Колдунья - Фэйзер Джейн - Страница 41

Хлоя старательно повторила все его паузы и акценты до самого конца, октава за октавой. Когда она закончила, он сказал:

— Со слухом у тебя все в порядке. Нам нужно будет только вылечить тебя от лени.

— Я вовсе не ленива, — запротестовала Хлоя. — Просто никто не учил меня как следует, ты же сам сказал.

Она повернулась к нему, выражение ее лица было и негодующим, и насмешливым:

— Ты можешь научить меня.

У него перехватило дыхание: просто не верилось, что может существовать такая неземная красота. Она шевельнулась, ее бедро прижалось к его ноге, и он мгновенно почувствовал возбуждение.

— Встань, — резко сказал он. — Нельзя петь сидя.

Какое-то мгновение Хлоя не двигалась, и в ее глазах, внимательно следивших за выражением его лица, появилось понимание. Чувственная улыбка задрожала у нее на губах…

— Встань, Хлоя, — повторил он, на этот раз спокойно. Она медленно подчинилась, все еще улыбаясь. Ее юбка касалась его колен, рука слегка опиралась на плечо.

— Что мне спеть?

— «Ласточку», — сказал он, откашлявшись. — Мелодия тебе уже знакома, а слова ты можешь читать, пока я играю.

Она пела чисто, но неумело и по-прежнему торопилась. В ее исполнении не было силы и чувства, присущих пению Элизабет.

Когда она закончила, Хьюго подумал, что интересно будет попробовать улучшить то, чем одарила ее природа.

— Ну, я же говорила тебе, что умею петь, — заявила она. — Тебе понравилось?

— Дитя мое, ты просто ничего не понимаешь в пении, — сказал он, с облегчением перейдя к роли наставника и ментора, поскольку только так ему удавалось соблюдать дистанцию между ними. — Со слухом у тебя все нормально, но голос звучит очень слабо, потому что ты неправильно дышишь. И почему ты опять спешила?

Хлоя выглядела несколько удрученной, и чувственный призыв, который только что был замечен им, больше не проявлялся ни в выражении ее лица, ни в позе.

— Я не думала о том, что спешу.

— И все-таки спешила. Но мы можем это поправить, если хочешь.

— Ты научишь меня? — В ее глазах промелькнула заинтересованность, но, поскольку она смотрела вниз, на ноты, он ничего не заметил. Она же, услышав его предложение, обрадовалась: уроки музыки неизбежно сблизят их, а чем ближе они станут, тем скорее ей удастся преодолеть его неуместную сдержанность.

— Если ты захочешь, — повторил он. — Важно иметь желание. Ты должна заниматься потому, что сама хочешь этого, а не потому, что я тебе велел.

— И долго мне придется заниматься каждый день? — спросила она осторожно.

Хьюго развел руками.

— Столько, сколько ты сочтешь необходимым, чтобы достичь своей цели.

— А что, если я не смогу добиться того, чего ты от меня хочешь?

— Уроки прекратятся, если ты сама больше не захочешь заниматься.

— О! — Она нахмурилась. — А ты хорошо знал мою мать?

Это был вопрос, которого он уже давно ожидал, и он спокойно ответил:

— Очень хорошо, но это было давно.

— А почему вы не встречались с ней в последние годы? Ты жил так близко, а у нее совсем не было друзей. Она, должно быть, считала тебя своим другом, иначе не сделала бы тебя моим опекуном.

Он подготовил ответ на этот вопрос, когда страдал длинными бессонными ночами:

— После смерти твоего отца она жила в уединении. Ты сама знаешь это.

— А почему все-таки она не желала видеть тебя?

— Думаю, она вообще никого не хотела видеть. Но она всегда знала, что я ее друг, несмотря ни на что.

— Понятно.

Все еще хмурясь, Хлоя прошла к окну. Первые вечерние звезды освещали долину.

— Тогда ты знал и моего отца.

Хьюго замер. Как бы он ни готовился заранее, от этого вопроса у него внезапно кровь застучала в висках, а ладони вспотели.

— Да, я знал его.

— Хорошо?

В данной ситуации возможен был лишь честный ответ.

— Очень хорошо.

— Я его совсем не помню. Мне было три года, когда он умер. Наверное, у меня должны были бы остаться какие-то смутные воспоминания… запах или какое-то ощущение. Разве нет?

Стивен никогда не интересовался дочерью. Хьюго не был уверен в том, что тот видел ее больше двух раз за три года. У Стивена был сын, а у сына — пасынок, и только они имели значение для осуществления его планов. Если бы Элизабет родила ему сына, все было бы иначе. Ребенок подпал бы под влияние отца с самого рождения. А девочка интересовала его гораздо меньше, чем лошади для охоты.

— Он проводил много времени в Лондоне, — сказал Хьюго.

— А какой он был?

«Порочный… непостижимо жестокий… развращавший любого, кто попадал под влияние его дьявольских соблазнов», — пронеслось в голове у Хьюго. Но вместо этого ему пришлось сказать ей в ответ:

— Он был чем-то похож на Джаспера. Великолепный наездник, умный человек, очень популярный в обществе. Вероятно, поэтому он так часто пропадал в Лондоне. По-моему, они с твоей матерью не были особенно близки в последние годы.

— А потом он погиб в результате несчастного случая, — констатировала она. — И все же странно, что опытный наездник сломал шею во время охоты.

Таково было официальное объяснение смерти Стивена. Чтобы скрыть от света секреты Конгрегации, Стивен Грэшем был похоронен в фамильном склепе как жертва охоты.

— Ужин готов, — сказал Самюэль, появившись в дверях.

С облегчением Хьюго выпроводил тут же заинтересовавшуюся этим сообщением подопечную из библиотеки.

Глава 13

Во время обеда Криспин внимательно наблюдал за отчимом. Было ясно, что тот пребывал в страшном раздражении. Утренний визит Хьюго Латтимера и Хлои раздул тлеющие угли его гнева, вспыхнувшего после очередной неудачи накануне. Когда Криспин вернулся с пустыми руками и со следами пальцев Хьюго на горле, Джаспер струдом сдержался от того, чтобы сорвать злость на пасынке. Сейчас же Криспин опасался, что после вчерашнего передышка оказалась слишком короткой. Кому-то явно придется заплатить за то, что произошло между Латтимером и Джаспером этим утром.

Луиза тоже поняла, какие чувства одолевают ее мужа. Она тряслась от страха, пока продолжался обед, боясь, что замешкается слуга, или что блюдо будет недостаточно горячим, или что бокал для вина не будет сменен вовремя. Любое упущение в домашнем хозяйстве будет поставлено в вину именно ей. Сначала ледяным тоном будет высказана просьба немедленно исправить оплошность. А позднее, ночью, последует наказание. Он будет унижать ее в постели физически, насмехаясь и бросая упреки, пока ему не наскучат ее слезы. Только после этого он отправится в свою постель.

Слуги тоже понимали, что надвигается гроза, и на цыпочках ходили по мрачному обеденному залу, не поднимая глаз от пола и держась от хозяина как можно дальше, когда подавали ему блюда.

Джаспер вдруг поднял голову:

— Что это с тобой, моя дорогая жена? Ты выглядишь так же уныло, как сазан, которого выловили багром.

Луиза вздрогнула и попыталась что-то ответить:

— О, ничего… ничего, Джаспер. Ничего не случилось… совершенно… совершенно.

— Я понял, — прервал ее Джаспер с убийственным сарказмом. — Нет необходимости твердить одно и то же, моя дорогая. Однако ты все же могла бы оживить обед какой-нибудь беседой. Может быть, сообщишь какие-нибудь пустяки о домашних делах… или расскажешь новости о друзьях? Ах да, я и забыл: у тебя ведь нет друзей, моя дорогая, не так ли?

Глаза женщины наполнились слезами. В отчаянии она пыталась сдержать их, зная, что любой признак слабости лишь раззадорит его.

Криспин заерзал на стуле, негодуя, что его мать выглядит столь жалко. Ему казалось, что она только усиливает гнев отца тем, что нервничает и заикается.

— Ты даже не дружишь с женой викария, — продолжал Джаспер, и его бесцветные глаза скользнули по бледному лицу жены. — Мне кажется очень странным, что жена викария не посещает жену главного землевладельца. Может быть, ты каким-нибудь образом обидела наших соседей, дорогая?

Луиза сильно сжала руки, лежавшие на коленях. Это сам Джаспер их обидел и прекрасно знал это. Ужасные события в часовне, хотя и не известные посторонним в деталях, давно были предметом слухов и пересудов в округе. И все кругом знали, как сэр Джаспер жесток, и боялись ему перечить. Ни один человек добровольно не переступил бы границ его владений.