Убийство за кулисами - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 28

– Нет, – невозмутимо покачал головой тот. – Еще пару раз... В последний из них я переводил «Кошек», когда они привезли свой мюзикл к нам впервые...

Казалось, этот сдержанный человек, вызванный сюда по делу об убийстве солистки, исполнявшей главную женскую партию в его опере, ничуть не удивлен тем, что разговор зашел о его собственном творчестве.

«Сдается мне, он действительно болен, и, пожалуй, серьезно...» – подумал Турецкий и бросил короткий взгляд на Померанцева, пристроившегося за спиной Струковского в дальнем углу.

Валерий еле заметно кивнул и, поднявшись, направился к столу шефа, возле которого оседлал стул так, чтобы они со Струковским видели друг друга.

– Валерий Михайлович, – начал Померанцев, с немалым интересом разглядывая своего тезку – очевидно, разносторонность интересов свидетеля его впечатлила. – Мы слышали, что за рубежом вы довольно известный человек, а вот у нас что-то в вашей жизни не совсем складывалось.

– Вот как? – Композитор вновь еле заметно улыбнулся. – Что ж, в известном смысле этот слух верен. Хотя за рубежом меня знают исключительно как композитора-духовика. А здесь, в России... Видите ли, в молодости я, как говорят в таких случаях, излишне «разбрасывался». Поэтому и в Союз композиторов документы подал довольно поздно, в первый раз – отказали, хотя в консерватории учился в классе Хачатуряна...

– Почему же отказали?

Струковский усмехнулся и покачал головой:

– Вряд ли вам интересны наши интриги...

– Напротив! – возразил ему Турецкий. – Одна из наших версий дела, по которому мы вас пригласили, как раз связана с интригами...

– Вы, конечно, имеете в виду неприятности с театром, – кивнул Валерий Михайлович. – Что касается лично меня, если я и удивился, так не самому наезду, а тому, что нас так долго не трогали. Дали, как говорят теперь, раскрутиться.

– Кто именно дал, Валерий Михайлович? – мягко поинтересовался Померанцев.

– Если вы ожидаете от меня конкретных имен, я вас разочарую... Наша среда включает в себя слишком много постоянных, я бы сказал, перманентных интриг, причем источников их – масса. Это и зависть друг к другу, я имею в виду, к качеству музыки. И нежелание допускать коллег к своему собственному жирному куску... Да мало ли что!

Я по сей день не знаю точно, что сработало против меня, когда пытался вступить в Союз первый раз. А ведь сработало, несмотря на такую вескую рекомендацию, как рекомендация Хачатуряна... Возможно, просто то, что меня мало кто знал. Возможно, что-то другое, связанное не с моей персоной, а как раз с Хачатуряном... В любом случае в течение следующих пары лет я постарался обзавестись нужными знакомствами, и старался не зря.

– Что вы имеете в виду под «нужными знакомствами»?

– В первую очередь коллег, работающих в самом «Союзе», – усмехнулся Струковский. – Ни о каких «мафиози» речь, разумеется, не идет.

– А вообще-то «мафиози» имеют место?

Струковский, не задумываясь, покачал головой:

– Никогда о таковых не слышал. Наши внутренние делишки тем и противны, что мелки до пошлости... Ну а криминальные киты – это надо искать совсем в другом месте – в шоу-бизнесе...

– Интересная штука получается, – вздохнул Александр Борисович. – Все ваши коллеги твердят одно и то же, мол, крупные, настоящие мафиози – это шоу-бизнес, в крайнем случае попса... Но убили-то оперную певицу, а не попсовую! И по всем признакам – убийство заказное.

– Понимаю, что вы имеете в виду, – кивнул композитор. – Но дело в том, что по меньшей мере одну реальную мафию «Дом оперы» пусть слегка, но совершенно точно зацепил.

– А именно?

– Диски, – коротко произнес Струковский. – Империю, ведающую их производством, а главное, продажей... Эта, с позволения сказать, империя властвует по преимуществу на внутрироссийском рынке: доходы, стало быть, хоть и бешеные, однако на девяносто девять процентов рублевые... У «Дома оперы» по меньшей мере наполовину было наоборот: часть дисков шла по России, часть – за рубеж, и если уж говорить о наездах, то как раз накануне своей гибели, дня за три, Марк Иосифович подписал очень выгодный контракт с американцами, а в качестве исполнителей в нем фигурировали сам Строганов и покойная Маша... К слову сказать, теперь Юрию Валерьевичу как раз по этому контракту, видимо, придется платить большую неустойку: когда эти негодяи громили нашу студию, они уничтожили все диски. Но это вы, вероятно, и так знаете.

– Ну а в этой сфере вы тоже не можете назвать ни одного имени?

– Увы! – Струковский слегка пожал плечами. – Сам никогда с этим не сталкивался и впредь не планирую... Хотелось бы, знаете ли, дожить свой век спокойно – кто знает, сколько осталось?

– Неужели никогда и ничего не слышали? – не поверил Померанцев.

– Ничего. Или почти ничего.

– И в чем же заключается это «почти»?

– Поговаривали, – вздохнул Струковский, – что ножки у тех, кто заинтересован в данной области, растут чуть ли не из Минкульта... Но это – всего лишь разговоры... Возможно, стоит поинтересоваться у владельцев наиболее популярных студий? Конечно, если они захотят рисковать, отвечая на ваши вопросы...

– Например?

Композитор задумался, перебирая что-то в уме, прежде чем заговорить.

– А знаете... Я только сейчас осознал, что студий звукозаписи, процветающих как отдельное предприятие, уже практически нет... Насколько знаю, последней погибла фирма «Мелодия»...

– Она ведь была государственной? – поинтересовался Турецкий.

– Да, но, кажется, потом ее кто-то попытался приватизировать, но это, во-первых, неточно, во-вторых, все равно ведь не устояла... В общем, все более-менее солидные студии существуют при чем-либо или при ком-либо. И запись там обходится в копеечку... Сам я знаю только одну такую: называется она «Струна», а существует при известной продюсерской фирме Мохнаткина.

– А имя-отчество у этого господина есть? – улыбнулся Турецкий.

Вместо ответа Валерий Михайлович открыл свою объемистую спортивную сумку, с которой пришел в прокуратуру, и извлек записную книжку. Полистав ее с минуту, он наконец нашел то, что нужно:

– Мохнаткин Николай Генрихович, телефон... Ну а адреса у меня нет, хотя на словах могу описать, где располагается: там когда-то был обычный ДК, Мохнаткин при нем служил директором...

– А в принципе чем занимается сама продюсерская фирма? – поинтересовался Померанцев.

– Как раз тем, о чем мы говорили – попсой... Судя по тому, как они в последнее время отремонтировались, люди богатые... стали... Я к ним тогда сунулся как раз из-за студии, хотел попытаться издать свой диск на собственные деньги при их спонсорстве...

– И что?

– С чем пришел – с тем и ушел. Цены у них – поднебесные, а спонсированием не занимаются, оно у них столь же запрещенное понятие, как «благотворительность»...

– Благодарю, что уделили нам столько времени. – Турецкий поднялся из-за стола и протянул композитору руку.

– Ну что вы! – Струковский тоже встал и улыбнулся Турецкому своей невеселой улыбкой. – Если бы я реально мог вам помочь – одно дело, а так какая от нашего разговора польза?

– Не скажите, – возразил Александр Борисович. – Для нас сейчас любая информация – на вес золота, а вы нас, можно сказать, очень даже просветили!..

Не успела за композитором закрыться дверь, как в кабинет Турецкого постучали и на пороге объявился Володя Яковлев собственной персоной.

– Ка-ак-кие люу-уди... – завелся было Померанцев, но Александр Борисович немедленно на него цыкнул и сделал Яковлеву приглашающий жест рукой:

– Очень вовремя, Володя! Надеюсь, не с пустыми руками!..

– Я и сам надеюсь, – улыбнулся Яковлев и, подмигнув Померанцеву, расположился на стуле, который только что занимал Струковский.

– Тогда давай... Как там наша красотка, в порядке?

– Как писали классики, «шикарная шмара»! – ухмыльнулся Володя.

– Какая еще «шмара»? – удивленно поинтересовался Валерий.