Стихи Веры Полозковой разных лет - Полозкова Вера - Страница 39

Детка-детка, ты состоишь из лампочек, просто лампочек в сотню ватт. Ты обычный маленький робот-плакальщик, и никто здесь не виноват. Символы латинские, буквы русские, глазки светятся лучево, а о личном счастье в твоей инструкции не написано ничего.

Счастье, детка – это другие тетеньки, волчья хватка, стальная нить. Сиди тихо, кушай антибиотики и пожалуйста, хватит ныть. Черт тебя несет к дуракам напыщенным, этот был циничен, тот вечно пьян, только ты пропорота каждым прищуром, словно мученик Себастьян. Поправляйся, детка, иди с любыми мсти, божьи шуточки матеря; из твоей отчаянной нелюбимости можно строить концлагеря.

Можно делать бомбы – и будет лужица вместо нескольких городов. Эти люди просто умрут от ужаса, не останется и следов. Вот такого ужаса, из Малхолланда, Сайлент Хилла, дурного сна – да, я знаю, детка, тебе так холодно, не твоя в этот раз весна. Ты боишься, что так и сдохнешь, сирая, в этот вторник, другой четверг – всех своих любимых экранизируя на изнанке прикрытых век.

Так и будет. Девочки купят платьишек, твоих милых сведут с ума. Уже Пасха, маленький робот-плакальщик. Просто ядерная зима.

7 апреля 2007 года.

@@@

Нет, придется все рассказать сначала, и число, и гербовая печать; видит Бог, я очень давно молчала, но теперь не могу молчать – этот мальчик в горле сидит как спица, раскаленная докрасна; либо вымереть, либо спиться, либо гребаная весна.

Первый начал, заговорил и замер, я еще Вас увижу здесь? И с тех пор я бледный безумный спамер, рифмоплетствующая взвесь, одержимый заяц, любой эпитет про лисицу и виноград – и теперь он да, меня часто видит и, по правде, уже не рад.

Нет, нигде мне так не бывает сладко, так спокойно, так горячо – я большой измученный кит-касатка, лбом упавший ему в плечо. Я большой и жадный осиный улей, и наверно, дни мои сочтены, так как в мире нет ничего сутулей и прекрасней его спины за высокой стойкой, ребром бокала, перед монитором белее льда. Лучше б я, конечно, не привыкала, но не денешься никуда.

Все, поставь на паузу, Мефистофель. Пусть вот так и будет в моем мирке. Этот старый джаз, ироничный профиль, сигарета в одной руке.

Нету касс, а то продала бы душу за такого юношу, до гроша. Но я грустный двоечник, пью и трушу, немила, несносна, нехороша. Сколько было жутких стихийных бедствий, вот таких, ехидных и молодых, ну а этот, ясно – щелбан небесный, просто божий удар поддых.

Милый друг, - улыбчивый, нетверёзый и чудесный, не в этом суть – о тебе никак не выходит прозой.

Так что, братец, не обессудь.

9 апреля 2007 года.

@@@

- Ну ты же любишь, когда пиздец. Иди стишок напиши. Сто пятый.

Рыжая говорит, что когда у человека все хорошо, это значит, что Бог о нем забыл или потерял к нему интерес, мол, ты безнадежен, иди с миром, Я тебя не знаю. Своих он гоняет в хвост и в гриву, как заправский дрессировщик, чтобы, значит, не теряли сноровки.

17/04/07

@@@

А и все тебе пьется-воется, но не плачется, хоть убей. Твои мальчики – божье воинство, а ты выскочка и плебей; там за каждым такая очередь, что стоять тебе до седин, покучнее, сукины дочери, вас полгорода, я один; каждый светлый, красивый, ласковый, каждый носит внутри ледник – неудачники вроде нас с тобой любят пыточки вроде них.

Бог умеет лелеять, пестовать, но с тобой свирепеет весь: на тебе ведь живого места нет, ну откуда такая спесь? Стисни зубы и будь же паинькой, покивай Ему, подыграй, ты же съедена тьмой и паникой, сдайся, сдайся, и будет рай. Сядь на площади в центре города, что ж ты ходишь-то напролом, ты же выпотрошена, вспорота, только нитки и поролон; ну потешь Его, ну пожалуйста, кверху брюхом к Нему всплыви, все равно не дождешься жалости, облегчения и любви.

Ты же слабая, сводит икры ведь, в сердце острое сверлецо; сколько можно терять, проигрывать и пытаться держать лицо.

Как в тюрьме: отпускают влёгкую, если видят, что ты мертва. Но глаза у тебя с издевкою, и поэтому черта с два. В целом, ты уже точно смертница, с решетом-то таким в груди.

Но внутри еще что-то сердится. Значит, все еще впереди.

17 апреля 2007 года.

@@@

Как они тебя пробивают, такую тушу?

Только войдет, наглец, разоритель гнезд –

Ты уже сразу видишь, по чью он душу.

Ты же опытный диагност.

Да, он всегда красивый, всегда плохой,

Составом, пожалуй, близкий к небесной манне.

А ты сидишь золотой блохой

В пустом, дырявом его кармане –

Бликуешь в глаза бесценной своей подковкой –

Вся мельче булавки, тоньше секундной стрелки,

Теплее всего рукам – у него под кофтой,

Вкуснее всего – таскать из его тарелки;

Все даришь ему подарки,

Лепишь ему фигурки,

Становитесь стеариновые огарки,

Солнечные придурки.

Морской песок, веселящий газ,

Прессованный теплый воздух –

Как будто в городе свет погас,

А небо – в пятикаратных звездах.

А без него начинаешь зябнуть,

Скулить щенком, выть чугунным гонгом,

И он тогда говорит – нельзя быть

Таким ребенком.

Становится крайне вежлив и адекватен.

Преувеличенно мил и чуток.

И ты хрипишь тогда – ладно, хватит.

Я не хочу так.

С твоих купюр не бывает сдачи.

Сидишь в углу, попиваешь чивас:

Ну вот, умела так много значить –

И разучилась.

Опять по кругу, все это было же,

Пора, пора уже быть умней –

Из этих мальчиков можно выложить

Сад камней.

Все слова твои будут задаром розданы,

А они потом отнесут их на барахолку.

Опять написала, глупенькая, две простыни,

Когда могла обойтись и хокку.

21 апреля 2007 года.

@@@

Маленький мальчик, углом резцы, крахмальные рукава.

Водит девочек под уздцы, раз приобняв едва.

Сколько звезд ни катай в горсти – рожа твоя крива.

Мальчик серии не-расти-после-меня-трава.

Маленький мальчик, танталовы муки, хочется и нельзя.

Пешка, которая тянет руки к блюду с башкой ферзя.

Приставучий мотив, орнамент внутренних алтарей.

Снится будто нарочно нанят, манит из-за дверей.

Маленький мальчик, каленый шип, битые тормоза.

Взрыв химический, с ног не сшиб, но повредил глаза.

Крепко легкие пообжег, но не задел лица.

Терпкий пепел, дрянной божок, мышечная гнильца.

Мальчик – медленное теченье, пальцы узкие, бровь дугой.

Мир, что крошится как печенье, осыпается под ногой.

Южный, в венах вино и Терек, гонор, говор как белый стих.

Важный; только вот без истерик, забывали и не таких.

Маленький мальчик, бухло и прозак, знай, закусывай удила.

Вот бы всыпать хороших розог за такие его дела.