Серебряные ночи - Фэйзер Джейн - Страница 31

Князь медленно провел ладонями по ее обнаженным плечам. Жесткие пальцы впились в кожу, но на лице по-прежнему сохранялась тонкая улыбка.

– Дорогая моя жена, холопу не положено решать, где и когда могут понадобиться его услуги. Его поймают. А по возвращении он получит наказание как беглый раб. – Не почудилось ли ему в этот момент, что она вздрогнула?

Не отвечать, приказала себе Софья. Она уверена – им не удастся поймать Бориса, поэтому следует проявить самый ничтожный интерес к случившемуся. Не дрожат ли пальцы? Она провела ладонями по подолу своего платья из турецкой тафты и опустила голову, как бы проверяя, все ли в порядке в одежде. Господи, когда он уберет свои мерзкие руки!

– Если вы едете со мной, Павел, не следует ли вам идти одеваться? – Столь решительное замечание было для нее весьма необычным, но Софи просто не знала, что еще придумать. К счастью, он не выказал никакого удивления по поводу такого смелого указания.

– Да, вы правы, дорогая. Мы отправляемся через полчаса. – Дмитриев пошел к двери. – Я присоединюсь к вам в гостиной в половине пятого.

Но и после того как он ушел, Софи обязана была сохранять самообладание, поскольку оставалась подосланная Мария, чье усердие и старание в этом деле после полученной порки возросли многократно. Софи не могла всерьез обвинять эту женщину, просто в данный момент, когда ей больше всего хотелось походить по комнате из угла в угол, чтобы снять неимоверное напряжение, возникшее после известия о побеге Бориса, приходилось размеренно наносить капельки духов за уши, складывать кружевной носовой платок, проверять содержимое сумочки. По крайней мере, на многолюдном дворцовом приеме удастся немного прийти в себя. Павел не сможет постоянно не спускать с нее глаз. Там она сможет спокойно поговорить, посмеяться, даже потанцевать. Словом, заняться самыми обыкновенными делами, которые хотя бы на время избавят от тяжелых предчувствий.

Может, удастся увидеть Адама и потанцевать с ним. В этом не будет ничего необычного, наоборот. Во время танца можно обменяться несколькими словами, которые не достигнут чужих ушей. Софи встала из-за туалетного столика.

– Спасибо, Мария. – Голос звучал холодно, отстраненно. – Не знаю, как поздно мы вернемся, но ты должна меня дождаться. – Удовлетворенная этим легким проявлением власти, Софья вышла из комнаты. Мария в любом случае будет ее ждать, равно как и ляжет потом спать под дверью, но такое поведение позволяло Софье пусть на короткое время почувствовать себя хозяйкой.

Весь вечер она искала глазами одну-единственную высокую, статную фигуру, затянутую в военный мундир, пыталась поймать взгляд темно-серых глаз, излучающих тепло и понимание. В гуле оживленных голосов, в мелодии оркестра она пыталась уловить звуки знакомого голоса, звучащего с легким, едва уловимым акцентом. Впрочем, не очень внимательное ухо вообще бы не различило этот акцент. Он проявлялся скорее в интонации, более заметной, когда Адам говорил по-русски, нежели по-французски. Разумеется, французский был языком аристократии как в Польше, так и в России, и ему не пришлось осваивать его заново, когда много лет назад юношей его привезли в Петербург.

Весь вечер ее мысли неизменно возвращались к одному из самых близких для нее людей. В присутствии Адама ей было бы не так тревожно за Бориса – просто потому, что она смогла бы поделиться своей тревогой.

Но Адам Данилевский в тот день не пришел в Зимний дворец.

Государыня ласково встретила свою протеже, правда, от ее острого взгляда не ускользнуло отсутствие былой живости. «Первое время замужества плохо отражается на всех молодых женщинах, – подумала Екатерина, – по-видимому, княгиня беременна. Отсюда ее малоподвижность и бледность. Муж ее, напротив, выглядит крайне самодовольно и не спускает глаз со своей супруги. Если она действительно понесла столь долгожданного наследника, такое поведение вполне оправданно».

Отпустив Софью Алексеевну и пожелав ей повеселиться в обществе друзей, которых та успела приобрести, живя во дворце, императрица выбросила из головы эти мысли. Однако Софи не удалось выполнить высочайшее повеление, поскольку князь Дмитриев увез ее домой.

Только князь Потемкин, со своим огромным опытом общения с женщинами и знаток их поведения, пребывал в озабоченности. Что-то в этих опущенных глазах, в посадке головы беспокоило его. Потемкин лучше императрицы знал генерала Дмитриева. В конце концов, они оба были военными, и Дмитриев в нескольких кампаниях служил под его началом. Потемкину, как и Адаму Данилевскому, было все равно, какой стиль руководства применяет Дмитриев; но, как и Данилевский, он должен был признать, что генерал в этом пре успевает. Почесывая подбородок, он уставился в пространство своим единственным глазом, потом пожал плечами. Теперь уже ничего не попишешь: жена принадлежит своему мужу. Софья Алексеевна не высказывала возражений против этого брака. У нее было достаточно времени познакомиться поближе со своим будущим мужем. Нет, наверное, на нее так подействовали непривычные наслаждения супружества… И жара. Зачем понадобилось Дмитриеву запирать ее на все лето в городе? Покачав головой, Потемкин решил пойти выпить водки.

Кошмар начался в середине следующего дня. Софи сидела в гостиной, напоминающей гробницу, еще более мрачную от мелкого дождя и свинцовых туч, так часто нависавших над городом, и смотрела в окно через огромное цельное венецианское стекло. Она безуспешно пыталась отвлечься от тревожных мыслей, занимавших ее последнее время. Слава Богу, муж не усматривал ничего предосудительного в чтении или по крайней мере не обращал внимания на такое ленивое времяпрепровождение. Сейчас она углубилась в томик писем мадам де Севиньи. Внезапно из прихожей донеслись возбужденные голоса. В этом пустынном доме, среди гнетущей тишины они показались ей невероятно громкими. Потом хлопнула парадная дверь, раздался топот сапог по мраморному полу.

Софи облилась холодным потом; ледяная струйка потекла между лопатками. Руки начали трястись крупной дрожью. Тошнота подступила к горлу. Прежде чем муж появился на пороге гостиной и молча уставился на нее, она уже поняла, в чем дело. В глазах Дмитриева полыхала торжествующая ярость.

– Мне удалось вернуть обратно мою собственность, – заявил он своим обычным холодным тоном. – К сожалению для него… и к моему большому удовлетворению, у него возникли какие-то трудности в дороге, и погоня сумела без особого труда настичь его. – Тонкие губы тронула улыбка Иуды. – Прошу вас выйти в прихожую, дорогая. Борис должен вам кое-что вернуть.

Софи ощутила непреодолимый ужас. Она не знала, сумеет ли подняться на ноги и сдержать тошноту, или от унизительной слабости сию же секунду ее вырвет прямо на дорогой персидский ковер. Но откуда-то взялись силы. Медленно, словно проверяя себя, она поднялась с кресла. Изображать, что ничего не понимает, что знать ничего не знает ни о каком письме, уже было бессмысленно. Также не было смысла скрывать свой страх, даже если бы она была в состоянии это сделать. Ноги послушно понесли ее вперед. Пройдя мимо мужа, который учтиво открыл перед ней дверь, Софья вышла в прихожую.

Несмотря на скованные кандалами ноги и скрученные руки, Борис Михайлов стоял, высоко подняв голову. На разбитых и опухших губах запеклась кровь. Глаз заплыл от огромного синяка. Разодранная рубаха была вся в пятнах крови, мокрая от влаги, стекающей с бороды и волос.

– Я знаю, что у тебя есть кое-что принадлежащее княгине, Борис, – вкрадчивым тоном заметил Дмитриев. – Верни ей.

Между ладонями туго связанных рук Бориса торчал конверт. Преодолевая боль, он протянул их вперед. Как в тумане Софи шагнула к нему, боясь взглянуть в глаза, в которых стояла беззвучная мольба о прощении, словно вина за провал поручения была полностью на его совести. Софи взяла письмо. На мгновение их руки соприкоснулись.

– А не почитать ли вам его вслух, моя дорогая жена? – предложил князь. – Просто чтобы освежить вашу память.