Свадебный рэп - Смоктий Виктор - Страница 42

Уимблдонский турнир невозможно себе представить без клубники в сливках, дождей и зонтиков. Когда Достоевский отпустил такси, дождь, сорвавший выступление четвертьфинальных пар, закончился, и выглянуло солнце. Однако игры еще не начались, площадки утюжили специальными барабанами, собиравшими воду. Публика скучала на трибунах в ожидании продолжения.

Глянув на расписание игр, Достоевский, хорошо знавший пристрастия Джеймса, сразу определил, где того можно сейчас найти – на третьем корте. Трибуны после дождя еще были пусты, и Александр Сергеевич увидел своего врага сразу, на традиционном месте их прежних встреч, в пятом ряду. Рядом с Джеймсом сидела яркая блондинка. Она заметила стремительно приближающегося к ним пугающе странного мужчину с зонтиком наперевес и тронула спутника за руку. Он повернул голову и тоже увидел Достоевского. За долгие годы работы друг против друга они научились понимать противника без слов. Поэтому Джеймс тоже встал в позицию и приготовил зонтик к отражению атаки.

– Ты не оставил мне ни малейшего шанса, – горько сказал Достоевский, сделав первый выпад отравленным зонтиком.

Отбив выпад, Джеймс успел заметить на кончике жала зонтика Достоевского блеснувшую в лучах солнца каплю влаги. «Этот зонтик не простой, надо бы им завладеть», – подумал он и достал из рукояти своего большого мужского зонта еще один, почти детский.

– Я был открыт к сотрудничеству, но ты не был откровенен со мной, твои люди следили за каждым моим шагом, поэтому мне пришлось вести двойную жизнь: одну – легальную, для твоих соглядатаев, на своей ферме, другую – настоящую, в двух шагах от тебя. Все время в двух шагах.

– Я чувствовал это, – сказал Достоевский, – но я тоже не был свободен. За мной следили так же, как и за тобой.

За их поединком давно уже с интересом наблюдали зрители. Они думали, что это новинка дирекции турнира – для развлечения публики между играми разыгрывать на трибунах комические дуэли силами нанятых актеров. Каждый удачный выпад Достоевского и Джеймса встречался аплодисментами, а когда после укола из низкого приседа на рукаве Джеймса показалось красное пятно, публика просто заревела от восторга.

Чувствуя, что у него осталось очень мало времени, Джеймс резко поменял тактику и против традиционно-чекистского качания зонтика стал постепенно раскручивать наваррскую пружину, хорошо зарекомендовавшую себя во время абордажей и поножовщин «один против пятерых». Он стал имитировать потерю координации, и Достоевский в конце концов попался на эту удочку. Уловив момент, Джеймс внезапно раскрыл свой зонтик, скрывшись за ним и на мгновение исчезнув из поля зрения противника, неожиданно появился в том месте, где Достоевский этого не ждал. Мгновенной растерянности хватило, чтобы маленьким зонтиком выбить из рук Александра Сергеевича смертоносное оружие.

Но оставлять противника совсем безоружным было не в правилах агентов ЦРУ, славящихся своим благородством, поэтому Джеймс не вырвал свой зонтик из руки Достоевского.

Схватка затягивалась. Пора было уже начинать игру, поэтому к фехтовальщикам направились молодые люди в униформе работников турнира.

Джеймсу хватило доли секунды, чтобы произвести ответный смертоносный удар. «Только бы хватило яду», – подумал он, почувствовав, как острие зонтика входит в плоть и упирается в кость Достоевского. Более зонтик не был нужен никому, и Джеймс отбросил его, развел руками и улыбнулся приближающимся представителям администрации, всем своим видом показывая, что поединок закончен и можно начинать настоящую игру – в теннис. Он сел рядом с Александром Сергеевичем, лицо которого покрывал мертвенный пот, и сказал:

– Кажется, наш поединок закончился вничью.

К Джеймсу подошла блондинка и что-то шепнула ему на ухо. Агент ЦРУ кивнул, достал из нагрудного кармана кредитку и отдал ей. Блондинка поцеловала его в щеку, кивнула Достоевскому и ушла, покачивая бедрами.

– Вот и все, счеты с жизнью закончены. Как она тебе? – кивнул Джеймс на уходящую женщину.

– У тебя всегда были классные бабы, – вздохнул Достоевский.

– А кто тебе мешал? – затеял Джеймс их старинный спор. – И в Чехословакии, и в Польше. Афганистан я не беру, там было не до этого, а в Румынии было уже можно, чего ты скиксовал?

– Ты мне всегда был симпатичен, но между нами была идеология. Мы были по разные стороны...

– Турникета, я это уже слышал тысячу раз. Что с тобой? – встревоженно спросил Джеймс, видя, как глаза Александра Сергеевича начинают закатываться и мутнеть.

– Я, кажется, умираю, – ответил Достоевский затихающим голосом.

– Еще бы, чем вы заряжаете свои зонтики?

– Трупарином.

– Крепкая штука, я даже через противоядие чувствую.

– Противоядия нет.

– У меня наше, В5.

– Мы как раз на него и рассчитывали свой яд.

– Вы всегда были сукины дети.

Достоевский только бессильно развел ладони, на большее сил уже не было.

– Какие симптомы смерти? Пить хочется?

– Да, – прошелестел Достоевский.

– Ну, ничего, – вдруг успокоился Джеймс, – я ведь принадлежу к зороастрийской общине парсов.

– Значит, тебя сожгут, Джеймс? – вежливо поинтересовался Достоевский.

– Нет, у нас умерших кладут на террасы дакмы, «башни молчания»; труп съедают птицы, а то, что останется, сбрасывают в глубокий колодец.

– Ужасный конец.

– Меня зовут не Джеймс, мое настоящее имя Аласд-хейр Ромниш. Мы не исчезаем после смерти, мы перевоплощаемся. А что ждет тебя?

– Меня похоронят в Болгарии, под чужой фамилией, – с горечью пророка сказал Достоевский.

– А почему ваших агентов хоронят в Болгарии? – спросил «Джеймс».

– Чтобы вас запутать, – устало пошутил Достоевский.

– Я серьезно, – обиделся «Джеймс».

– Думаю, чтобы на Россию не падала тень терроризма: нам ведь и убивать приходится по заказу, и взрывать, сам знаешь...

– А на Болгарию пусть падает? – недоуменно спросил «Джеймс».

– Им, вероятно, за худую славу как-то приплачивают. Не знаю, а врать в этот момент не хочу.

– Помолчим, – сказал «Джеймс».

Они пожали руки и умерли, глядя на площадку, где русская теннисистка вырывала второй сетбол у американки.

Комната свиданий

Со времени взрыва атомной бомбы под Екатеринбургом прошло уже четыре дня, но ни о каком-нибудь даже захудалом землетрясении в Атлантике слышно не было. Зато здорово тряхануло в Турции и в Гималаях, что было воспринято как грубый просчет группы Рубцова. Хотя ученый божился, что не имеет к этим катастрофам никакого отношения, ему не верили. Как так, бомбу взорвал именно с целью вызвать катаклизм, а от землетрясений отказывается.

Научная оппозиция Рубцова в лице директора института академика Добродыбова, ревниво следившая за воскрешением группы, приступила к созданию комиссии по расследованию антинаучной антигосударственной авантюристической (не без уголовщины, есть заявление крановщика о нарушении техники безопасности во время произведения ядерного взрыва) деятельности лаборатории так называемой управляемой тектоники.

Осторожно отмечая некоторые заслуги Рубцова в развитии теории гейронов (без этого не видать бы институту президентского гранта), комиссия сосредоточила весь огонь критики на неточностях и приблизительности атласа гейронов, который был составлен без тщательной всесторонней проверки, на основании только полумифических средневековых инкунабул.

Геннадию Севастьяновичу было глубоко наплевать на работу этой комиссии; но если Кремль-2 устоит еще хотя бы пару дней, то тогда эта инициатива академика Добролюбова получит высочайшую поддержку, и хотя из соображения секретности Кремль-2 упомянут не будет, все участники этой истории огребут по полной программе. Прямо хоть сам поезжай и рви этот треклятый остров тротиловым эквивалентом.

Надо было срочно что-то предпринимать, но посоветоваться по жизненно важным вопросам Начальник не мог даже со своим штабом по причине хорошо поставленного стукачества. Стукачество полезно при запуске дезинформации, но во всех остальных случаях его лучше избегать. Таким образом, назрело посещение Мемориального зала Музея Конторы, «комнаты свиданий», как его в шутку называли сотрудники.