Убийство за кулисами - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 11

Аркадий Ильич помахал Строганову рукой. Юрий начал пробираться к профессору и его спутнику, который сидел к нему затылком: седоватым, стильно подстриженным. По дороге Юрий прихватил чей-то освободившийся стул, вдруг в панике подумал: на каком же языке будет разговаривать с немцем? Вдруг тот не знает английского?..

Волновался он напрасно: интеллигентный, подтянутый и тогда еще весьма моложавый Фридрих Зальц владел свободно пятью европейскими языками, в том числе, очень прилично, русским.

В кафе они не засиделись, поскольку господин Зальц выразил желание послушать «господина Строганова» еще. Прямо сейчас. Комнату с вполне прилично настроенным старым роялем они нашли быстро – этажом выше: директор Дома, радостно отозвавшийся на ласковое профессорское «Гришенька», вручил им ключи от нее самолично: оказывается, он тоже сидел в кафе с какой-то шумной компашкой. За рояль Аркадий Ильич сел сам, и все дальнейшее слилось для Юрия в одно бесконечное, не желавшее кончаться, несмотря на усталость, пение... Сколько раз он тогда повторил весь свой репертуар? Плюс вокализы, плюс...

Господина Зальца интересовало все: и «верха», и наиболее удобный для Строганова диапазон, и обертоны неудобных «низов», и выносливость исполнителя... Директор по имени Григорий терпеливо сидел тут же, и именно его глаза за толстыми стеклами очков, в которых все ярче разгорался огонек искреннего восторга, помогли тогда Строганову выдержать неожиданно устроенное испытание.

Когда все закончилось, шел второй час ночи, Дом композиторов давно уже был пуст – если не считать старушки-вахтерши, не решавшейся, пока не ушел директор, вздремнуть.

– Я вас беру, – коротко, самым будничным голосом сказал Фридрих Зальц. – Надеюсь, Аркадий говорит правду, утверждая, что вы еще и трудолюбивы... Контракт начнем составлять завтра, я работаю, как правило, из двадцати пяти процентов с начинающими и из пятнадцати с, как у вас принято говорить, «раскрученными»...

Юрий кивнул ему дважды, молча: говорить после почти трех часов пения он не рисковал.

Старушка-вахтерша внизу показалась ему на редкость милой и интеллигентной – у нее была снежно-белая стрижка в стиле тридцатых годов, и она очень приветливо проводила их, заперев изнутри за поздними гостями стеклянные двери тамбура.

Директор Дома подмигнул ей и, повернувшись к Фридриху, сказал:

– Знаете, кто подал вам сейчас плащ?

– И кто же?

– Эта дама – внучатая племянница Феликса Эдмундовича Дзержинского... Я не лгу, у меня их двое, близняшки, работают...

– Да что вы говорите?! Не может быть!..

И все заговорили об этой невероятной ситуации, о внучках Дзержинского (пусть внучатых племянницах, но все же!), подающих композиторам пальто и запирающих за ними двери, об их семейных альбомах, еще о чем-то столь же удивительном... Все, кроме Строганова.

Юрий по-прежнему молчал и думал о том, что все это ему просто снится, в то же время понимая, что – нет, не снится... Особенно нереально все стало выглядеть из-за этой самой внучки Железного Феликса. Прямо чертовщина какая-то!..

Их небольшая компания двигалась к единственной машине, оставшейся на стоянке, светлой иномарке директора Дома. Юрий немного отстал и посмотрел вверх, на небо.

Обычно тускловато-красное московское небо оказалось удивительно чистым и бархатисто-синим. На нем спокойно висели, словно клипсы в женских ушках, крупные, сияющие каким-то ненастоящим светом звезды. Как будто они и впрямь были всего лишь бижутерией.

Юрию захотелось плакать – впервые за все то кошмарное лето.

Глава 5

Главный свидетель

– Какой же это перс, прости господи?!

Валерий Померанцев изумленно перевел взгляд с неправдоподобно огромного полосатого кота на участкового и вновь на кота. За его спиной, не сдержавшись, фыркнула Галя Романова. Участковый – солидный пожилой мужчина с залихватскими буденновскими усами – покраснел и пожал плечами:

– Прощу прощения, товарищ следователь, я в котах не разбираюсь, я собак больше люблю... А тот следователь, что, приезжая на вызов, сказал, что это перс...

– Ага! – ядовито заметил Померанцев. – Перс, но только гладкошерстный и с башкой размером со средней величины дыни сорта «колхозница»! Теперь ясно, почему никто не решился к этой зверюге сунуться...

Участковый снова пожал плечами и хмуро отвернулся: было ясно, что слова следователя он воспринимает как пустые придирки, и вообще при чем тут кошачья порода? Убили-то не кота, а его хозяйку!..

Что касается самого Пуфа, он, словно подтверждая мнение Валерия, издал глухое рычание из угла кухни, в который забился, едва люди переступили порог квартиры, после чего злобно фыркнул. Кухня в этом доме старой застройки, расположенном рядом с метро «Университет», была просторная и выполняла одновременно роль столовой. Но несмотря на завидную кубатуру и распахнутую форточку, густой кошачий дух успел заполонить не только ее, но и всю квартиру, ударяя в нос прямо в прихожей.

– Как же вы его кормите? – сочувственно поинтересовался Валерий у скромно молчавшей все это время соседки, вошедшей сюда вместе с ними.

– Пуфик меня знает, – слабо улыбнулась Алевтина Борисовна. – Раньше даже о ноги терся, ласкался... Но с того момента, как... В общем, с тех пор он и на меня шипит и близко к себе не подпускает, спасибо, что не кидается... Знаете, он однажды чуть собаку – пуделя – не загрыз... Правда-правда! Тот во время прогулки облаял Машу, а Пуф на него как кинется! Маша еле его за поводок оттащила...

– Кота? За поводок?

– Ну да... Маша его всегда на поводке выгуливала... то есть на прогулки водила: боялась, что убежит, хоть и кастрированный... Вы же видите, он в ошейнике...

Кот и впрямь был в ошейнике, словно собака, правда, под самой мордой на ошейнике болтался кокетливый голубой бант, еще недавно пышный, а в данный момент замызганный и уныло обвисший... Ну и причуды у этих художественных личностей! Прицепить на шею таково злющего зверя дамский бантик!..

– Говорите, раньше он к вам ласкался? – поинтересовалась Галочка у Гудковой.

– Да, до этого кошмара он вел себя несколько иначе, – вздохнула та.

– Ничего удивительного, – покачал головой Валерий, – бедолага оказался свидетелем убийства, не поручусь, что ему тоже не досталось от убийцы, потому и озлобился окончательно... Жаль, что коты не умеют говорить!.. Ну ладно, давайте перейдем к делу... Галя, закрой кухню, чтобы зверь, не ровен час, не вырвался...

– Значит, вы уверены, что ничего из квартиры действительно не пропало? – Валерий внимательно посмотрел на Гудкову, присевшую рядом с ним на изящную полукруглую кушетку, обтянутую бежевым атласом и красовавшуюся посреди гостиной покойной оперной дивы. Вообще, судя по обстановке квартиры, певица тяготела к давно канувшему в Лету стилю рококо... Что ж, искусство, которому Краева себя посвятила, тоже было, с точки зрения Валерия, почти отжившим: любителей оперы в наше время с каждым днем становится все меньше. В основном это люди старшего поколения. Возможно, это его личное заблуждение.

Гудкова между тем, откинув со лба одну из многочисленных русых прядей, торчавших у нее на голове в художественном беспорядке, покачала головой:

– Во всяком случае, ничего из того, что на виду. Относительно драгоценностей я в курсе лишь частично, знаю те Машины украшения, которые она носила при мне... Они все целы.

– Вы часто общались?

– Довольно часто. Кроме того, когда Маша уезжала на гастроли или на отдых, я, если, конечно, сама находилась в городе, присматривала за квартирой и кормила Пуфа...

– Разве не проще было забирать животину к себе?

– К сожалению, у моей мамы аллергия на шерсть, – пояснила Алевтина Борисовна.

– Какой, по вашему мнению, была Краева? Я имею в виду – каким она была человеком? – поинтересовалась Романова.

– Видите ли... – Гудкова на минуту задумалась, прежде чем начать говорить, взгляд ее теплых карих глаз, устремленных прямо перед собой, сделался отсутствующим. Эта довольно крупная, не отличающаяся красотой женщина, несмотря на «художественный беспорядок» на голове, произвела и на Галю, и на Померанцева хорошее впечатление: от женщины так и веяло уравновешенностью и каким-то особым, домашним уютом.