Миллионы Стрэттон-парка - Френсис Дик - Страница 37

Мы с Генри обсудили направления, по которым будут проходить потоки зрителей, особенности поведения людей на ипподроме во время скачек, меры на случай дождя. Мы предусмотрели все самое существенное, отработали все узкие места, главным для нас были удобства и удовлетворение зрителей от посещения бегов в Стрэттон-Парке, подумали о хозяевах лошадей, отвели Стрэттонам самое лучшее место, а вместе с ними и для стюардов ипподрома, определили, где расположить бары для тренеров. По всей площади большого шатра мы решили сделать кажущийся сплошным настил с широким проходом по центру, жесткие перегородки для разделения всей площади на сектора, установить в каждой «комнате» натяжные потолки-тенты из бледно-персикового шелковистого материала в складку.

– Я покупаю его милями, – заверил Генри смотревшего с недоверием Роджера. – Ли сказал мне, что солнечный свет намного выгоднее для лиц пожилых людей, когда он проходит через парусину, все окрашивается в теплые персиковые тона, а счета оплачивают по преимуществу люди в летах. Я всегда раньше пользовался желтыми тентами. Теперь никогда этого больше не делаю. Ли говорит, что верно выбранный цвет важнее даже еды.

– А то, что говорит Ли, непререкаемо, это Евангелие?

– А вы когда-нибудь видели, чтобы кто-нибудь превратил развалюху-паб, в который уже никого не заманить, в человеческий улей? Он это сделал дважды и у меня на глазах, не считая того, что было раньше, мне об этом говорили. Понимаете, он знает, что привлекает людей. Они иногда и сами не понимают, что их привлекает. Привлекает, и все. Ну а Ли знает, можете мне поверить.

– Так что же привлекает людей? – с любопытством в голосе поинтересовался Роджер.

– Долго рассказывать.

– Но откуда вы знаете?

– Многие годы я расспрашивал сотни, буквально сотни людей, почему они купили старые дома, в которых живут. И какое обстоятельство, пусть оно даже покажется неразумным, заставило их выбрать этот, а не другой дом? Иногда мне называли шпалеры для кустарников, иногда потайные винтовые лестницы, иногда котсуолдский каменный камин, а еще мельничные колеса или вдруг совмещенные уровни и галереи. Я спрашивал и о том, что им не нравится и что бы они переделали. Я просто постепенно приходил к мысли о том, как перестраивать почти полностью разрушенные дома, чтобы люди с ума сходили, только бы в них жить.

Роджер медленно проговорил:

– Вроде вашего дома.

– Совершенно верно.

– А пабы?

– Я как-нибудь покажу вам один. Но что касается пабов, то дело там не в одной только реконструкции. Это и хорошая еда, и хорошие цены, и быстрое обслуживание, и приветливый прием. Важно запомнить лица посетителей и обращаться к ним, как к друзьям.

– Но вы все время переезжаете?

– Как только завершаем строительство и запускаем в действие, – кивнул я. – Я строитель, а не ресторатор.

Для людей Генри, многие из которых сами были циркачами и привыкли за ночь на пустом месте создавать волшебные замки, сутки до открытия были настоящей роскошью. Они тянули канаты, размахивали тяжелыми кувалдами, работали в поте лица. Своим «хорошим ребятам» Генри купил в Мейфлауере бочку пива.

Генри привез с собой не только большой шатер, но и большое количество металлических труб и досок, которые обычно скрепляются болтами, образуя ряды сидений вокруг арены цирка.

– Я подумал, что они могут пригодиться, – объяснил он.

– Трибуны! – выдохнул я. – Ну и молодец же ты!

Генри расплылся в улыбке.

Роджер глазам своим не верил. Его собственные рабочие под руководством циркачей Генри соорудили ступени не вокруг арены, а на открытом воздухе параллельно ограде скакового круга, оставив зеленую полосу для прохода между нижней ступенью и оградой.

– Можно было бы сделать лучше, будь у нас больше времени, – сказал Генри, – но теперь по крайней мере часть посетителей сможет следить за скачками отсюда, а не из букмекерской.

– Наверное, нам нужно разрешение на такую перепланировку, – нерешительно произнес Роджер. – Инспекторов по безопасности. И вообще Бог знает кого.

Генри помахал перед его носом пачкой лицензий.

– Я лицензированный подрядчик. Это временное сооружение. Можете приглашать кого угодно. Пригласите их во вторник. Все, что я делаю, отвечает правилам безопасности и полностью соответствует закону. Я вам покажу.

Он снова заулыбался и замахал могучей рукой целому взводу пожарных, вывалившемуся из одного из грузовиков.

– Полегчало? – спросил он Роджера.

– Слов нет.

Улучив момент, Генри отозвал меня в сторону.

– Что это за придурки мешаются у ворот? Мы чуть было не переехали одного из них, когда возвращались с пивом. Он прямо бросился на машину. Какой-то полоумный.

Я рассказал ему о Гарольде Квесте, его последователях и о том, как они стараются добиться запрещения.

– Были они там, когда вы приехали в первый раз? – спросил я.

– Нет, не были. Хочешь, прогоним их?

– Ты имеешь в виду силой?

– А есть другой способ?

– Убеждение.

– Не смеши.

– Если наступить на одну осу, на похороны прилетят пятьдесят.

Он кивнул:

– Я понимаю, что ты хочешь сказать. – Он потеребил бороду. – Что же тогда делать?

– Ничего. Сделать вид, что так оно и надо.

– Очень трогательно.

– Можно было бы сказать им, что запрещение скачек будет означать смерть для многих сотен лошадей, потому что они станут просто не нужны. То есть не одна лошадь умрет случайно, умрут все, не пройдет и года. Скажи Гарольду Квесту, что он защищает убийство лошадей и превращение их в вид, которому грозит исчезновение.

– Ладно, – он решительно кивнул головой.

– Но, – заметил я, – весьма возможно, что он распинается так вовсе не из-за лошадей. Весьма возможно, он просто ищет способ помешать людям получать удовольствие. Удовольствие получает он, и в этом его главная цель. Он давно уже пытается попасть под машину, но так, чтобы при этом не пострадать. Завтра у него может получиться, и его задержит полиция. У людей встречаются разные увлечения.

– Все фанатики сумасшедшие, – сказал он.

– А как насчет суфражисток, желающих пострадать за женское равноправие?

– Хочешь пива? – перевел Генри разговор на другую тему. – Не буду с тобой спорить.

– Контрдемонстрация – вот что нам нужно, – подумал я вслух. – Нам нужны люди, размахивающие рядом с Гарольдом Квестом плакатами, на которых написано: «Увеличим безработицу», «Лишить помощников конюхов работы», «Всех лошадей, участвующих в скачках – на мыло», «Пособие по безработице – кузнецам».

– Не кузнецам, а коновалам, – заметил Генри.

– Чего?

– Коновалы подковывают лошадей. Кузнецы куют железные ворота.

– Давай, где твое пиво? – согласился я.

Однако пиво пришлось отложить из-за прибытия двух автомобилей, подгоняемых кипящими страстями, разгоревшимися после контакта с Гарольдом Квестом.

За передним бампером первой машины застрял обрывок плаката «Запретить жестокость», но, как нередко бывает в подобного рода конфликтах, повелительное банальное предупреждение вызвало обратную реакцию.

У водителя, Оливера Уэллса, начисто слетел лоск джентльменской учтивости, обнажив более глубокие и основательные и более жесткие качества, и я подумал, что за ровным гудением мотора прячется вот такая же сокрушительная мощь поршней. Она намного сильнее и намного неумолимее, чем видно на поверхности. Очень вероятно, что при таком раскрытии человеческой сущности выявится жестокость.

От гнева у него трясся кончик носа и оттопыренные уши.

Скользнув по мне безразличным взглядом, он бросил:

– Где Роджер?

– У себя, – сказал я.

Оливер устремился к двери конторы, определенно не замечая разворачивавшейся вокруг него шумной деятельности. В воздухе запахло гарью от раскаленных шин, и рядом с первой машиной, как внезапно застывшая молния, остановилась вторая, из нее пулей выскочила похожая на фурию Ребекка.

Я тут же сообразил, что сегодня это первый из тех Стрэттонов, которые были для меня бесконечно неприятнее ее занятого собственными волосами брата.