Смертельный лабиринт - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 63

– Глубоко вам сочувствую, Зоя Сергеевна. А как вы считаете, он сможет подтвердить также ваше алиби в том, что вы не принимали ни активного, ни пассивного участия в убийстве Леонида Морозова?

Зоя словно поперхнулась. Она замерла, глаза ее в ужасе округлились, и она прошептала:

– Вы считаете, что я ЭТО могла?.. Господи, я что, попала в сумасшедший дом?..

– Нет, вы даете показания следователю. А уж делать выводы – это моя работа. Ну и как?

– Если вы так ставите вопрос, что я могу ответить за Вадима? Спросите у него сами.

– Хорошо, я обязательно воспользуюсь вашим советом, Зоя Сергеевна. Адресок Рутыча оставьте мне, пожалуйста. И телефон, если можно, – сказал Александр Борисович, заканчивая заполнять листы протокола допроса.

– Телефона не помню, он где-то дома. А вот адрес? А-а, он же у меня записан! – Зоя покопалась в сумочке, вытащила листок бумаги размером с визитку и протянула Турецкому. Тот переписал адрес в протокол и вернул ей бумажку.

– А теперь последнее. Прочитайте протокол и, если согласны с тем, что записано с ваших слов, подпишите каждый лист. Если есть возражения, внесите их в текст. После этого вы свободны. Вы сегодня не на службе, следовательно, и отмечать вашу повестку нет необходимости, не так ли?

– Да, никакой, – быстро ответила она и стала внимательно, несмотря на свою взвинченность, – это заметил Турецкий – читать.

Вопросов и поправок не было. Еще бы, уж что-что, а протоколы-то писать Александр Борисович научился еще в бурной своей молодости, когда пахал под руководством простого следователя Меркулова в Московской городской прокуратуре. Так что не занимать стать...

А как приятно было подавать ей шубку, помогая попасть в рукава, поглаживая ее плечики, проникновенным взглядом смотреть ей в глаза и «таять», чтоб она это видела и снова уверовала в необыкновенную силищу своих чар!

Короче говоря, ушла она хоть и взволнованной, но одновременно и отчасти успокоенной тем, что ничего особенного вроде бы не произошло. Ничего страшного. Что и требовалось Александру Борисовичу.

Едва за ней закрылась дверь, как Турецкий вызвал к себе Галю. Владислав, как и договаривались, отвозил Зою домой.

– Слушай, Галка, срочно передай по команде, чтоб «слухачи» были предельно внимательными. Как говорится, сейчас или никогда...

– Передам. А чего ты такой возбужденный, господин госсоветник?

– Колдовство все, Галочка, навьи чары...

– А что это значит?

– Ты моя хорошая, – ласково сказал Александр, – навьи проводы – так на Руси называли радуницу, дорогая моя, попросту говоря, родительскую субботу, поминки. Ну а навьи чары – сама понимаешь, что могут творить покойники и иже с ними...

– Ужас!.. – поежилась Галя.

– Вот и я о том. А сейчас связываемся с Грязновым. У тебя нет срочной необходимости оправдываться перед ним?

– В чем? – Галя сделала изумительно большие глаза, прямо-таки полыхнувшие детской наивностью.

– Ну а у меня – тем более.

И он решительно взялся за телефонную трубку.

Александр Борисович оказался прав. День получился насыщенным по части новой информации. Позвонил Владислав и доложил, что Зоя Сергеевна доставлена им домой, и тотчас же по ее приезде там начались телефонные переговоры по сотовой связи. Записи первых разговоров были, разумеется, зафиксированы на магнитную пленку, и Копытин сообщал, что может уже привезти их, поскольку то, о чем говорили абоненты, представляет для следствия значительный интерес. Дальнейшее прослушивание продолжается. Как не снимается и наружное наблюдение за объектами.

И через короткое время они втроем слушали запись.

Разговаривали две женщины и мужчина. Низкий и чувственный голос Зои был легко узнаваем. В нем уже не было ни растерянности, ни слезливой обиды, ни взрывной резкости, которые она демонстрировала на допросе в прокуратуре, напротив, голос ее звучал уверенно и даже, как ни странно это могло показаться, властно. С чего бы это?

Голос второй женщины, не менее властный, но заметно растерянный, мог принадлежать, как сказал Турецкий, матери Зои – Елене Федоровне.

Их собеседник был явно не стар, говорил он хотя и достаточно уверенно, но не в такой степени, как Зоя. Проглядывались все-таки нотки сомнения. Да и вопросы в основном задавал именно он.

И говорили они, словно заправские конспираторы, не называя друг друга по имени, не обозначая конкретных лиц и событий. Обтекаемые такие фразы, но они стоили того, чтобы на их фиксацию понадобились определенные усилия оперативной службы Московского уголовного розыска.

Осталась, как заметил Турецкий, самая малость: уточнить у операторов мобильной сети, с какого телефона вел переговоры собеседник Воробьевых, и выяснить, кто он, их таинственный абонент. Хотя по некоторым вопросам, которые тот задавал, Александр Борисович высказал предположение, что неизвестным мужчиной мог оказаться Вадим Григорьевич Рутыч. Но было очень важно еще знать, где он находится в настоящее время – в Москве или в Нижнем Новгороде? А для этого, как уже договорился Турецкий с Грязновым, в Москве начался розыск неизвестного агентства, в котором тот работал. Ответ должен был прийти скоро.

А пока Турецкий, Романова и Копытин крутили пленку, возвращаясь, вслушиваясь в интонации собеседников и пытаясь разгадать за эзоповым языком «переговорщиков» явно криминальный смысл их интересов.

«—...Что нового?» – такой вопрос последовал сразу за безотносительным «здравствуйте».

– Все то же... Уже было. Показалось, не столько умно, сколько хитро. А ей плохо. Состояние усугубляется ненужными вопросами...»

Это голос, по всей видимости, Елены Федоровны.

«– Никак не отстают?

– Нет. Сегодня снова. Главный интерес, когда, сколько раз, где, у кого, понимаете?

– Разумеется. И есть основания?

– Пока никаких. Если судить по тому, что уже, оказывается, известно.

– И много известно?

– Кое с чем приходится соглашаться. Спасает состояние, понимаете? Люди же все-таки.

– А вот на это ловиться опасно. Крайне. Расчет на дураков может оказаться грубейшей ошибкой. Особенно сам. Имейте это в виду в первую очередь. Они просто так не приезжают.

– Да это понятно. А вы не боитесь?

– Чего?

– Ну... как это бывает? Кругом глаза да глаза. Нет?

– Не замечал. А вот вы о себе тоже не забывайте. И обязательно ей скажите. Я позвоню попозже, когда она сможет.

– Да вообще-то может...

– Нет, напряжение – штука опасная, надо отдохнуть. И вы постарайтесь не волноваться. Пока.

– Пока...»

– Ну ясное же дело! – воскликнул Владислав.

– Чего тебе ясно, старина? – ухмыльнулся Турецкий. – Я тоже считаю, что речь идет о том, как себя чувствует Зоя после допроса у меня. Но это я чувствую. А нужны не чувства, дружище, а твердая уверенность. Хочешь, я тебе подложу под этот якобы многозначительный и таинственный разговор, ну, скажем, беседу двух торговцев картофелем на местном рынке?

– Ну уж это ты слишком, Александр Борисович, дорогой ты наш шеф и учитель! – возразила Галя.

– А ничего не слишком. Мужчина и женщина пытаются спасти свой товар от конкурентов, которые слишком много знают о неважном качестве их товара и могут нагадить, извините за выражение. Подложите под фразы картофельную идею, и все станет на свои места. Это не улика, ребята. Но любопытно, значит, в стане противника, будем так считать, царит уже нервное напряжение, и они себя успокаивают тем, что следствию и некоему «самому», то есть, как я не без оснований подозреваю, видимо, мне, мало что известно. А с тем, что уже известно, им приходится осторожно соглашаться. Так?

– Я как раз именно об этом.

– Отлично, поехали дальше...

«– Как ты себя чувствуешь?

– Уже лучше. Держалась на пределе.

– Хитростей много? Сумела?

– Как ты говорил... Искренность... только она и помогает... Я ж врать не умею, ты знаешь.