Запах шахмат - Фридлянд Антон - Страница 25

– Уедешь со мной?

– Куда?

– Куда захочешь.

– Прямо сейчас?

– Сегодня. Когда будешь готова.

Она думает.

– Двух часов мне хватит, – наконец, произносит она. – Мы поедем туда, где холодно, или туда, где тепло?

– Туда, где тепло. Очень тепло.

Настолько тепло, что все заснеженные воспоминания растают, словно их не было вовсе.

Я снова сажусь за компьютер.

– Ухожу, – говорю я Алисе.

Она молчит, даже не поворачивает голову ко мне.

– Мне жаль, что все получается именно так, – я даже не замечаю, что говорю словами, только что услышанными от Кете. – Но на этом ведь жизнь не заканчивается. Мы еще увидимся, Алиса, я это чувствую.

– Заканчивается, – говорит Алиса тихо, так тихо, что только последние звуки слов доносятся до меня. – Не увидимся.

Я беру сумку. Шахматные часы в дороге мне не понадобятся. Как и все остальное, что связано с Тренингом. Пусть все остается здесь. Единственное, что я возьму с собой – это дискета с заказным текстом, обитатели которого умирают на каждой странице, словно в самом худшем бульварном детективе, который мне когда-либо приходилось сочинять.

Времени еще много, и я решаю заехать на Печерск за кокаином.

57. Без названия

/записано Верой Мухиной/ Дюрер был похож на типичного путешественника – дорожная сумка через плечо, отрешенный взгляд направлен вдаль, туда, где он еще не был. Я думала, что почувствую что-то, когда он появится на пороге квартиры, но ничего не изменилось с его приходом. Я чувствовала то же самое, что и раньше – тупую, необъяснимую боль.

– Вера? – он не ожидал меня здесь увидеть. – Что ты здесь делаешь?

– Я здесь живу, Альбрехт. Ты забыл?

Он ставит сумку на пол, садится в кресло напротив меня.

– Все закончилось, Вера, – говорит он. – Тренинг закончился. Я уезжаю.

Он искренне верит в то, что говорит. Я не знаю, с чего начать. Решаю сначала сообщить ему хорошую новость.

– Я рожу от тебя ребенка. Я много думала об этом, и поняла, что действительно этого хочу.

Дюрер улыбается.

– Отлично, – говорит он. – Я очень рад, правда. Я вернусь, когда вся эта история забудется, через несколько месяцев. Я буду с тобой, когда ты будешь рожать.

Он ничего не понимает, мальчишка, глупый. Наверно, за это я и полюбила его – за эту удивительную способность смотреть сквозь смерть, словно она сделана из стекла, всегда думать, что жизнь бесконечна, что кто угодно способен умереть, но только не он.

– Я хотела попросить тебя… – у меня мало времени, скоро должны прийти уборщики и издатель книги. – Отдай мне, пожалуйста, текст.

– Текст? – переспрашивает он. – Ты о чем?

– О твоей последней книге, – с трудом произношу я. – Ван Гог должен был предупредить тебя.

Дюрер смотрит на меня неподвижным взглядом.

– Значит… И ты – Тренинг? Ты тоже с ними?

– Ты знал, что я с ними, – отвечаю я. – Знал с самого начала.

Он встряхивает головой, словно отгоняя от себя ненужную мысль.

– Ладно, какое это имеет значение! – он бросает дискету на кровать рядом со мной. – Держи.

– Я проверю файл, хорошо?

– Пожалуйста, – он уже собрался уходить, но снова садится. – Кстати, кокаин тебе не нужен? Тогда я его заберу.

«Времени еще много, и я решаю заехать на Печерск за кокаином», – перечитываю я последнюю фразу в тексте.

– Зачем это нужно? – спрашивает Дюрер. – Я имею в виду этот текст.

– Это – апокриф, – говорю я.

Сейчас ему уже можно говорить что угодно. Даже правду.

Дюрер смотрит на меня так, словно я только что выдала свою неизлечимую душевную болезнь.

– Твой текст рассказывает о жизни и смерти всех участников Тренинга, – страница за страницей открывала я ему правду. – Тренинг – это идея, его не существует и никогда не существовало в общепринятом смысле этого слова. Для успешности Тренинга необходимо, чтобы все его участники тоже стали идеей. И это произошло, – я провела пальцами по монитору компьютера.

– Ты бредишь, Вера, – Альбрехт скрестил руки на груди. – Это всего лишь буквы, текст.

– Букв достаточно для передачи идеи, – я ощущаю, что мне жаль расставаться с ним, ощущаю это низом живота, где зреет его ребенок.

– Я не понимаю, о чем ты.

Понимаешь.

– Нельзя жить в буквах, – произносит Дюрер. – Как нелепо, наверно, звучит наш разговор.

– Буквы – это то, из чего состоит мир каждого читателя. Чем больше читателей, тем зримее этот мир. Ты написал бестселлер, Альбрехт. Твою книгу предстоит прочесть миллионам.

Он смеется.

– Название уже придумала? – он достает из-под кровати сумку с кокаином и открывает ее. – Извини, мне пора уходить.

Пора, Аль.

– Название придумал Дали, – говорю я.

– А это откуда? – Дюрер достает из сумки пистолет с глушителем. – И деньги! Почему здесь столько денег?!

– Ван Гог оставил. Ты просил – оружие и деньги.

Он замер. Пистолет в правой руке, побелевшие пальцы левой вцепились в кресло.

Я должна сказать ему название. И я говорю.

– Запах шахмат.

– Как глупо звучит, – отвечает Дюрер, поднося пистолет к уху, хлопок, и его голова раскалывается.

Я закуриваю, рука дрожит. Тут же тушу сигарету, вспомнив о ребенке – я ощущаю его сейчас каждой клеткой, словно смерть отца заставила его сердце биться быстрее.

Звонят в дверь. Это пришел Лотрек за файлом и уборщики, чтобы унести труп. Нужно сказать им, чтобы кресло тоже забрали.