Жестокая схватка - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 33

Человек на стуле застонал (рот у него также был заклеен куском коричневого скотча). И тут Бойков его узнал. Это был бизнесмен, с которым они еще три часа назад пили коньяк в офисе фирмы. Пили за процветание общего бизнеса. Бизнесмен был весел, вел себя уверенно и развязно. Даже поднял тост за Короля – «человека, который обеспечивает поддержку и опору во всех благих начинаниях».

Теперь этот весельчак сидел на стуле с лицом, похожим на студень, и ему было совсем не весело.

– Похоже, ты не туда зашел, – услышал Бойков у себя за спиной ровный, спокойный голос Короля.

Он обернулся.

Королев стоял, прислонившись плечом к железному шкафу с инструментами, и задумчиво смотрел на Бойкова.

– Да. Я... тебя искал, – выдавил Петр Алексеевич. – Мне сказали, что ты в гараже.

Бойков снова посмотрел на мужчину, привязанного к стулу, сглотнул слюну и спросил:

– За что его?

– За то же, за что и всех, – ответил Калачев. Он вынул изо рта дымящуюся сигарету. Пальцы «опричника», так же как и сигарета, были испачканы кровью. – Долги не хотел отдавать, – пояснил Калачев с ленцой в голосе.

– Петро, не стоял бы ты здесь, – мягко, почти ласково произнес Король. – Это зрелище не для твоих глаз.

– Вот-вот, – кивнул Калачев и весело посмотрел на Петра Алексеевича. – Ты, Петя, спец по дебетам и кредитам, а у нас тут наука простая и жестокая. У тебя – цифры, у нас – жизнь.

– Хорош трепаться, – глухо проговорил Гроб. Вытер потный лоб широкой ладонью и добавил: – Работать надо.

Королев обнял Бойкова за плечи и повлек его к двери.

– Пойдем. Не будем им мешать.

– Да-да, ты прав, – закивал Бойков. – Я как раз хотел показать тебе последний отчет.

Они вышли из гаража, и Петр Алексеевич с наслаждением вдохнул морозный воздух улицы. Только теперь он понял, что за тошнотворный запах висел в гараже. Это был запах крови и человеческого страха.

На улице было темно, в небе стали загораться звезды. Холодный ветер дул совсем по-осеннему, и Бойков поежился.

– Что-то ты бледный, – сказал ему Королев, когда они подошли к машине.

Бойков дернул плечом и ответил небрежно:

– Воняет там, в гараже.

– Да, запашок не из приятных, – согласился Королев и внимательно вгляделся в лицо друга. – Вижу, тебе не по душе этот мордобой.

Петр Алексеевич заставил себя усмехнуться:

– А кому он по душе?

– Есть такие люди, ты уж мне поверь. – Король вдохнул холодный воздух и шумно выпустил его через нос. – Не бери в голову, Петро. В жизни много свинства, тут уж ничего не поделаешь. Мне жаль, что ты это увидел. Правда жаль.

Бойков помолчал. Потом спросил:

– Его убьют?

– Кого?

– Этого парня.

Король медленно покачал головой:

– Нет. Как только перестанет выё...ваться – его тут же отпустят.

– А если не перестанет?

– Такого на моей памяти еще не было. Рано или поздно все перестают. Жизнь дороже денег.

Бойков вспомнил окровавленное лицо должника, и его передернуло.

– А сколько он должен?

– Пятьдесят кусков, – ответил Король.

– Пятьдесят... Не такая уж и большая сумма.

– И я о том же. Он ее все равно отдаст, только к тому времени рожа у него будет похожа на отбивную. Больше потратится на пластических хирургов.

Бойков молчал.

– Слушай, Петро, – снова заговорил Королев, и на этот раз в голосе его не было прежнего тепла, – ты мой друг, и я не хочу ничего от тебя скрывать. Ты ведь с самого начала знал, чем я занимаюсь.

– Знал, – тихо отозвался Бойков.

– Тогда кончай корчить из себя целку, – холодно, почти злобно, произнес Королев. – Если бы я не действовал жестко, меня бы давно уже затоптали. И кстати, тебя вместе со мной. И еще, Петро: не забывай, кому ты обязан своим благополучием. Никогда не забывай.

– Хорошо. Я не забуду, – только и смог ответить на это Петр Алексеевич.

Король посмотрел на него мрачным взглядом и ничего не сказал.

В тот вечер они распрощались скупо. Даже рук не пожали – как-то уж так получилось, лишь кивнули друг другу, и все.

Тамаре Макаровой было всего девятнадцать, когда она приехала из Барнаула в Москву. Конечно, она знала, что Москва – город жестокий и слезам, как известно, не верит. Но и она была не лыком шита. Полгода назад Тамара стала «Мисс Барнаула» и теперь была полна надежд покорить своей красотой Первопрестольную.

Тут был один важный нюанс. В отличие от смазливых сверстниц Тамара не понаслышке знала, что такое труд и упорство. Дело в том, что (опять же в отличие от смазливых подруг) в детстве и юности Тамара не отличалась красотой. Длинная, худая, сутуловатая, с большими руками, в очках, за которыми не разглядеть было ее больших зеленых глаз, она производила впечатление мальчишки-переростка.

К тому же мать Тамары работала простой медсестрой, жила от зарплаты до зарплаты и не радовала дочку красивыми нарядами. Отец Тамары сбежал от матери, как только узнал, что она беременна, и Тамара никогда его не видела. Жизнь не баловала семью Макаровых, но Тамара сносила все превратности судьбы стойко, никогда и ни в чем не упрекая мать.

«Все мужчины – сволочи, – часто внушала ей мать. – Никогда не доверяй мужчинам. Им от нас нужно только одно».

Эта грустная и злая фраза стала постоянным лейтмотивом всей Тамариной жизни.

Мальчишки охотно брали Тамару в свою компанию во время игры в «казаки-разбойники», но в упор не замечали в ней девушку. Иногда, забывшись, даже начинали в ее присутствии рассказывать о своих «пацанских» похождениях и связанных с ними проблемах. Тогда Тамара тихо вставала и уходила. Впрочем, ее уход, так же как и ее присутствие, оставался абсолютно незамеченным.

Тамара подолгу сидела у зеркала, разглядывая свое лицо. И чем больше она на него смотрела, тем отвратительней оно ей казалось. Тамара вздыхала и говорила – тихо, чтобы не услышала мать:

– Какое есть, такое есть. Не всем же быть красавицами.

В неполных четырнадцать лет Тамара стала подрабатывать санитаркой у матери в поликлинике. Она сама вызвалась на эту работу, и мать не стала возражать. Работа была несложная, но Тамара вдруг обнаружила в своей душе такие запасы брезгливости, что сама удивилась. Ей здесь было противно все – ведра, тряпки, затоптанные посетителями коридоры, даже сами лица этих посетителей. Но ради матери Тамара сумела побороть в себе брезгливость.

Перемены пришли, как всегда, неожиданно.

Однажды Тамара возвращалась из школы домой. День был серый, осенний. Таким же было настроение Тамары. Она сидела на обшарпанном сиденье в обшарпанном автобусе и, прислонившись щекой к холодному окну, смотрела на грязную улицу. Мимо проезжали машины, сновали по тротуару люди. У всех были свои проблемы, и всем им было глубоко плевать на некрасивую, долговязую девочку с большими руками, которая сидела в автобусе и думала об одном – когда все это кончится. «Хоть бы меня машина задавила», – подумала вдруг Тамара.

И вот в этот-то момент над самым ее ухом раздался негромкий голос судьбы:

– Милая девушка, простите, можно с вами поговорить?

Тамара обернулась. Голос принадлежал пожилому мужчине в красивом кашемировом пальто. Мужчина был загорелый и симпатичный, на подбородке у него темнела маленькая бородка, похожая на плевочек.

Несмотря на то что лицо у незнакомца было располагающим, Тамара ответила ему грубо и неприязненно (так, как учила ее отвечать незнакомцам мать):

– Вам чего, мужчина?

– Позвольте представиться: Александр Сергеевич.

– Пушкин? – неумышленно съязвила Тамара.

– Увы, – улыбнулся незнакомец. – Всего-навсего Самойлов. Вот моя визитная карточка.

Он протянул Тамаре маленький картонный прямоугольничек.

«Шли бы вы, товарищ Самойлов, своей дорогой», – хотела ответить Тамара, но почему-то не ответила. Она взяла визитную карточку и пробежала ее взглядом. На карточке было написано следующее: «Самойлов Александр Сергеевич. Агентство „Грация“, продюсер».