Безжалостное обольщение - Фэйзер Джейн - Страница 47

Однако Доминик мало что мог предпринять — оставалось лишь бдительно следить за морем. Он послал наблюдателя с подзорной трубой на топсель-мачту и велел сигнализировать на другие суда, чтобы там сделали то же самое. Шесть наблюдателей на самых высоких мачтах — это позволяло надеяться, что опасность будет замечена как можно раньше. А уж фрегаты, вовремя получившие предупреждение, в открытом море да еще при попутном ветре не догонит никто.

Глава 14

Весь день Женевьева пролежала на широкой кровати свернувшись клубочком, безразличная к появлениям Сайласа, безразличная даже к черепашьему супу. Звуков корабельной жизни она просто не слышала, обнаружив, что сознание может творить собственный мир, свою вселенную, в которой не ощущается телесная оболочка, — маленькое государство, защищенное от вторжения зла извне. Женевьева научилась противостоять унижению и боли; она постарается остаться в этом своем бестелесном пространстве до тех пор, пока позорные воспоминания не перестанут мучить ее и забудутся. Женевьеве было невдомек, что это блаженное «убежище» — лишь результат ее легкомыслия и физической слабости, вызванной голоданием. За два дня она выпила лишь несколько глотков воды.

Выслушивая доклады Сайласа о стрессовом состоянии пленницы, Доминик хмурился все больше. Не поднимало настроения и отсутствие признаков «Алюэтты»; правда, не видно было и преследователей. Все шесть фрегатов теперь шли в четком строю, постоянно обмениваясь сигнальными сообщениями. Самый опасный участок пути был впереди — Юкатанский пролив, отделяющий залив от Карибского моря. Британцы могут устроить там засаду при условии, что уже знают пункт назначения флотилии. Однако если команда «Алюэтты» у них в руках, то скорее всего миссия капера противнику известна.

Анализируя все варианты и пытаясь предусмотреть их вероятные последствия, Доминик поднялся на мостик. Но мысль о Женевьеве постоянно вторгалась в его размышления и отвлекала от главного. На закате он спустился в каюту, решив на этот раз сломить ее отчужденность. Однако желать легче, чем сделать. И Делакруа впервые почувствовал настоящую тревогу.

Миниатюрная Женевьева, казалось, угасала у него на глазах. Не то чтобы она еще больше похудела — два дня без пищи не сказываются так быстро, — но она как-то вся уменьшилась, съежилась. Даже когда Доминик вытащил ее из кровати, девушка стояла согнувшись, будто стараясь спрятать и защитить что-то внутри себя. Капитан взял из стопки аккуратно сложенной одежды чистую рубашку и накинул ей на плечи. Пленница не сделала ни малейшей попытки одеться, и, выругавшись себе под нос, он осторожно продел ее руки в рукава и застегнул пуговицы.

— Пора заканчивать это, Женевьева. Хватит уже. — Он старался скрыть раздражение и говорить твердо, но по-доброму. — Сядь за стол и съешь суп.

Она села и уставилась на супницу, но, когда Доминик поднес ложку к ее губам, отвернулась.

— Я не голодна, — бесцветным голосом ответила Женевьева куда-то в пустоту.

Тяжело вздохнув, он с огромным трудом заставил себя сказать:

— Женевьева, я сожалею о том, что говорил и делал вчера. Боюсь, в том состоянии, в котором пребывал, я действовал безжалостно. Однако и ты несешь ответственность за случившееся, не только я. Давай забудем о том, что случилось.

— Это больше не имеет никакого значения, — тем же бесцветным голосом произнесла Женевьева. — Со мной все в порядке, просто я не голодна.

Доминик взглянул на нее сверху вниз, стараясь подавить раздражение. Потом вдруг резко развернул стул, на котором она сидела, и подхватил ее на руки:

— Кажется, фея, я должен продемонстрировать свое раскаяние.

Он бережно перенес ее на кровать и, прежде чем сесть рядом, аккуратно поднял уголок простыни.

Под его нежными, умелыми ласками Женевьева почувствовала, что оживает, что в созданный ею замкнутый, безопасный мир стали проникать человеческие ощущения, и она запаниковала. Эти восхитительные ощущения принадлежали иному миру, тому, в котором, кроме них, существовали ее унижение и душевное опустошение. Женевьева интуитивно поняла это и воспротивилась тому, что уже однажды случилось. Она будто окаменела, и сознание ее восстало. Так она и лежала, не отвечая на его ласки, пока Доминик не сдался. Поджав губы, мрачно глядя перед собой, он вышел из каюты, громко хлопнув дверью, а Женевьева, даже не потрудившись снова надеть рубашку, лишь натянула на себя простыню и привычно свернулась клубочком.

— Корабль по правому борту! — тревожно крикнул наблюдатель на топ-мачте как раз в тот момент, когда хозяин поднялся на палубу.

Доминик схватил подзорную трубу и стал вглядываться в сгущающиеся сумерки. Наблюдатель сообщил, что корабль сменил курс и направляется к ним, а спустя некоторое время радостно закричал:

— Это же «Алюэтта», месье!

"Одна? — удивленно подумал Доминик — или с военным флотом Его Величества в кильватере?» Он стоял неподвижно в тревожном ожидании, готовый ко всему, как только ситуация прояснится.

— Они сигнализируют, месье. Говорят… говорят, что все в порядке.

— В порядке! А где же в таком случае ее черти носили? — воскликнул Доминик, и его вопрос слово в слово был передан на «Алюэтту».

Оттуда сигнализировали в ответ: «Капитан Маршан просит разрешения взойти на борт, месье». Доминик помрачнел. Он едва ли мог принять капитана «Алюэтты» у себя в каюте, где Женевьева изображала из себя умирающую принцессу.

— Сообщи, что я сам направляюсь на борт «Алюэтты», и передай приказ капитанам всех остальных кораблей присоединиться к нам через полчаса.

С борта «Танцовщицы» был спущен шлюп. Словно по мановению волшебной палочки, из ничего материализовался Сайлас, готовый сопровождать своего капитана, но услышал:

— Мне нужно, чтобы ты остался здесь, Сайлас, и не сводил глаз с каюты.

Взгляд слуги стал тяжелым, и он рискованно пробормотал:

— Продолжать исполнять обязанности няньки, месье? Доминик сумел сдержать себя и нехотя улыбнулся:

— Уже недолго осталось. Утром я что-нибудь решу, вот только разберусь с «Алюэттой».

Склянки пробили три, когда Доминик вернулся на «Танцовщицу», задумчивый, но не расстроенный. В кромешной ночной тьме «Алюэтта» напоролась на сторожевые корабли британцев. Маршан, хитрый и смышленый, как все капитаны, служившие под началом Доминика, вильнул хвостом и увел погоню за собой через весь залив подальше от пиратского флота. А потом, оторвавшись от преследователей, вернулся к своим. Зато теперь Доминику было точно известно, где находится британский флот. Конечно, зная, что по крайней мере один корабль прорвался через блокаду, британцы будут настороже.

Но станут ли они активно искать его? Неизвестно, это покажет лишь время. А пока нужно что-то придумать с Женевьевой, которая ведет себя так, словно на нее навели смертельное вудуистское проклятие.

Доминик безмятежно проспал до рассвета в гамаке, подвешенном к распоркам мачты, а затем вызвал к себе на мостик боцмана: у него созрел план.

— Приготовьте палубную помпу, — приказал Доминик. — И пусть все спустятся на нижнюю палубу и не поднимаются до тех пор, пока я не велю. Ясно?

— Да, месье. — Боцман не мог скрыть удивления, но преданность хозяину была важнее любых капризов несносного юнги, и потому не собирался задавать вопросов по поводу необычного приказа.

— Рулевой! — Доминик поднял взгляд на раздутые утренним бризом главные паруса. — Корабль при таком ветре будет сам идти по курсу какое-то время. Отправляйся вниз вместе со всеми.

Всего через несколько минут Доминик остался один на палубе опустевшего корабля, казавшегося теперь кораблем-призраком. Он спустился в каюту, где все было так же, как прошлым вечером. Подойдя к кровати, Доминик посмотрел на свернувшийся под простыней калачик: Женевьева делала вид, что спит, но ее темно-золотистые ресницы предательски задрожали.

— Женевьева, — обратился Доминик, демонстрируя нечеловеческое терпение. — Ты собираешься сегодня встать, одеться и позавтракать? — Ответа не последовало, но ресницы снова задрожали. — В таком случае ты не оставляешь мне выбора. Я обязан сделать это, чтобы вызвать у тебя аппетит. — Делакруа откинул простыню и поднял пленницу: она казалась бестелесной.