Волга впадает в Гудзон - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 41

– Ну-с... Как наши делишки? – Валерий извлек из-за пазухи принесенную с собой банку пива: испробовать здешнюю продукцию его не заставили бы и под дулом пистолета.

Марушев вздохнул и посмотрел на него с немым укором: чего, мол, ты, Померанцев, время зря тратишь на вежливые экивоки? И следователь неожиданно ощутил себя под его взглядом и впрямь чуть ли не лицемером...

– Ладно-ладно, – неловко пробормотал Валерий, – к делу так к делу...

И совсем другим тоном, предварительно оглядев незаметно полутемный и, как обычно, полупустой зал пивнухи, продолжил:

– О гибели Мансурова ты, конечно, наслышан, среди ваших об этом наверняка ходят разговоры...

– Скорее, – неожиданно усмехнулся Марушев, – только об этом и говорят. Что тебя интересует?

– Все, – коротко произнес Померанцев. – Но начать желательно с небезызвестного тебе «Союза офицеров-славян»... Если память мне не изменяет, твоя прежняя банда в него тоже когда-то входила.

При слове «банда» Служивый слегка поморщился, но комментировать данное определение не стал.

– Тебе фамилия Слепцов ничего не говорит в этой связи? – продолжил следователь. Марушев в ответ довольно надолго задумался, после чего еле заметно кивнул.

– Был такой полковник там, в Чечне, – негромко произнес он. – Говорили, храбрый мужик и человек нормальный: зазря своих пацанов под пули не подставлял. Сам я с ним не пересекался, но слышал, будто бы под ним его собственный сын служил... Правда, недолго.

– Все правильно, – кивнул Валерий. – Память у тебя, как у слона, Костя... Ладно, поехали дальше. Я так понял, что хоть ты со Слепцовыми и не пересекался, но с кем-то из их окружения был знаком.

– Почему так думаешь? – В серых глазах Марушева мелькнула редкая для него искорка заинтересованности.

– Откуда бы ты иначе знал о том, что Слепцов-младший служил под началом своего отца, да еще недолго? – усмехнулся Померанцев. – О храбрости или там о человечности знать мог, а эту деталь – она не из тех, которые на войне имеют значение.

– Правильно мыслишь... Ишь ты! – Служивый откровенно улыбнулся и посмотрел на Валерия почти с восхищением. – Ну ладно. Все верно. Насчет сына я уже здесь, в Москве, услышал, поскольку двое наших, с которыми я училище кончал, служили у Слепцова. Я отца имею в виду. Тебя, ты говорил, «Союз офицеров-славян» интересует. Ну ребята эти одно время в нем были, там тогда специальное общественное объединение для спецназовцев создавалось.

– Часом, не «Россия»?

– В «Россию» его позже переименовали...

– Ну да, вероятно, после расследования по «красным бригадам»?

Марушев спокойно кивнул.

– И что эти твои однокурсники? – с безразличным видом поинтересовался Померанцев.

– А ничего, – покачал головой Служивый. – Оба еще до расследования оттуда выбыли.

– Причина?

– Ты, если бы подумал, и сам бы допетрил: не понравилось им там кое-что... В общем, один уехал к себе в Архангельск, на родину то есть. Второй бизнесом занялся, про Чечню постарались забыть.

– Давай я попробую «допетрить» другое – насчет того, что именно твоим друзьям не понравилось в «России», – предложил Померанцев.

– Объединение тогда называлось «Земля», – поправил его Марушев. – Ну попробуй!

Валерий вновь незаметно оглядел полутемный зальчик и наклонился через стол поближе к Служивому.

– Думаю, так: кое-кто с любовью к земле русской поначалу слегка перегнул палку, затем и вовсе активизировался. Проще говоря, не отказывался за славянскую идею в стрелялки поиграть – благо рука была набита...

Марушев некоторое время вдумчиво молчал, затем прищурил на Валерия глаза:

– Если тебе нужны доказательства, то у меня их нет. И вряд ли будут.

– Нет. – Померанцев вновь откинулся на спинку стула и покачал головой. – Доказательства собирать – это, друг мой Костя, не твоя задача, а уже наша... Судя по всему, ты в свое время знавал кое-кого из тогдашней «Земли», а ныне «России», и помимо своих бывших однокурсников... Верно?

– Разве что шапочно, – осторожно ответил Марушев.

– Ну память у тебя, как мы убедились, хорошая. Сейчас я дам тебе один списочек, а ты внимательно посмотри, не мелькнет ли в нем знакомая тебе харя.

Померанцев достал из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо листок бумаги – результат нескольких дней немалого труда Филиппа Агеева, крутившегося в Калениках под видом человека, жаждущего купить там участочек – ну если уж не там, то по крайней мере в Ивановке. Интересовало его в соответствии с заданием Александра Борисовича Турецкого совсем другое: окружение семьи Слепцовых. Проще говоря, кто именно в последние дни бывал в их доме чаще остальных, помимо Александра Бурлакова.

В этой связи Валерием уже был вызван на следующее утро один из жителей Ивановки, дружок Александра. По словам разговорчивой соседки пропавшего мастера, одно время «постоянно мотавшийся» к Шурику. «Одно время» оказалось совсем недавним – примерно дней за десять до гибели Мансурова. Парня, работавшего на железнодорожной станции Каленики разнорабочим, звали Алексеем Турчинкиным. В остатке было еще четыре человека, – разумеется, без фамилий, зато с довольно внятными словесными портретами, в которые в данный момент и вчитывался, напряженно щурясь, Марушев.

Глядя на его лицо и отсутствующий взгляд в те моменты, когда он отрывал глаза от списка, Померанцев с невольной горечью подумал о том, что когда-то Служивый был хорошим офицером, если и по сей день не утерял навыка восстанавливать облик человека по словесному, надо сказать, не слишком детальному описанию. Что в конце концов доломало его – смерть родителей, не переживших отправки сына в Чечню? Бывшая и, судя по всему, горячо любимая жена, нашедшая себе другого, говорят весьма небедного, мужчину и бросившая Марушева, несмотря на то что роман их длился чуть ли не со школьных лет? Померанцев, общаясь с бывшим офицером Константином Георгиевичем Марушевым, никогда не касался тем, связанных с его личной жизнью, и представление о ней сложилось у него исключительно благодаря редким и обрывочным фразам, словно нечаянно вылетавшим у самого Служивого. Но этого было достаточно, чтобы понять, каким мраком окутала его когда-то недобрая судьба. Мраком, который не рассеялся до конца и по сей день.

– Я не уверен, – произнес наконец Марушев, – но номер два мне действительно кое-кого напомнил.

Он протянул листок обратно Померанцеву и процитировал наизусть: «Мужчина в военной форме, но без погон, возраст – сорок с небольшим, абсолютно лысый, глаза ярко-синие, рост приблизительно метр восемьдесят, телосложение нормальное»...

– Тот, который побывал у Слепцовых трижды, последний раз накануне взрыва и произвел на соседку впечатление своей ранней лысиной, – кивнул Померанцев.

– Он... – Служивый тоже кивнул. – Я когда-то побывал на парочке собраний «Земли»... Неудобно было просто так отказываться перед ребятами – ну и сходил два раза... Собрание, во всяком случае первое, вел как раз абсолютно лысый, но молодой офицер, майор кажется. Точно майор. И глаза у него были, по-моему, как раз синие, сверкучие такие. Словом, запоминающийся тип. Ребята потом в разговорах упоминали его фамилию и имя, но тут я не уверен. Фамилия, кажется, какая-то... рыбья: то ли Карпов, то ли Окунев. А имя вообще не помню... А ты говоришь – память у меня хорошая!

– Так ведь это когда было-то? – возразил Померанцев. – Лично я бы вообще все забыл!

– Ну так и я забыл. Кроме того, возможно, вообще ошибаюсь: мало ли на свете лысых и голубоглазых? Этот Карп... Слушай, вспомнил! Никакой он не Карпов, а, напротив, Карпухин!..

Пожалуй, впервые за все время их общения Валерий увидел на лице Марушева столь ясную и радостную улыбку.

– Точно Карпухин! Я вспомнил, как Витька... это один из моих... поначалу им восхищался: мол, майор Карпухин – то, майор Карпухин – се! – а после с Санькой из-за него поссорился, перед тем как свалить в свой Архангельск!

– Ты уверен? – спросил Померанцев.