Девушка ищет спонсора - Черненок Михаил Яковлевич - Страница 43

43

– Вика Солнышкина вместе с тобой расписку писала?

– Какую?

– О том, что тоже получила от Теплоухова пять миллионов.

– Да вы что?! – удивилась Нино. – Ничего она от Николая Валентиновича не получала. Вика всего лишь написала образец расписки со своей фамилией, а я переписала и вместо Викиной свою фамилию поставила.

– Без образца не могла написать?

– С грамматикой у меня плохо. Привыкла в школе у Вики сочинения списывать. Ну и попросила, чтобы она черновик набросала.

– Каким образом этот черновик попал к Теплоухову?

– Никаким. Вика себе его забрала.

Бирюков показал ксерокопию расписки Солнышкиной:

– А это что?..

Кавазашвили долго вглядывалась в текст. Ответила растерянно:

– Не знаю. В черновике Вика не расписывалась, а тут подпись стоит.

– Но ведь пять миллионов она где-то взяла…

– Ну, взяла.

– Где? У кого?

– Не знаю. На эту тему мы с ней не говорили.

– Почему же сотруднику угрозыска ты сказала, будто у Черемисина она одолжила эту сумму?

– Черемисин давно на Вику глаз положил, подмасливался к ней. Вот мне и подумалось, что она у Ярослава могла, перехватить деньги, как я у Теплоухова.

– Говорят, Теплоухов на Вику тоже засматривался…

– Врут. Николай Валентинович с девственницами не связывался. Считал их малолетками, за развращение которых могут быть большие неприятности.

– Перед тем, как Вика попыталась кончить жизнь, какой у вас разговор был?

– Вчера, что ли?

– Да.

– Вика весь день промолчала. Не в настроении была. Вечером долго в окно смотрела. Потом достала из моего чемодана портативный магнитофон и поставила кассету про девчонку-хулиганку. Там есть куплет:

«Вернись домой», – мамаша мне шептала.Орал отец: «Ты, девка, без ума!»,А я своим кормильцам отвечала:«Мой дом родимый – женская тюрьма».

После этого куплета Вика выключила песню и говорит: «Зря я не послушалась Алену. Надо было в прошлом году отравить Азера. Сейчас бы не прятались мы с тобой». – «Ты совсем чокнулась? – говорю. – В „дом родимый“ захотела?» Вика вздохнула: «Ничего страшного. Отсидела бы, как в монастыре». – «Женская тюрьма – не монастырь. В ней порядки развратнее, чем в публичном доме». – «Откуда ты знаешь?» – «Девки, которые там побывали, рассказывали». – «Тогда надо было мне самой отравиться». – «Не балдей! Выкинь Азера из головы. Сюда он не приедет». – «Теплоухов же приехал». – «Ну это вообще какое-то чудо, а чудеса часто не повторяются»… – Кавазашвили робко взглянула на Бирюкова. – Вот, можно сказать, и весь разговор.

– Неужели у вас с Викой даже предположения нет, к кому и ради чего Теплоухов сюда приезжал? – настойчиво спросил Бирюков.

Нино вроде бы хотела перекреститься, но передумала:

– Ей-Богу, нет.

– И о том, как Николай Валентинович попал в дом, ничего не знаете?

– Совершенно.

– Сколько у Вики было ключей от внутреннего замка?

Кавазашвили опустила глаза:

– Кажется, два.

– И оба она потеряла?

– Нет, не оба. Один я посеяла, другой – она.

– А Теплоухову не ты отдала ключ?

Нино будто вздрогнула:

– С какой стати я стала бы подводить подругу?

– Но ведь с Казбеком ты в Викином доме тайком встречалась…

– Ну и что, Казбек умер от этих встреч?

– Не умер. Он пять миллионов тебе не давал?

– Клянусь, Теплоухов по-спонсорски дал мне денег, без отдачи. И вовсе не в деньгах тут дело.

– А в чем?

– Не знаю.

Бирюков показал два ключа:

– Мы нашли оба ключика. Посмотри внимательно, какой из них твой?

Кавазашвили расширенными повлажневшими глазами уставилась на ключи:

– Они оба одинаковые. Где нашли?

– Один подбросили в ограду Викиного дома после случившегося. Другой лежал в кармане кожаного пиджака Теплоухова.

– Вика говорила, никаких вещей Николая Валентиновича в доме не было.

– Правильно. Вещи мы достали из озера, которое за Викиным огородом.

– Это вообще… какая-то сказка.

– Сказки сами не рождаются. Люди их сочиняют. Не скажешь, кто сочинил эту?

Нино кончиками мизинцев убрала из уголков глаз навернувшиеся слезинки и молча покрутила головой. Бирюков нажал клавишу селектора:

– Голубев…

– Слушаю, Игнатьич! – бойко ответил Слава.

– Зайдите с Викой ко мне.

– Один момент!

Бирюков ожидал увидеть Солнышкину, как сказал ему следователь Лимакин, «невыспавшейся и чуть заторможенной», однако Вика вошла в прокурорский кабинет с таким видом, будто силилась удержать смех. Пропустивший ее в дверях впереди себя Голубев тоже был весел.

– Чем, балагур, рассмешил девушку? – шутливо спросил Бирюков.

Слава, вроде оправдываясь, зачастил скороговоркой:

– Об экзаменах, Антон Игнатьич, с Викой разговорились. Пересказал ей медниковскую байку, как Павел Иванович, играя на баяне, принимал зачет у студента.

Солнышкина едва не прыснула от смеха, но, увидев, что Кавазашвили кончиками мизинцев вытирает уголки глаз, мгновенно изменилась в лице. Она села на услужливо предложенный Голубевым стул, поправила на шее косынку и растерянно спросила Нино:

– Ты, кажется, плачешь?..

Та стыдливо отвернулась. Вика широко открытыми голубыми глазами уставилась на Бирюкова:

– Почему она плачет?

– С ключами не можем разобраться, – сказал Антон.

– С какими?

Бирюков показал два ключа:

– Вот с этими. От твоего дома.

На лице Солнышкиной появилось неподдельное удивление. Какое-то время она, словно завороженная, смотрела на ключи, потом повернулась к Кавазашвили и тихо спросила:

– Ты ведь потеряла запасной ключ, да?..

– Потеряла, – еще тише ответила Нино.

– Как же он к прокурору попал?

– Кто-то подбросил в ограду дома.

– Кто? Зачем?

– Не знаю.

– Ты ведь не умеешь убедительно врать, да?

– Не умею.

– А чего выкручиваешься? Ты же, как говорил Теплоухов, святая простота…

– Вика, клянусь, не виновата я в смерти Теплоухова! – с отчаянием взмолилась Кавазашвили.

Лицо Солнышкиной заалело нервными пятнами, глаза сузились:

– Оставим Николая Валентиновича в покое. Я не прокурор, чтобы передо мной оправдываться. Давай разберемся с ключом. Подбросила его, чтобы на меня тень навести?

– Какую чушь ты несешь, Вика! – с ужасом прошептала Нино. – О какой тени говоришь? Я тебя от верной смерти спасла…

– Зря старалась!

– Вика!..

– Не выкручивайся! Говори правду…

Бирюков сознательно не вмешивался в резкий диалог подруг. Обескураженная стремительным и жестким напором Вики Кавазашвили довольно быстро призналась, что солгала, будто потеряла ключ, рассчитывая хотя бы изредка встречаться в доме с Казбеком. Когда же узнала о смерти Теплоухова и о пропавшем другом ключе, пришла в ужас. Чтобы избавиться от возможного подозрения, темным вечером, накануне приезда Солнышкинои из Новосибирска, по недомыслию бросила ключ в ограду.

Добившись признания Нино, Вика победоносно глянула на Бирюкова. Встретившись с его пристальным взглядом, сразу сникла, как будто внезапно задалась вопросом: «А ради чего я так лихо выдала подругу?» Кавазашвили сидела с удрученным видом, словно ее приговорили к высшей мере наказания.

– Вот теперь, девушки, расскажите, к кому из вас и с какой целью приезжал Теплоухов, – спокойно попросил Бирюков.

Кавазашвили сделала вид, что не услышала просьбу. Солнышкина нахмуренно свела брови. Какое-то время она вроде бы мучительно боролась с противоречием обуревающих ее сомнений и вдруг, словно набравшись смелости, сказала подруге:

– Выйди, пожалуйста. При тебе не могу говорить.

Нино вздрогнула:

– Вика, прошу…

– Не беспокойся, я в своем уме, – перебила Солнышкина. – Тебя поливать грязью не буду, но правды не утаю.

Бирюков посмотрел на следователя: