Время истинной ночи - Фридман Селия С. - Страница 48

Они разбили временный лагерь неподалеку от городских ворот, но на достаточном расстоянии от главной дороги, чтобы поменьше путников обратили на них внимание. Здесь Мелс наконец смог снять с себя тяжелые одеяния и присоединил их к багажу Тирии — к ее собственным вещам и их общему походному снаряжению. Здесь они разделились — и попеременно то гоняли лошадей, то сторожили лагерь. Животные по-прежнему чувствовали себя несколько скованно после морского плавания — и понадобилось немало времени, прежде чем к ним вернулись былые грация и легконогость. На взгляд Мелса, к более суровым испытаниям их еще надлежало готовить и готовить. Впрочем, так или иначе, хорошо было видеть их на земле — они откровенно радовались твердой опоре под ногами и сам Мелс радовался вместе с ними. Скоро их сила полностью восстановится, и пока он любовался скакунами, лишь мысль о регенте заставляла его то морщиться, то трепетать.

Он во второй раз вернулся с выездки, когда Тирия сказала ему:

— Все. Пора.

И она кивнула на запад, где стремительно клонилось к закату солнце.

Они навьючили всю поклажу на трех лошадей: на изящного вороного с подковами в форме полумесяца, которого отчаянно хотелось заполучить самому Мелсу (но которого Джеральд Таррант наотрез отказывался продавать), на гнедую кобылу с экзотически длинной гривой и на могучего жеребца, серого в яблоках, неподкованного и поросшего густой шерстью.

От города к расположенным на уступах гор фермам вилась узкая дорога, и они следовали ее изгибам в южном направлении, пока не очутились в месте, где деревья совершенно скрывали из виду оставшийся внизу город. Здесь они устроили привал и напоили лошадей из узкого оросительного канала, тянущегося вдоль дороги.

— Может, они и не придут? — встревоженно проговорил Мелс.

— Тише.

Вокруг быстро темнело, все длиннее и длиннее становились тени. Скоро проснутся ночные создания. Скоро запрут на ночь городские ворота. Черт побери, так где же их носит?

И тут за спиной у них послышался шорох, и на лужайку вышла Хессет. Но это была не та Хессет, которую они видели в Мерсии, — закутанная с головы до ног и во многих отношениях подражающая человеку. Но та Хессет, с которой они плыли по морю, — одетая во что-то, казавшееся ее второй кожей, землистого цвета. Глаза ее были черны и широко распахнуты, прощупывая наступающую ночь, уши стояли торчком. Увидев лошадей, она произнесла только одно слово:

— Забираю!

И взяла поводья трех навьюченных лошадей — вороного, гнедой и серого в яблоках.

— Привезли, что сумели, — пояснила Тирия. — Дэмьен наказал не подходить к вашим собственным вещам и ни у кого ничего не просить, так что нам пришлось поломать голову…

— Вы пригнали лошадей, а это главное. Мы бы не сумели подобраться к ним, оставшись незамеченными.

— А почему вам вдруг приходится скрываться? — спросил Мелс. — Что тут вообще происходит?

Ракханка посмотрела на него, потом покачала головой.

— Чем меньше вы знаете, тем лучше для вас.

— Так и Дэмьен говорит, — согласилась Тирия.

— А где он сам? — поинтересовался Мелс.

— Проверяет потоки, — несколько загадочно ответила Хессет. — Он к нам скоро присоединится.

Что было ложью во спасение. Она не хотела говорить, как потрясен Дэмьен всеми последними событиями. Нет, у него, конечно, хватило силы воли на то, чтобы Творением отыскать Хессет и обеспечить им обоим Затемнение, под покровом которого они перелезли через городскую стену. Но потом… Как будто на него опустилась кромешная туча. Не исключено, он горюет из-за того, что подверглась порче его вера. Или терзается угрызениями совести из-за того, что настолько замешкался с побегом. «А может, и то и другое сразу, — подумала она, — с людьми такое бывает».

Красти поглядела через плечо на оставшиеся далеко позади и внизу городские ворота.

— Сейчас стражу уже сменили. Никто не заметит, что вы привели меньше лошадей, чем вывели, и что поклажа куда-то подевалась. — Она сделала паузу. — Мы вам бесконечно благодарны.

— Мы здесь, похоже, разбогатеем, — отозвалась Тирия. — А это заслуга Дэмьена. Так что поблагодарите его от нас.

— И удачи вам, — добавил Мелс. — Куда бы вы на самом деле ни отправились.

Если в этом и наличествовал намек на необходимость дополнительных пояснений, то Хессет оставила его без внимания.

— Спасибо, — кивнула она, не вдаваясь в дальнейшие разговоры: так было лучше для них самих.

Когда Мелс и Тирия повели пять оставшихся у них лошадей к городским воротам, Хессет, чуть-чуть задержавшись, еще раз продумала сложившуюся ситуацию. Городские архивы стали для них теперь недоступными. В любую минуту Мать может разоблачить их не особенно серьезный обман и снарядить полномасштабную погоню, к которой вполне могут подключиться другие города и даже южные протектораты. У них — спасибо Мелсу и Тирии — имеются кое-какие припасы, но большая часть того, что Дэмьен заранее приготовил для осуществления их миссии, осталась где-то между дворцом регента и «Золотой славой». Священник на грани нервного срыва. Таррант тоже явно взвинчен. И, по всей вероятности, их врагу известно о том, что они здесь.

— Удачи… — прошептала она с легким смешком. — Да уж! Она нам не помешает!

13

Йенсени бежала. Сперва на юг, потому что решила, что они не сразу сообразят разыскивать ее именно там. На севере остались хутора, равнина, хорошие дороги и мелководные реки — это были места, гораздо более легко проходимые, чем те, куда устремилась она. Девочка решила, что ее непременно сначала начнут искать на севере, вообразив, будто ребенок, подобно воде, устремится в сторону наименьшего сопротивления. На юге же поднимались горы, склоны которых поросли дремучими лесами; утесы и деревья чуть ли не сплошь покрывали плющ и дикий виноград, вследствие чего там господствовал вечный полумрак. И в тамошних лесах водились порождения Фэа, собиравшиеся поближе к городам в надежде поймать врасплох зазевавшегося путника или перескочить через городскую стену, осилив ее своей многочисленностью, — но она и сама боялась солнечного света, поэтому южные леса пришлись ей как раз впору. По крайней мере, до поры до времени.

На юге имелись и другие протектораты, и ей было известно об этом; они, подобно маякам, были разбросаны по всему скалистому берегу на одинаковом расстоянии друг от друга. Сначала девочка подумала, что сможет найти убежище в одном из них, но одна мысль о том, что ей придется иметь дело с чужаками — с чужаками любого рода, пугала ее до мозга костей. В состоянии внезапно свалившегося на нее ужаса, в котором она теперь пребывала, такие люди казались ей не личностями, а лишь фрагментами некоего целого, которое отвергло ее самое, прокляло, а теперь обрекло ее отца на чудовищную и позорную смерть за то, что он осмелился предоставить ей защиту. Они были Другими, а она сама…

Была одинокой.

Бесконечно одинокой.

Отец снился ей. Иногда это были светлые сны: фрагменты их беспечального совместного существования оживали перед Йенсени во всей своей полноте и яркости. Но пробуждение от такого сна отчасти напоминало смерть, потому что оно означало вспомнить о том, что отца нет и не будет, больше уже никогда не будет. Чаще скверными или страшными оказывались сами сны. Порой это были самые настоящие кошмары: чудовищные воспоминания о ее встрече с оборотнем, искаженные образы обстоятельств отцовской смерти. Бывали и другие сны — пожалуй, еще более пугающие, — в которых ее отец представал самим собой, тогда как она сама была на себя не похожа, — сны, в которых она кричала на него, обвиняя в том, что он покинул ее, что его нет с нею рядом, что он посмел умереть как раз когда так отчаянно ей понадобился, так позарез понадобился… Эти сны приводили ее в наибольшее смятение, после них она лежала на сырой земле, содрогаясь от раскаяния; она чувствовала, что каким-то образом ухитрилась предать их любовь, хотя и не понимала сама, как именно.

Иногда порождения ночи приходили по ее душу. Она, как правило, замечала их приближение, прежде чем видела их воочию, хотя и сама не понимала, как это ей дается. Может быть, все дело было в Сиянии. Подлинную сущность тварей ей при этом распознать не удавалось, — в отличие от ситуации с убийцей ее отца, — но иногда, если в воздухе возникало воистину радужное сияние, у нее по спине начинали бежать мурашки, и она понимала, что что-то вот-вот должно случиться. И тогда она пускалась бежать и на бегу молилась (богам здешнего мира, что, как объяснил ей отец, было надежной молитвой), чтобы ночные порождения подыскали себе какую-нибудь другую добычу и позабыли о ней и не заметили ее, когда она остановится и спрячется… и так оно всегда и случалось. Может быть, помогало все то же Сияние. Для нее оно никогда не было чем-то большим, чем некая перемена освещения и звучания, заставляющая голоса звучать четче, а краски — быть ярче, но не исключено, здесь, в ее новом мире, Сияние превратилось в активно действующую силу.