Изумрудный лебедь - Фэйзер Джейн - Страница 6

Гарет недоумевающе поднял брови:

— Но, как мне показалось, ты только что сказал, что эта комната на одного постояльца?

— Комната на одного, милорд, — с достоинством пояснил Молтон, — а постель на троих.

— А, понимаю. — Гарет взял свои украшенные драгоценными камнями перчатки со стойки. — В таком случае пусть отнесут мои вещи в комнату над прачечной и накроют там стол.

Он вышел из гостиницы, предоставив Молтону раскланиваться и кивать за его спиной, как китайский болванчик.

Лошадь, конечно, оказалась клячей. Семьдесят миль до Лондона она одолеет, только если он не будет слишком погонять ее. Конечно, Имоджин ждет его с нетерпением, должно быть, она все время как на иголках, а Майлз, вероятно, отчаялся найти укромный уголок, чтобы хоть полчаса отдохнуть от непрерывного потока упреков и причитаний. Гарет предвкушал восторг сестры, когда она узнает его новости, в ушах его, казалось, уже звенели ее возбужденные восклицания в унисон со слабыми возражениями ее мужа, но она может еще немного подождать, чтобы услышать такую весть.

Уже не в первый раз он удивлялся, почему позволил сестре взять на себя управление его домом и хозяйством. После трагедии с Шарлоттой, подавленный сознанием своей тайной вины, он отпустил «поводья», а Имоджин только этого и ждала. Она не могла упустить возможности вмешаться в жизнь брата. Прежде чем он пришел в себя, и она, и все ее домочадцы, включая невероятно раздражавшую его Мод, обосновались в его доме на Стрэнде. Имоджин сочла своей непреложной обязанностью создавать для него уют, утешать его в скорби и править его домом. И это продолжается уже пять лет.

Имоджин отличалась бешеным нравом, а всепоглощающей страстью ее жизни была забота о благоденствии младшего брата. Когда их мать лежала на смертном одре, Имоджин обещала ей заботиться о своем десятилетнем брате и с тех пор рьяно исполняла клятву. Будучи на двенадцать лет старше, она просто душила его своей любовью, даря ее только ему одному. Ее муж Майлз был вынужден довольствоваться перепадавшими на его долю крохами ее привязанности. А Гарет, всеми силами сопротивлявшийся этой слепой любви, все-таки не мог набраться храбрости и нанести удар сестре в открытую. Он отлично знал ее недостатки: ее чрезмерное честолюбие и тщеславие, неукротимый и властный нрав, гордыню и безмерную расточительность. И все же он не решался захлопнуть перед ее носом дверь в свою жизнь, как бы ни мечтал об этом.

А Имоджин — в своем рвении устроить счастье брата — даже нашла ему отличную невесту, готовую немедля занять место Шарлотты. Это была леди Мэри Эбернети, бездетная вдова лет под тридцать. Безукоризненная женщина. По мнению Имоджин, она никогда не совершила бы неверного шага. Она отлично бы знала, как вести себя, стань она леди Хар-корт, и Гарету никогда не пришлось бы опасаться, что она не выполнит своего долга.

Гарет поморщился. Невозможно было представить леди Мэри уклоняющейся от выполнения своих обязанностей, в чем бы они ни состояли. Она была полной противоположностью Шарлотте, вообще не представлявшей, что такое долг. Шарлотта была полным жизни, трепетным и не слишком нравственным созданием, с ярким румянцем на щеках, в то время как Мэри была бледна, как алебастр, и спокойна, как монумент. Первая принесла ему несчастье, позор и боль. Мэри, конечно, не приведет его к головокружительным высотам наслаждения, но она и не способна низвергнуть его в бездну унижения, бессильной ярости и отчаяния. У человека может быть только один шанс на счастье, и он растратил его попусту, так что ему ничего не остается, как остепениться и зажить скучной, размеренной жизнью.

Его губы непроизвольно изогнулись в презрительной усмешке. Это с ним происходило всякий раз, когда он начинал убеждать себя, что все будет хорошо… Однако в ближайшем будущем скучать ему не придется, раз уж Имоджин суждено заняться устройством брака Генриха Четвертого и Мод.

Официально опекуном Мод значился он. Гарет был назначен им после смерти ее отца, поэтому Мод и отправили к ним в Англию. Но на самом деле ею занималась Имоджин, и до сих пор Гарет едва замечал бледную и вечно больную кузину, живущую где-то в отдаленном уголке его дома. Но теперь — в связи с предстоящей свадьбой — он был вынужден обратить внимание на характер своей подопечной, представлявший собой нечто среднее между слезливостью и нытьем вечно больного существа, почти инвалида, и маниакальным упрямством, не уступавшим упрямству сестры. Он не рассчитывал, что Мод легко согласится принять уготованную ей судьбу.

Гарет вышел из конюшни и направился назад к набережной. Стоял мягкий и теплый августовский день, и он решил, что прогулка на свежем воздухе пойдет ему на пользу. Над спокойной и гладкой водой гавани кружились и кричали чайки, а в свете заходящего солнца белые утесы казались розоватыми. Он любовался этой картиной до тех пор, пока не заметил всплеск оранжевого на фоне серой стены, и его охватило странное ощущение неизбежности. А может, это было предчувствие? Холодок пробежал по спине.

Он не ошибся. Обезьянка сидела рядом с ней на каменной стене, внимательно разглядывая свои лапки. Девушка смотрела на тихую гавань и болтала ногами. Корабли покачивались на якорях, и Гарет понял, что приближается час прилива. Больше никого из актеров видно не было. Он подошел к ней.

— Почему у меня такое чувство, что обстоятельства сегодня не в твою пользу?

Она подняла на него печальные глаза:

— Я знала, что сегодня утром мне не следовало вообще вставать с постели. Я поняла это, как только увидела жука.

— Жука?

Она кивнула:

— Это был огромный жук-олень, черный, как сажа. Он барахтался в маслобойке, стараясь выплыть. А это, знаете ли, скверная примета. Чтоб ему пусто было!

— Нет, я не знал такой приметы. — Он с непринужденным видом присел и оперся спиной о стену рядом с ней. — Так они тебя оставили? Бросили?

Миранда снова кивнула:

— Я знала: они не могут упустить прилив, но не представляла, что беготня с Чипом отняла столько времени.

Она снова устремила взгляд на воду.

Гарет тоже некоторое время созерцал гавань, не произнося ни слова, он испытывал странное удовлетворение от ощущения ее близости.

— И что ты собираешься делать? — спросил он будничным тоном.

— Придется ждать следующего парома до Кале, — ответила девушка. — Но деньги, полученные за сегодняшнее выступление, я отдала Берту, и у меня ничего не осталось. Раньше я бы быстро заработала себе на проезд, но теперь, боюсь, меня слишком хорошо запомнили.

Гарет смотрел вдаль, туда, где солнце медленно опускалось в море.

Предчувствие беды прошло, теперь он ощущал только приятное возбуждение и прилив сил. И тут внезапно он понял, как можно решить задачу.

Гарет сказал все тем же безразличным тоном:

— Тебя заинтересует некое предложение?

Она настороженно взглянула на него, но он сидел все так же спокойно и задумчиво смотрел на закат.

— Предложение? Какое?

— Ты ужинала?

— Смеетесь? — ответила она чуть более резко, чем следовало бы. — Я ведь сказала вам, что у меня нет денег.

Прошло уже очень много времени с тех пор, как она позавтракала сегодня утром, на рассвете. Из-за того, что было решено устроить еще одно, последнее, представление перед приливом, труппа комедиантов обошлась без обеда, и теперь девушка была страшно голодна. И скорее всего сегодня поесть ей так и не удастся.

— В таком случае не пожелаешь ли разделить ужин со мной? — Он вопросительно поднял бровь.

— В обмен на что? — Голос ее охрип от волнения. Она с беспокойством ждала его ответа.

Гарет видел, что девушка понимает всю безысходность своего положения. Он не сомневался, что ей очень хочется принять его предложение, и ее поведение сказало ему о ней многое. Несмотря на свою бродячую жизнь, а возможно, и благодаря ей, она не собиралась отдаться на милость первого встречного. И похоже было, что она не склонна использовать свое тело в качестве разменной монеты, как это делают уличные женщины.