Семейное дело - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 101

Глава 40 Турецкий и Грязнов открывают тайны «Метро-2»

Пассажиры метро, в отличие от пассажиров наземного транспорта, не имеют привычки смотреть в окна. Пассажирам метро это ни к чему. Если ехать человеку недолго, он безразлично рассматривает облепившую стены рекламу и тех, рядом с кем, волею случая, он оказался в одном вагоне; если приходится ехать на значительное расстояние, он читает детективный роман (хотя бы вот этот, который вы держите сейчас в руках), перелистывает конспекты или служебные документы, терзает карманный компьютер или мобильный телефон — в зависимости от должности, интересов и финансовых возможностей.

В черную тьму, охватывающую вагон тотчас по въезде в тоннель, пассажир вглядывается, как правило, в одном случае: если его, готового выйти на следующей станции, приплюснули к дверям, прислоняться к которым категорически не советует белая надпись. Только эти несколько минут в зависшем промежуточном состоянии заставляют обитателей наземного мира обратить внимание на выхваченные из темноты призрачным вагонным светом, седые от пыли переплетения проводов, блестящие утробной смазкой металлические конструкции, таинственные, неизвестно куда ведущие приземистые дверки с надписью «Опасно!» и прочие малоприятные вещи, которым надлежит оставаться скрытыми, точно внутренним деталям человеческого организма. Самая прекрасная девушка вряд ли сохранит свое очарование, если предъявить миру ее вскрытую брюшную полость. Поэтому ничтожно мало находится любителей заглядывать в окна метро и со страхом осознавать, насколько эфемерен этот, содержащий в себе хрупких уязвимых существ, поезд по сравнению с бездной мглы, сквозь которую он проносится. И до какой степени мы рискуем каждый раз, когда совершаем этот путь под землей.

Подобные мысли, помноженные на ежедневные поездки в метро, способны из человека, удовлетворенного жизнью, сделать неврастеника. Однако было бы нечестно скрывать истину из тех соображений, что она может повредить чьему-то душевному комфорту. А истина заключается в том, что для пассажиров красной, одной из самых старых, веток метрополитена в день описываемых событий риск должен был возрасти в сотни раз. Потому что новолуние уже наступило…

Со взрывчаткой в отряде Шарипова умели более или менее сносно обращаться все, но единственный и неповторимый ас этого дела носил имя Керим. Условное, как и все остальные имена, собственное имя у него было курдское, и в отличие от большинства членов организации, для посторонних носившей название «Глобальный Интернационал», он был не мусульманином, а зороастрийцем.

Зороастризм — религия, впервые в мировой истории разделившая мир на две части, заговорившая о вселенской борьбе добра со злом, светлого Ахура-Мазды с искажающим его замысел черным соперником Ангро-Манью. Однако, понимая слабость человеческой натуры, влекущейся ко злу не меньше, чем к добру, зороастрийцы оставили удобную лазейку, заявив, что добро и зло — начала равновеликие, хотя и не одинаково почитаемые. Можешь служить Ахура-Мазде, но можешь и Ангро-Манью; последнее нехорошо, разумеется, но тоже вписывается в рамки традиции.

Вот таким поклонником олицетворенного в древнем мифе зла являлся Керим. Идя в противофазе к своим единоверцам, поклоняющимся Ахура-Мазде, взрывы он намечал неизменно на двадцать девятый лунный день — согласно использующемуся в зороастризме астрологическому календарю, несчастливый, не подходящий для начала новых предприятий. Но несчастливым он должен был стать не для террористов, а для пассажиров, которые сядут в намеченный поезд. «Символ этого дня — спрут, — говаривал Керим. — Осьминога видели? Спрут должен напустить побольше тьмы из своего чернильного мешочка, чтобы нас не разоблачили». Шарипов относился к этим заявлениям недоверчиво, однако редкостное мастерство и удачливость Керима заставляли идти ему навстречу. Единственный случай, когда взрыва не получилось, объяснялся трусостью того, кто должен был стать живой бомбой; что ж, пристрелили его, как собаку, и дело с концом — Керим к этому не имеет отношения… Что касается керимовской удачливости, то, похоже, Ангро-Манью добросовестно исполнял условия контракта: как минимум четыре раза, на памяти Шарипова, Керим попадал в ситуации безусловно смертельные — и оставался невредим. Его не трогали пули, даже шальные; осколки облетали его по немыслимым траекториям. Что касается астрологии, то в ней Керим был таким же докой, как в ремесле взрывника, и предсказанные им события сбывались с частотой, превышающей среднестатистическое случайное попадание; но поскольку предсказывал он главным образом несчастья, чувства благодарности этот черный вестник не вызывал. Причудливый это был человек, страшноватый и скользкий, точь-в-точь как его любимый спрут.

Спрут — подходящий символ для этих мест, не обозначенных ни на одной популярной схеме. Точно осьминожьими щупальцами, обволакивает тьма догадок и мифов самостоятельный подземный регион, обозначаемый сведущими людьми как «Метро-2».

«Метро-2» относится к числу знаменитейших московских легенд, растиражированных перестроечными журналистами: скрытые тоннели с уверенными стрелами рельсов и сложные соединяющие их переходы, рассчитанные на передвижение пешком или движение автомобилей, дошли до наших дней прямиком из сталинской эпохи с ее повальным энтузиазмом масс и махинациями вождей. Под гром фанфар, под бодрые сообщения радио и газет прокладывались первые линии Московского метрополитена, сначала носившего имя Кагановича — этот труд совершался в условиях полной гласности. В то же время, негласно, еще до официального рождения метро в 1935 году, строились совсем иные пути. Первоначально московское метро состояло всего из двух линий, одна из которых имела самым дальним пунктом станцию «Смоленская», а вторая — «Парк культуры», и обе они сливались на «Охотном Ряду». И эта сугубая, примитивная ясность уже имела засекреченную тень! В проекте второй очереди стояла станция «Советская»: между «Театральной» (в те времена «Площадь Свердлова») и «Маяковской». В процессе строительства по личному распоряжению Сталина «Советскую» приспособили для подземного пункта управления Московского штаба ГО. Возникший вследствие ее закрытия необоснованно длинный перегон в самом центре Москвы ликвидировали только во времена застоя, путем баснословно дорогого строительства станции «Горьковская», ныне «Тверская». Если читатель, проезжая перегон перед «Тверской», даст себе труд внимательно вглядеться в озаряемую вагонным светом темноту, он увидит следы «Советской».