Мыши Наталии Моосгабр - Фукс Ладислав - Страница 12

– А потом что с ним случилось? – спросила госпожа Айхенкранц.

– А потом, – сказала госпожа Моосгабр, – сошелся с каменотесами, может, даже из той гранильной мастерской, что на площади, и уже дважды был за решеткой. Сейчас он там в третий раз, но срок ему уже вышел, и боюсь, он того и гляди домой явится. Домой явится – этак заскочит на минуту. А Набуле на свадьбе выбросила лошади пирожки, что я напекла ей, а потом и меня выгнала. Еще до ужина выгнала, корки сухой не дала. А я им колыбельную пела, когда были маленькие. И на эту свадьбу надела свое единственное праздничное платье. Не то, что сегодня, когда я в этой старой юбке да кофте.

– О, мадам, – сказала удивленно госпожа Айхенкранц, – так это ваши дети, о которых вы рассказывали на кладбище? – И госпожа Моосгабр кивнула.

– Да, мои собственные дети, – кивнула госпожа Моосгабр, – о них я вам и рассказывала. – И потом сказала: – Сколько я натерпелась – никому не пожелаю. Знали бы вы! Часто про себя думаю: лучше было бы их совсем не иметь. Но я хотела детей, то-то и оно. Судьба.

– Ужасно! – сказала госпожа Айхенкранц чуть погодя. – Ужасно! – И потом, снова опустив голову в ладони, сидела молча. – Значит, вы и сами прекрасно знаете, – сказала она минутой позже, подняв с ладоней голову, – какое это мучение. Но что я могу еще делать, я же вконец извелась. Наверное, как та госпожа, та… ее могилу под березой вы мне указали.

– Бекенмошт, – кивнула госпожа Моосгабр, – верю вам. И вы еще не ведаете, что вас впереди ожидает. Посмотрите на Фаберов, вы их, наверное, знаете, раз пришли на похороны… – И когда госпожа Айхенкранц кивнула, госпожа Моосгабр продолжала: – Наверное, что-то похожее. Во всяком случае, мадам жаловалась, что он злой и наглый, она была в полном отчаянии. Бедняга, кажется, еще и пил. А ваш не пьет?

– Ах, – махнула госпожа Айхенкранц, – тоже пьет. Возьмет бутылку пива, – она указала рукой в сторону лавки, – и всю выдует. Разве я могу уследить за ним? Разве могу уследить за каждым его шагом? Конечно, водкой я не торгую. Хотела, но мне не разрешили.

– Вот видите, – кивнула госпожа Моосгабр, – Везр тоже пил. С восьми лет. А пиво – и того раньше, с восьми лет водку пил. А приходит ваш домой поздно?

– Поздно, – кивнула госпожа Айхенкранц, – когда кладбище закрывают, он попадает домой с другой стороны. Входит в ту заднюю дверку, что вы видели в кустарнике, он ее легко открывает. У него есть ключ. Но на кладбище, после того, как его закрывают, он никогда особенно не задерживается, самое большее, может, часок, а зимой и того меньше, когда рано темнеет, он боится там оставаться. Но зато в парке ему хоть бы хны. Бродит по парку до самых сумерек. Приходит уже в сумерки или совсем затемно.

– Вот видите, – кивнула госпожа Моосгабр, – и Везр то же самое. Шлялся после семи. Ходил к реке под мост и приходил совсем затемно. Мадам, а он у вас немного… не приворовывает?

– А как же, – вздохнула госпожа Айхенкранц и прошлась ладонью по черным локонам, – наверное, и такое случается. Точно, конечно, трудно сказать, точно, конечно, не скажу, разве я могу за ним уследить, может, оно и случается… – госпожа Айхенкранц посмотрела в сторону лавки, на старые искусственные цветы, свечки, фонари и ленты – в дверь кухни все было хорошо видно, – откуда мне знать, где он все время мотается, куда ходит, мне что же, только и ходить за ним по пятам и не спускать с него глаз?

– Вот видите, мадам, – кивнула госпожа Моосгабр и отпила еще немного пива, – и Везр тоже воровал. С малолетства. Воровал все, что под руку попадало, и деньги воровал. У меня тоже, мои единственные сбережения. Так что все один к одному. А что ждет вас впереди, когда он вырастет, вы даже не представляете. Лишь бы вам из-за него не сойти с ума или руки на себя не наложить. Знаете, я в Бога не верю. Когда была маленькая, я молилась, но один приказчик, не то посыльный, отсоветовал мне, и с тех пор я не молюсь. Верю в судьбу. Все это судьба: и что я вообще имела этих детей и что на свою беду хотела их иметь, теперь судьба карает меня. Но я, мадам, знаю многих…

Внезапно госпожа Айхенкранц вскочила со стула и торопливо сказала:

– Вы знаете многих, мадам, вот мне и пришла в голову одна мысль. Скажите, пожалуйста, – она провела ладонью по черным локонам, – раз вы знаете многих, то, может, и некую Мари Каприкорну случайно знаете?

– Мари Капри? – удивленно проговорила госпожа Моосгабр. – Боже, это имя я уже слышала! Госпожа привратница Кральц называла его, но кто это, собственно? Кто эта Мари Капри?

– Я не знаю ее, – сказала госпожа Айхенкранц, – я не знаю. Я тоже о ней только слышала. Слышала о ней здесь на кладбище.

– Так она умерла? – спросила госпожа Моосгабр и посмотрела в сторону комнаты, окно которой выходило на кладбище.

– Нет, не умерла, – покачала головой госпожа Айхенкранц, – просто я слышала о ней на кладбище. Но если вам интересно, я сообщу вам, когда что-нибудь узнаю о ней. На кладбище чего только не услышишь. Однажды я здесь даже услышала о новом магазине, где торгуют маслом. Мадам, пейте, пожалуйста, и возьмите торт.

Госпожа Моосгабр отпила еще пива и опустила взгляд на ногу, где стояла ее большая черная набитая сумка.

– Мило у вас, – покивала она головой, – когда я была маленькая, я хотела иметь такую же лавочку. Знаете, я всегда хотела иметь киоск и продавать пиво, салат, ветчину, лимонад… я и гроши на это копила, на такую лавочку или киоск, но потом… – госпожа Моосгабр вздохнула, – потом ничего не вышло из этого. Киоска, – сказала она медленно и грустно, – у меня не было. С малолетства я хотела быть экономкой. Как одна моя школьная подружка, она была ею. Вышла замуж, муж вскоре умер, и она стала экономкой в одной семье. Ну я пойду потихоньку…

– А что вы сделаете для того старика с золотой цепочкой, мадам? – сказала госпожа Айхенкранц. – Вы пригласили его через три дня в Охрану. Мальчик ничего не взял у него, а гроши – тем более. Он и не мог даже. Ничего из его фалды он не вытащил у могилы.

– Наверное, старик их где-нибудь потерял, – со вздохом сказала госпожа Моосгабр, – однако мальчика мы не нашли…

– Но мы ведь искали, – сказала госпожа Айхенкранц, – все время после обеда искали. О Боже, какой ужас, если бы Охрана взяла его у меня, просто не знаю, что бы я делала.

Госпожа Моосгабр вдруг несколько смешалась и неуверенно посмотрела на госпожу Айхенкранц. Потом неуверенно сказала:

– Но, мадам, почему вы так боитесь, что Охрана заберет его у вас? Вам стало бы легче, раз он такой непутевый. Во всяком случае, вам было бы спокойно.

– Спокойно, – вздохнула госпожа Айхенкранц, – возможно, спокойно. Возможно… Но, знаете, мадам, как в этих исправительных домах… вы лучше других знаете, что говорят… страшно там. Руки сдавливают тисками, ноги забивают в колодки, стегают ремнями, некоторые даже зрение там теряют… – Госпожа Айхенкранц удрученно посмотрела на госпожу Моосгабр, но госпожа Моосгабр молчала, уставившись в стол. Тогда госпожа Айхенкранц, наклонившись к ней, сказала? – И потом, мадам, мне без него никак нельзя. Он в лавке мне помогает. Как бы я вообще торговала, не будь его у меня? Правда, мадам, что тут поделаешь, если он помогает мне на жизнь зарабатывать…

– Ну ладно, – кивнула госпожа Моосгабр, встала, взяла сумку и неожиданно оглядела пол, – тогда не беспокойтесь. Вы тоже приходите в Охрану, приходите через день после обеда, может, все и уладится. Вы говорите, – госпожа Моосгабр снова оглядела пол и еще раз запустила глаза в лавку, которую видно было в дверь, – вы говорите, мальчик вечером шляется в парке?

– В парке, у фонтана, у статуи поэта, – кивнула госпожа Айхенкранц и, посмотрев на стол, сказала: – Но, госпожа, вы вафельный торт не съели. Возьмите его с собой. Дайте-ка… – Госпожа Айхенкранц взяла торт и положила его в сумку госпожи Моосгабр. – Не выпьете ли еще?

– Нет, достаточно, и спасибо за угощение, – сказала госпожа Моосгабр и снова оглядела пол, – в парке у фонтана, у статуи поэта, говорите? – И когда госпожа Айхенкранц кивнула, госпожа Моосгабр направилась к двери. Но у двери еще раз огляделась и вдруг спросила: – Мадам, а мышей у вас нету?