Виновник торжества - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 53

– Действительно, в юности все беззаботны, не приходится решать сложные проблемы, за родительской спиной все кажется легко и просто, – согласилась с ним Валерия Антоновна. – Но у нас как-то не получается вспоминать что-то хорошее. Сразу появляется мысль – никогда, никогда мы ее больше не увидим! – Валерия Антоновна не заплакала, слезы как бы сами полились из ее глаз, и она, кажется, их даже не чувствовала. Ее взгляд был устремлен на портрет дочери.

– Какая она здесь радостная! – нарушил тишину, которая на минуту воцарилась в комнате, Турецкий. – Оля по характеру веселая девушка? – Он умышленно избегал слово «была».

– О, да, – подхватила Валерия Антоновна. – Она смешливая, жизнерадостная. Вы знаете, у молодежи сейчас манера общаться немного иная, чем в наше время. Они любят прикалываться, друг над другом постоянно подшучивать. Оля тоже любила. Иногда не сразу и поймешь – шутит она или говорит всерьез.

– И поклонников у нее, наверное, было много?

– Да, пока она с нами жила, постоянно мальчики звонили. Но на серьезные отношения у нее времени не хватало. Она же много занималась, спортом увлекалась. И общаться предпочитала с подружками. Говорила, что все ребята, которые ее «окучивали» – это ее словечко, – какие-то маленькие еще, незрелые. А потом – она высокие требования к мальчикам предъявляла.

– Да, Олюшка много училась, не хотела время тратить попусту, – подтвердил слова жены Александр Дмитриевич. И тут Турецкий решил немного разрядить печальную обстановку:

– Моей дочке скоро пятнадцать, а за ней мальчишки толпами бегают, проходу не дают. Самое печальное – ей это очень нравится. Иногда кажется, она их коллекционирует. И ведь тоже занята выше крыши – так она себе поклонников «на местах» завела: и в своей английской школе, и в музыкальной, и спортсмен у нее какой-то, и на ролледроме сразу двое. Я ей говорю: смотри, соберутся все вместе – побьют. А она мне: по закону естественного отбора выживает сильнейший. Я жду, когда определится сильнейший. За того и замуж выйду!

– Ну, это она шутит, – впервые за весь вечер улыбнулась Валерия Антоновна. – Наша Олюшка нам тоже что только не обещала – и за сына дворничихи тети Ани Равиля замуж выйти, и за соседа – олигарха Брауде, которому того гляди пятьдесят стукнет.

– Какой у нее широкий социальный диапазон выбора, – рассмеялся Турецкий.

– Это она шутила. Равиль носился ночами по дворам в старенькой отцовской машине с включенной на полную мощь музыкой. Устроил такую, знаете ли, дискотеку на колесах. Спать никому не давал. Так она говорила: есть только один способ избавиться от этого сумасшедшего – выйти за него замуж и запирать его на ночь дома. А Брауде ей нравился потому, что у него кошка была особой породы – голая такая, на египетского фараона похожа. Он ее на поводке выгуливал в нашем дворе на травке. Она в эту кошку просто влюблена была. Все мечтала о такой. Но я кошек не люблю, даже на такое чудо природы не согласилась бы. Так Оля как-то заявила – раз так, выйду за него замуж и его кошку в приданое получу!

– Вы упоминали о ее женихе. Он в Хельсинки живет?

У Валерии Антоновны опять на глаза навернулись слезы.

– Да, его Оути зовут, он к нам приезжал, когда Олюшка... – Она не смогла продолжить фразу и закрыла лицо руками.

Александр Дмитриевич стал гладить ее по спине и тихо успокаивать. Турецкий чувствовал себя очень неловко, но он был готов к тому, что любой вопрос об Оле может вызвать у родителей слезы. Поговорить все равно было нужно, у него возникло предчувствие, что Алехины могут чем-то помочь ему.

– Меньше всего мне хотелось бы бередить ваши раны, – мягким голосом попытался он успокоить Валерию Антоновну. – Но меня все время мучает мысль, что мы что-то пропустили, что-то недоглядели, когда начали разыскивать убийцу. Такое ощущение, что он где-то рядом, и стоит чуть пошире открыть глаза – и мы его вычислим. – Турецкий размышлял вслух, зная, что родители его внимательно слушают. Возможно, его слова казались им странными, но они могли найти отклик в их душе. А вдруг всплывет какая-то недостающая деталь.

– Ведь вы давно живете в этом доме?

– Да уже лет двадцать, с тех пор как поженились. Мы сначала жили здесь с моей мамой, – ответил Александр Дмитриевич. – Отец умер незадолго до нашей свадьбы, и мама попросила, чтобы мы переехали к ней. Хотя у Лерочки была комната в коммуналке и мы планировали жить отдельно, не зависеть ни от кого. Я всех соседей давным-давно знаю. Конечно, кто-то выезжает, меняет квартиру, появляются новые люди. Но в нашем подъезде живут замечательные соседи. Вы знаете, у нас даже сложились традиции – когда в подъезде свадьба, молодожены ходят из квартиры в квартиру – представляют своего жениха или невесту. И еще одна веселая традиция – на Новый год в час ночи все выходят во двор, зажигают бенгальские огни, петарды... – Александр Дмитриевич осекся, встретив страдальческий взгляд жены. Турецкий понял, что он пожалел, вспомнив Новый год. Теперь никогда они не смогут его праздновать так, как прежде...

– Вы говорите, что соседей знаете годами. А за последние годы в ваш подъезд въезжали новые жильцы, с которыми у вас еще не успели сложиться такие дружеские отношения, как с остальными?

Алехины задумались. Видимо, мысленно пробегая взглядом по всем этажам своего подъезда.

– У нас в подъезде народ дружелюбный... Есть, правда, один сосед, который, пожалуй, ни с кем и не общается. Он замкнутый, скорее стеснительный, но вежливый, как всякий культурный человек. Наверное, у него характер такой, он самодостаточный человек.

– И кто же это? – cпросил Турецкий, уже зная заранее ответ.

– Он живет на четвертом этаже, Андрей Борисович Каледин.

– И давно он живет тут?

– Года три. До этого он жил на Васильевском острове, с мамой. Она тяжело болела, и он ее выхаживал, а когда умерла – поменял квартиру. Мы с ним как-то разговорились, случайно. Я приехала на машине из магазина, привезла продукты, а тут лифт сломался. Андрей Борисович уже заходил в подъезд и меня увидел – я с пакетами шла. Он мне дверь придержал.

А когда выяснилось, что лифт не работает, донес продукты до квартиры. Я его пригласила зайти чаю выпить. Он сначала отказывался, потом все-таки зашел. Поговорили немного, он мне и рассказал, почему сюда переехал. До этого случая мы с ним только здоровались, когда случайно встречались. Он очень достойный человек. Вы знаете, Каледин известный математик, о нем даже статья в «Огоньке» была. Только он несчастный человек – очень одинокий. Я даже ни разу не видела, чтобы к нему кто-то приходил. Всегда один.

И свет у него допоздна горит. Работает много. Мы когда возвращались с мужем поздно из гостей или театра, в его окнах всегда свет видели. Последние полгода, правда, мы никуда не ходим...

– А Оля была с ним знакома?

– Когда она приезжала к нам зимой, мы с ней говорили о нем. Он ей чемоданы помог донести до лифта, а потом быстро ушел – спешил куда-то. А на следующий день мы с ним вместе в лифте спускались. Потом она спросила о нем. Я даже удивилась, что она его не сразу вспомнила. Хотя чего тут удивляться, она лица вообще плохо запоминала. Я думаю, потому, что у нее мысли другим были заняты. Я бы даже не назвала это рассеянностью. Просто она настолько глубоко погружалась в свои мысли, что ничего вокруг не замечала. Бывало несколько раз, даже остановку свою на троллейбусе проезжала. А о Каледине она объяснила мне, что скорее всего они по времени не совпадали. Она очень занята была, всегда бегом, всегда вприпрыжку – у нее такая манера ходить была. Это уже в Финляндии она остепенилась – говорила мне, что расстояния там маленькие, и так всюду успеваешь. Но я думаю, она там почувствовала себя уже взрослой девушкой, соответственно и держать стала себя иначе, порывистость свою изжила.

– А почему вы спросили о Каледине? – недоуменно спросил Александр Дмитриевич.

– Да так, уточнить некоторые обстоятельства. Наши следователи ведь всех соседей в доме опрашивали, и у Каледина были. Он произвел впечатление человека, которому Оля была небезразлична. Вот, пытаюсь выяснить, приходилось ли им общаться.