Каинов мост - Галеев Руслан - Страница 46

Но все же, что может так долго гореть? Внизу вокруг башни мечутся черные точки. Смешно, но факт: единственное место, куда так и не прорвались варвары, — Останкинская телебашня. Остатки одной из тигровых манипул Фальстата отошли к ней, умело заминировав подступы. Сюда же подтянулась рота милицейских маркеров и разрозненные группы городского ополчения — смешных бородатых то ли академиков, то ли мелких бизнесменов, не знавших, что таким образом они не только от налогов ушли… И не столько. Вот эти-то двести, кажется, человечишек (отсюда, сверху, особенно ясно видно, сколь ничтожно их количество) и удерживают пока Останкинскую телебашню. А значит, и Городской архив, коим я волею судьбы заведую в этот час. И надо заметить, я благодарен этим людишкам. Мне бы очень не хотелось активировать механизмы автоматического уничтожения архивов. Да и за собственную жизнь отчасти…

…Но вот в небо ударил новый столб дыма. Это где-то в районе станции метро «Тульская», там, где небо уже не затмевает надменный зеркальный уродец налоговиков. Там-то есть чему гореть, одна Градская больница чего стоит с ее деревянными перекрытиями позапрошлого века… Но, право, чтоб с такой силой и сразу… Скорее всего, взорвали опять какой-нибудь склад или хранилище ГСМ. Надо бы порыться в архивах, посмотреть, что там у нас прятали… А впрочем — все прах. Всего не отрыть, за всем не уследить… Пусть уж завтрашние историки и аналитики делают выводы. Мое дело — хранить накопленное. И наблюдать. Тем более, что с минуты на минуту заглянет капитан Вацлавски, а я обещал ему чай.

— Газмазня. Г'яжданская газмазня, господин Айхивагиус, вы уж пгастите мне мой гнев солдафонский, но слов нет. Зачем же надевать фогму? Чтоб пазогить? Ведь не под пули в атаку посылаю. За пговиантом! Что б им же было чем бгюхо набить. Сегют! Сегют за мины соваться, пгохиндеи! Пгостите еще газ.

Пока капитан привычно разорялся и клял на чем свет стоит «г'яжданское отгебье», то есть ополченцев и отчасти маркеры ДПС, я неторопливо заваривал чай. По-нашему, по-архивному. Засыпал в трехлитровую банку полную пачку индийского «со слоном», залил холодной водой, взболтал да и воткнул непосредственно в сердце круговорота кипятильник. Сзади Вацлавски дробно выкатил на оргалит обещанные еще со вчерашнего вечера конфеты. Собственно, так и уговаривались, по-джентльменски — тихий междусобойчик с конфетками, чифирем и заведомо стариковскими разговорами о судьбе державы и распутстве дам.

Москва не унимаясь чадила во всю силу легких в то утро, ретушью дыма секла горизонт и мертвила естественную синеву неба. Да и не синеву уже, разве в таком пожаре небо бывает синим? Что-то асфальтовое проступило сквозь редкую синь, да и ту сильно затеняли низкие и неспокойные тучи-облака. От этого отчетливо представлялось, что уже совсем скоро осень. Но стоило бросить взгляд вниз, и становилось видно, что качается чудом уцелевшая береза, все еще упрямо зеленая во всем этом отрезвляющем двуцветии войны и разора. Без очков все размыто, и береза очень похожа на куст водорослей, легко пригибаемый течением. Что ж, это лучше правды. Однако я архивариус, «кгыса айхивная», как сказал бы, наверное, капитан… Я приучен смотреть на то, что есть.

Изредка солнце все же прорывало серую завесь, и тогда по полу беспокойно металась неуместная сетка теней, которым вроде бы и неоткуда было взяться при таком-то небе. Как тень от ажурной решетки… Ох, что-то потянуло меня на лирику да символы.

— Каковы ваши прогнозы, господин капитан, — спросил я, отвлекаясь от вида из окна, — придет Фальстат выручать свои манипулы или следует ждать худшего?

Вацлавски мгновенно спал с лица. Он если и походил на военного, то никак уж не на командира одной из легендарных тигровых манипул, куда, как известно, брали исключительно полевых, проявивших себя в бою офицеров.

Напротив, Вацлавски, пожалуй, напоминал этакого сельского бухгалтеришку, человека весьма уважаемого в узкой общине своей и даже газеты столичные порою почитывающего. В общем, чеховского такого человечка. Того, что ноль уже в ближайшем городе, но знает три фразы на латыни и периодически шокирует этим сельский люд. Другими словами, был капитан Вацлавски невысок, краснолиц, склонен к полноте и к тому же имел вместо шевелюры нечто похожее на пушок младенца. Право, не знай я, что передо мной сидит полевой, увешанный боевыми наградами офицер, к тому же капитан тигровой манипулы… Не знаю, не знаю…

— Фальстат не пгидет, — словно решившись, твердо отчеканил Вацлавски, — и я бы на его месте не пгишел ни за что. Люди пгежде всего, а он и так пгоявил себя мудгым военачальником, сумев спасти в этом инфегнальном багдаке часть бойцов из манипул и пгиданные войска. Нет, Фальстат не пгидет… Но и отчаиваться, уважаемый Пётг Петьёвич, ни к чему. Пгодержимся недельку, а там видно будет. — Вацлавски вдруг, словно вспомнив о чем-то, хлопнул себя по карману, а потом извлек из него… пачку сигарет… «Winston»! Лицо у него при этом было как минимум как у героя Пелопоннеса. Впрочем, правомерно…

— Черт побери, капитан! Да вы совершили чудо! Как вам это удалось?

— Мои гвагдейцы одагили. В последней вылазке за пговиантом была обнагужена табачная точка. Все не вынесли, но… Авось еще наведаемся!

— Тогда, может, и есть смысл продержаться неделю, — усмехнулся я, подходя к столу и с удовольствием угощаясь сигаретой. Не курил я… постойте… ну да, неделю!

…Сквозь оргалит, неплотно прилегающий к столешнице стандартного конторского стола двадцатилетней выдержки, нелепо проглядывали два склеенных скотчем листа бумаги с выведенным фломастерами заголовком «МЕДИАПЛАН». «Какие уж теперь планы», — предательски мелькнуло в голове. После первой же затяжки, видно, с непривычки, приятно закружилась голова.

— Чегтовски пгиятно, не пгавда ли? — усмехнувшись, поинтересовался Вацлавски, отламывая от сигареты фильтр и прикуривая ее с обратной стороны. — Жаль, легковаты… мы п'ивыкли к вейбьюду без фийт'а… ай, да что теперь. Багдак, беспогядок и неизвестность… Извечная гусская действительность, если вдуматься. Экспьессивность, конечно, свою голь игьяет, но в целом — все, как всегда…

«Вот и державные страдания», — подумал я, отходя к банке закипающего чифиря. В этот момент в окне что-то ослепительно блеснуло. Я отогнул полоску жалюзи и пригляделся. В районе храма Христа Спасителя полыхало гигантское костровище. Самого храма, по всей видимости, уже не существовало.

— Мегзавцы, — сквозь зубы пробормотал подошедший капитан, — ничего святого не осталось у этого нагода.

— Не в первый раз, впрочем, — заметил я, выключая из сети кипятильник, — кстати, капитан, вы проверили генераторы башни? Не грозит нам оказаться без электричества?

— Да-да, пговегил, — все еще глядя сквозь жалюзи, пробормотал Вацлавски, — но вы подумайте, какие мегзавцы. Все-таки, — капитан резко отошел от окна и вернулся за стол, — все-таки, уважаемый Пётг Пётгович, пгав был Фальстат, стопгоцентно пгав! Беспогядок. Надо. Выкогчевывать. Силой. Гастьелы, тюймы, газенвагены, в конце концов! Если этот нагод не запугать, он становится неуп'являем и… И взгывает х'ямы!

— Во-первых, это уж было. А во-вторых, вас бы ненавидели, — заметил я.

— А, это егунда… Не впегвой. Ну, что там наш чаек?

— Готов, доставайте чашки.

Капитан кивнул на ближайший шкаф, одна створка которого хронически не закрывалась из-за переполнявших его свертков ватманов. Другая половина издревле служила буфетом для нас, архивных крыс, и для архивных тараканов, которых, кстати, с момента начала смуты я не замечал. Кроме чашек, банки с сахаром и трех спичечных коробков с солью там валялись две таблички из коллекции моего сменщика, Тихунова Ярослава Андреевича, по кой-то черт коллекционировавшего такую вот «егунду»: одна синяя, с цифрой 18, служившая, очевидно, некогда номером дома, а вторая поинтереснее, с выведенными трафаретными надписями: «Ремонт крыши завода «Егерьмаш» проводит бригада РСУ «Мостострой» по главе с прорабом________». Помнится, это служило некоторое время темой для шуток. Строители мостов чинят крыши…