все присутствующие стояли на коленях и, благословляя их, архиепископ направился к выходу. Вдруг он взглянул на высокую фигуру Инграма и остановился. Винфрид сказал:

– Тебя, Инграм, зову я к себе. Не хочешь ли еще раз быть проводником моим?

– Да, хочу! – встал с колен Инграм.

– Так распростись с женой и детьми, потому что отныне ты воитель Господа.

Во дворе народ волновался подобно морским волнам. При появлении архиепископа все опустились на колени, и с воздетыми руками Винфрид направился к ладье. Еще раз обернулся он, приветствовал, благословлял и ласково улыбался детям, которых поднимали плачущие матери. Инграм одной рукой держал свою жену, а другой – руки трех своих сыновей. Когда же он расставался на берегу со своими, то взял руку старшего сына и положил в нее руку Винфрида.

– Будь ему верен, как ты был верен отцу, – сказал он.

Отвязали канаты и ладья понеслась вниз по Рейну, а стоявший на коленях народ глядел на судно, пока оно не скрылось за изгибом реки.

И был то радостный путь, подобный продолжительному, торжественному шествию. У всякой часовни на возвышении на берегу толпился народ и звонили колокола. Каждый вечер путники приставали к берегу, где жили благочестивые христиане. Винфрид спускался на берег и благословлял всех. Таким образом путники спустились по Рейну до того места, где река становилась морем.

Став на якорь перед Утрехтом, они взяли на борт фрисландского епископа, а затем отправились на восток, к пределам язычников фризов. Винфрид заблаговременно пригласил туда новообращенных. При устье маленькой реки Борны, отделявшей фризов-христиан от фризов-язычников, путники, незадолго до назначенного дня, прибыли в залив. Архиепископ сошел на берег, выбрал место под стан и освятил его. Инграм приказал разбить шатры, выкопать ров, а плавучие деревья сложить в засеку.

Он стоял подле вала, определял его направление и сам вколачивал колья, а проходивший возле него Винфрид сказал:

– Ты стараешься обнести нас деревом и землей, но позаботился ли ты о воле Правящего нами? Ибо Он созидает и разрушает твердыни по Своему произволу.

– Не гневайся, владыка, если я работаю молотком после вечерен. Меня предостерегли прибрежные жители. Села язычников смущены тайным говором и ропотом, а число твоих защитников невелико.

Но Винфрид не слушал и продолжал, глядя на небо:

– Чаще стояли деревья в земле турингов. Там ты первый вколачивал для меня колья на ночлеге, во время пути. На землю пало тогда ясеневое дерево, – а в сердце твое – семя спасительного учения.

Винфрид осенил Инграма крестным знамением и вошел в свой шатер.

Инграм положил молоток и сел у входа в укрепление на ночную стражу. Взоры его блуждали по широкой равнине. Он вспомнил свою жену и цветущих детей, припомнил свою бурную, но счастливую жизнь, своих товарищей, живых и мертвых. На сердце у него стало легко, и он все глядел на небосклон, где медленно поднималась заря, пока на востоке не блеснул яркий луч солнца. И подумал Инграм, что и для него когда-нибудь отворятся врата, которыми проникнет он в твердыню Царя небесного и, опустившись, на колени, он помолился, как учил его Винфрид. Подняв глаза, он увидел вдали в тумане приближающуюся толпу. Блестели копья и белые щиты.

Инграм запер ворота, издал свой боевой клич и поспешил к шатру архиепископа. Раздался звон маленького колокола, появился Винфрид со словом Божиим в руках, окруженный священниками. Язычники тем временем устремились к ограде. Потрясая копьем, Инграм бросился к ним, побуждая кличем своих воинов. Но вдруг раздался могучий голос Винфрида:

– Внемлите заповедям Господа, не воздавайте злом за зло. Прекратите вражду и битву, ибо настал желанный день, и сегодня Господь небесный наградит своих верных слуг.

Тогда Инграм бросил свой меч к ворвавшимся неприятелям, приблизился к Винфриду с распростертыми объятиями, громким голосом выкрикнув имя Готфрида. Он принял на себя смертельную рану, а за ним – архиепископ, духовенство и миряне. Лишь немногие спаслись за реку и принесли весть о смерти благочестивых.