Коршун и горлица (Орел и голубка) - Фэйзер Джейн - Страница 22

Он вряд ли улучшит его отношения с сыном. Но почему Айка настраивает сына против отца? Ведь оба они, конечно же, должны понимать, что от подобных взаимоотношений не может выиграть никто — ни Айка, ни Бобдил, ни Абул. Или таким образом Айка добивается власти? Власти, которая в конце концов, позволит ей сделать нечто большее, нежели просто удалить неугодного советника.

Мысль эта, сама по себе неприятная, приводила Абула к еще более неприятному выводу. Если Айка — его внутренний враг, то ее следует удалить. Это не предвещало ничего хорошего, так как ее отец, всемогущий эмир, был настороже и готов был защищать интересы семьи. В то же время внутри Альгамбры также начались бы склоки и раздоры, не говоря уже о том, что потеря им равновесия не способствовала бы ясности его мыслей и, следовательно, повредила бы тем, кого он, как судья, должен был судить. Сегодня же, как на зло, был один из дней, когда он должен был надеть свою судейскую мантию. Абул вошел в небольшую мечеть, позволив душе успокоиться в этом месте.

Он должен найти путь к сердцу Бобдила и дать ему то, без чего человек не может достичь ничего — некий внутренний стержень. Он просто обязан сделать так, чтобы сын предстал перед миром не как комок нервов и эмоций, а как мужчина. Без этого он не сможет управлять не только другими, но и собой. Абул услышал шум, свидетельствующий о том, что кади, советники и защитники уже пришли на дневную сессию. Обновленный, с миром в душе, Абул Хассан вернулся к управлению королевством.

Сарита и султанша пришли, наконец, в башню.

Тревога Сариты рассеялась — так дружелюбна и открыта была с ней жена Абула. Девушка рассказала ей о жизни ее племени, умолчав все же о событиях, приведших ее в Альгамбру. Она не захотела говорить о Сандро — слишком сильно было ее горе, но в остальном поддалась очарованию султанши. Так как во дворце царила тишина, Сарита решила, что наступил час отдыха. Утренние работы по уборке были давно уже завершены, а дневные дела отложены до вечера.

— Вы не соблюдаете сиесту?

Айка улыбнулась:

— Соблюдаю, конечно. До заката, пока мой сын не возвращается ко мне.

— Откуда возвращается? — озадаченно взглянула на нее Сарита.

— От отца, конечно, — Айка небрежно пожала плечами, но Сарита почувствовала ее недовольство. — Отец забрал его от меня и теперь он может проводить со мной только два часа в день.

— Но это ужасно! — воскликнула Сарита, — почему он забрал ребенка от матери?

— Он желает, чтобы ребенок был предан только ему, — сказала Айка, — он ревнует его ко мне.

Сарита нахмурилась, почувствовав, что что-то здесь не так. Айка же улыбнулась, сказав, что мужчины всегда плохо понимают, насколько глубоки взаимоотношения матери и ребенка, что Абул видит в мальчике только своего наследника и хочет от него слишком многого в то время, как он еще так мал. Но я, должно быть, уже надоела тебе, Сарита, с моими проблемами, касающимися только меня самой и мужа.

— Да, — медленно ответила Сарита, — да, думаю, что это касается только вас двоих.

Она не могла себе представить, чтобы Абул, такой мягкий, мудрый и наделенный чувством юмора, мог не правильно обращаться с ребенком.

В то же время Сарита понимала, что он наделен огромной властью, а значит, и ответственностью, и в отличие от Тарика, не считает необходимым постоянно демонстрировать и доказывать свою силу. Она является его неотъемлемой частью, и в этом все дело. Такой человек никогда не станет плохо относиться к ребенку. Она протянула Айке руку:

— Спасибо за компанию, госпожа.

Айка поняла, что ее речи подвергли сомнению.

Может быть, она ошиблась, решив, что из женщины, не воспринимающей с радостью власть мужа, легко может сделать союзника, имеющего доступ в мысли и планы Абула. Похоже на то, что женщина не только не хотела больше ничего слышать, но даже и не поверила в то, что ей сказала Айка. Она все еще хотела сделать из этой женщины союзницу, не зная даже почему. Если Абул желает ее, а она не отвечает ему взаимностью, она может быть очень полезной — только об этом думала Айка. Поэтому она улыбнулась.

— Спасибо, что выслушала меня. Не хочется, чтобы ты плохо думала о моем муже. Он сделал только то, что обычно делают мужчины, когда их наследник достигает определенного возраста, но…

— она приложила палец к глазам, — но он не понял глубины моей близости с Бобдилом. Видишь ли, он был болезненным мальчиком.

— Понимаю, — серьезно сказала Сарита. Она знала, что в их племени женщины были очень близки к детям, что их никогда не ограждали от материнского внимания. Просто, вырастая, сыновья больше тяготели к мужчинам.

Так что, то, что Бобдила отняли у матери, показалось Сарите странным.

— Я поговорю с господином Абулом о тебе, если ты все еще этого хочешь, — сказала Айка. — Ты желаешь вернуться в свое племя?

— Нет, — ваш муж сказал, что не будет препятствовать, если я захочу вернуться туда, но не позволит мне уйти из-под его защиты, если я не вернусь к своему народу.

Айка почувствовала, что земля уходит у нее из-под ног. Так Абул предложил вернуть ее в племя, что очевидно, было для нее совершенно неприемлемым! Происходило что-то такое, до чего Айке просто необходимо докопаться.

— Я пойду отдыхать, — сказала Айка, — мы скоро снова встретимся.

— Да, конечно, счастливого пути, — и Сарита, перед тем, как вернуться в прохладу своей башни, проследила взглядом за ней, повернувшей на тропинку, обсаженную кипарисами.

После сна в зале отдыха у Сариты не было никакого желания погружаться в дремоту и она пошла на верхнюю галерею. С одной стороны окна галереи выходили на ущелье и на горные пики, возвышающиеся позади Дженералайфа, а с другой — на сады и парки дворца. Сарита встала у окна, выходящего в сад и, дотронувшись до своего платья, убедилась, что оно уже совершенно высохло. В Альгамбре царила сонная атмосфера, пожалуй, такая же сонная, как и в лагере накануне, когда она ускользнула из него на свидание с Сандро. К Сарите снова вернулось ощущение боли и горя, которое и не покидало ее со вчерашнего дня, но на этот раз к нему добавилось еще и чувство бесповоротности ее судьбы. Со смертью Сандро в жизни Сариты закончился целый период. Теперь она должна плыть дальше по реке жизни, плыть, обогатившись тем опытом, что дали ей ее любовь и ненависть.

И тут ей пришло в голову — а что если просто выйти отсюда в этот тихий и сонный час?

Дворцовые двери незаперты, охранников не видно, сторожевых псов тоже. Ее узелок — с ней, одежда — вот она, висит. Никто и внимания на нее не обратил, когда она ходила тут в прошлый раз, так почему она должна думать, что на этот раз все будет не так? Ведь все видели, что калиф и его жена обращались с ней не как с узницей, а как с другом.

Эта мысль была такой простой и такой великолепной в своей простоте. Сарита сбросила вычурный наряд и со вздохом облегчения надела рубаху и платье. К счастью, здешние мастерицы еще не успели нанести непоправимый вред ее ступням, и она сбросила эти ужасные шлепанцы и ступила на землю, снова почувствовав под ногами знакомую почву и обретя истинное равновесие.

Сарита распустила все еще завязанные на макушке волосы и прошлась расческой по непослушным кудрям. Волосы, как всегда, сопротивлялись попыткам укоротить их, но оттого, что она попыталась это сделать, Сарита почувствовала себя уверенней.

Бросив последний взгляд на окружающее ее великолепие золоченой клетки, она вышла навстречу знойному дню.

А где же Абул? Почему-то ей казалось, что нехорошо вот так уйти, не сказав ему ни слова прощания. Но если она пойдет к нему проститься, то он не отпустит ее. Поэтому она вышла из сада и зашагала через дворики к воротам. Сейчас, при свете дня, все выглядело не так, как вчера, когда она въехала сюда на спине лошади.

Вокруг было мало людей, а те, что были, едва смотрели на нее. Но вот Сарита вошла во двор, полный солдат в круглых шлемах, и поняла, что в крепости Альгамбры сиесту отнюдь не соблюдали.