Семейное дело - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 112

Глава 43 Вячеслав Иванович Грязнов заказывает чай

— А ведь давно не случалось нам собраться вот так, как в былые времена, по-дружески? — отметил Слава Грязнов, когда трое давних друзей снова очутились в меркуловском кабинете. — Костя, а чайку у тебя не найдется? Помню, твоя секретарша заваривает отличный чай. Хорошо сидим!

— Чему радуемся? Пореже бы собираться по таким поводам, — скептически бросил Меркулов.

— Если считать поводом теракты в метро — это и впрямь печально, а если то, что террористов удалось вычислить и изловить, — есть повод для оптимизма.

— Повод для оптимизма найдется всегда, — одобрил Турецкий. На самом деле, он тоже не считал, что это миниатюрное служебное совещание должно нести в себе заряд скорби. Как-никак, все трудились отлично, все порученную работу выполнили. В особенности Александр Борисович отмечал перед начальством отличную работу Ивана Козлова и Галины Романовой: пусть версии, которые они разрабатывали, не помогли разгадке убийства, зато юная поросль продемонстрировала редкую отвагу, настойчивость и сообразительность.

Константин Дмитриевич оптимизма товарищей по поводу завершения дела Скворцова — Бирюкова не разделял. То, что Ахмеда Шарипова и его восьмерых подручных, в чьем послужном списке это убийство не было первым, осудили на пожизненное заключение, — это, конечно, справедливо. То, что остальных его бандитов ждали разные, в зависимости от тяжести вины, сроки лишения свободы, — тоже хорошо. Положительным итогом виделось и то, что широкое освещение в прессе и по телевидению деятельности клуба «Канопус» послужит предостережением для молодых и отчаянных, которых горячая голова и страсть искать приключений на точку организма, противоположную голове, влечет к организациям, подобным «Глобальному Интернационалу»… Это — позитивный итог.

Но при этом… при этом… Не удалось осудить и изолировать от общества нескольких шариповских головорезов, прошедших огонь, воду и Чечню: они оказались иностранными гражданами! Их всего-навсего выслали за границу. По той же причине не удостоился заслуженного возмездия Абу Салех.

— По крайней мере, — Слава твердо настроился являть собой воплощение благодушия, — от Абу Салеха Россия избавилась.

И, напомнив об этом факте, стал подбираться к печенью «курабье», которое Меркулов поставил для друзей в низкой, фиолетового стекла, вазочке.

— Выслать-то мы его выслали, но, возможно, только для того, — охладил его Меркулов, — чтобы получить обратно через некоторое время — с новым лицом, с новой биографией, но с прежними замыслами.

— Нет, это вряд ли, — заметил Турецкий, — однажды провалившегося агента вряд ли пошлют в ту же страну, где он потерпел провал.

— Ну, значит, пришлют кого-нибудь другого, Абу Халида или Абу Валида, — настаивал Меркулов, обуреваемый нынче плохим настроением. — Так скоро мы от исламских террористов не избавимся.

— И от домушников не избавимся, — подхватил Слава, — и от детоубийц, и от бандитов… Ты что, Костя, рассчитываешь победить преступность? Преступники останутся. Останутся Абу Салехи и Ахмеды Шариповы. Но ведь останемся и мы! Работа у нас бесконечная, но необходимая.

С этим все согласились. А тут прибыл на подносе и чай.

— Истинный чайный дух чувствуется издалека! — обрадовался Слава Грязнов, втягивая ноздрями поднимающийся над его стаканом пар. — Это какой сорт?

— «Ахмед», — невнимательно сказала секретарша, вскользь задетая, очевидно, Славиной репликой относительно Шарипова. Догадавшись по реакции, что сказала что-то не то, поправилась: — Ой, «Ахмад»!

Друзья рассмеялись. Точнее, Меркулов и Турецкий добродушно захохотали по поводу Грязнова, непроизвольно отодвинувшего стакан чая так, словно в нем содержалась отрава. Содержимое выплеснулось в подстаканник и забрызгало стол.

— Ты что, до конца жизни будешь теперь шарахаться от имени «Ахмед»? — поддел Славу Турецкий. — Слав, очнись, это всего лишь имя.

— Тогда уж надо шарахаться и от сказок «Тысячи и одной ночи», — заметил развеселившийся Константин Дмитриевич. — Там это имя часто встречается.

— От сказок, наверное, не буду, — ухмыльнулся Грязнов, но как-то криво, — а вот от слова «интернационал» буду, наверно. Также от слов «глобальный» и «антиглобальный». А слово «граффити» я, честно признаюсь, терпеть не могу. И графферов этих, райтеров, или как их там величать, ненавижу, что бы мне кто ни говорил…