Потолок мира - Гарри Алексей Николаевич - Страница 15

«…Американская деловитость — это та неукротимая сила, которая не знает и не признает преград, которая размывает своей деловитой настойчивостью все и всякие препятствия, которая не может не довести до конца раз начатое дело, если это даже небольшое дело, и без которой немыслима серьезная строительная работа. Но американская деловитость имеет все шансы выродиться в узкое беспринципное делячество, если ее не соединить с русским революционным размахом…» (И. Сталин. «Вопросы ленинизма», изд. 1933 г., стр. 74–75).

Русский революционный размах в работе строителей стратостата — эта та необычайная смелость, с которой они взялись за дело, в течение нескольких десятилетий непосильное для самых технически развитых стран капиталистического Запала. Американская деловитость заключалась в той необычайной кропотливости, с которой были организованы как проектировка, так и изготовление мельчайших деталей. Были предусмотрены заранее не только крупные, но и мельчайшие затруднения, которые могут возникнуть на пути, вновь появляющиеся затруднения решались немедленно на месте, им не давали залеживаться и укрепляться.

Строители стратостата «СССР» идеально усвоили то, что еще в 1924 году т. Сталин назвал ленинским стилем в работе. Благодаря этому им удалось в рекордный срок освоить строительство воздухоплавательного аппарата, которому суждено было поставить такой замечательный мировой рекорд.

ФАЛЬСТАРТ

В ночь на 24 сентября метеорологическое бюро обнадежило нас, обещав к утру ясную погоду. Правда, мы уже не верили, мы уже знали, что сердце барометра склонно к измене, и туман как будто густел. Но были все основания полагать, что утром воздух будет чист и ясен.

Ворота огромного ангара были открыты. Они были распахнуты настежь — огромный разверстый выход в небо. Темнела зеленая гладь аэродрома, садились на росистую траву вечерние самолеты и чьи-то ноги болтались в светлом небе. Они беспомощно барахтались, и вот парашютист приземлился…

Из ангара был виден далекий и такой четкий сегодня горизонт. Мы жадно оглядывали его. После двухнедельного ненастья впервые так чиста снова его линия Громадный красный накаленный шар солнца западал за горизонт. Малиновые отблески ложились на голубой глянец другого шара, таящегося в полумраке ангара; Он был весь голубой, этот шар, и только красная звезда да буквы «СССР» и «USSR» горели на его поверхности. Он был похож на огромный глобус. На глобусе был потоп, явный потоп, голубая «хлябь» залила его целиком, и остались только полоски «суши» на буквах да островок красной звезды. Так выглядела в этот вечер гондола стратостата «СССР», уже стоящая у ворот в занебесье.

На аэродроме полным ходом развернулась предстартовая подготовка. Постлали брезентовое ложе для гигантской оболочки стратостата, вынесли мощную батарею водородных баллонов — 700 баллонов. Прибыла стартовая команда. Началась раскатка оболочки стратостата.

В гондоле ярко горел свет. Все давным-давно уже было готово, но еще и еще раз шли последние подвинчивания, подкручивания, пробы и проверки. Нас изумляло это великолепное сочетание научной точности, технической тщательности, осторожности, глубокой предусмотрительности с абсолютной уверенностью в победе, с полным бесстрашием и веселой отвагой, которая чувствовалась во всех словах и действиях наших аэронавтов. Ведь мы знаем, что вертелись уже вокруг них осторожненькие люди, глубокомысленно предостерегавшие, что вообще залетать туда, куда Пиккар телят не гонял, опасно, крайне опасно, ибо возможно столкновение с метеоритами, болидами.

— Ну, болидов бояться, — в стратосферу не ходить, — отвечали таким наши аэронавты и еще и еще раз, тысячный раз проверяли и продумывали каждую дотошную мелочь аппарата. Но их прогоняли домой товарищи и укладывали спать, чтобы сберечь им силы для полета,

К вечеру по Ленинградскому шоссе стал наплывать опять густой туман. «Неужели еще раз придется отложить?» — волновались на аэродроме. Там уже наливались, сипя пробным сиянием, зеркальные жбаны прожекторов. К оболочке подвели шланги. Водородные баллоны были соединены в группы. Вскоре раздалась команда начальника старта, т. Гараканидзе:

— На старте, внимание!

На аэродроме с гало тихо. Туман, клубясь, плыл по полю.

— Дать газ! — скомандовал Гараканидзе.

— Есть газ! — отвечал начальник группы баллонов.

Газ со свистом ворвался в оболочку. Шланг вздулся и запульсировал.

— Стоп газ!

Газ остановили. Началась проверка оболочки. Последняя проверка. Утечки не было. Тогда снова дали газ. И оболочка стратостата стала вздыматься над полем. Она вздувалась, как исполинский волдырь, она всходила, как тесто, она росла, как гора. Красноармейцы стартовой команды, разобрав поясные канаты тянули ее к земле.

Туман густел, как гипс. В нем глохли звуки и голоса. В нем слепло самое острое зрение. Мы шли по аэродрому, держась друг за друга, чтобы не потеряться: в двух метрах нельзя уже было различить человеческой фигуры. Мир стал страшно тесным и душным.

Но подготовка продолжалась.

К одиннадцати часам в ангар вошел отряд красноармейцев. Гондолу взвесили. Затем ее подняли на руки и бережно на руках, на плечах понесли к выходу, где зияла ночь. Два мощных прожектора ударили гондоле в лоб. Третий — ткнулся в непроглядную стену тумана. Отливая и лучась, плыл над головами людей силуэт гондолы. Он подплывал, колыхаясь, к дверям, и в тумане казалось, что какие-то исполины несут на плечах земной.

Всю ночь под сырым гнетом тумана шли приготовления. Оболочку отпустили на длину стропов, и над полем встал гигантский столб водорода, расширяющийся кверху, заключенный в шелковистый прорезиненный чехол. Прожектора с трудом продирались сквозь толщу тумана. Под оболочку подвели гондолу и прикрепили ее к стропам. Три тысячи кубометров водорода, одна восьмая его полного объема, натягивали тугую сеть поясных канатов. Подготовка как будто была уже закончена. Но тут оказалось, что аппендикс стратостата, через который вдували в оболочку газ, так сказать пупок оболочки, оказался затянутым заевшей мокрой веревкой. Он находился на огромной высоте примерно восьмого этажа. Все имевшиеся на аэродроме лестницы, разумеется, не доставали. Послать за большой пожарной лестницей в город-это заняло бы слишком много времени. Замешательство и короткое уныние окружили стратостат. И вдруг мы услышали:

— Товарищ командир, дозвольте мне, я слазию. Из строя стартовой команды вышел подвижной маленький красноармеец. Он был очень маленького роста. Это был один из тех наших бойцов, которые, идя в строю позади других, на доске соревнований оказываются впереди всех.

— Дозвольте, товарищ командир, а?

— Что вы, сорветесь еще, чего доброго! Глядите, какая высотища! И веревка тонкая, не дотянешься.

— А вы за меня не сомневайтесь, товарищ командир. Только дозвольте, я — вмиг!

Он с невозмутимым спокойствием снял сапоги, размотал портянки, сбросил шинель, поплевал на ладони, прикинул на взгляд высоту и полез по тонкой, в мизинец, веревке к оболочке стратостата. Внизу все онемели в напряженном ожидании. Красноармейцы растянули на руках брезент.

А он все лез. Останавливаясь, он отдыхал, затем он лез дальше. Добравшись до оболочки, он легко распутал узел веревки и спокойно спустился вниз, встреченный восторгами, аплодисментами и щелканьем фотоаппаратов. Все это заняло не больше

пяти минут. И имя т. Терещенко Федора Карповича, бойца-переменника, сельского коммуниста и физкультурника, было занесено на памятную доску первого советского стратополета.

Теперь все было в порядке. Прокофьев, Годунов и Бирнбаум влезли внутрь кабины. Стали испытывать подъемную силу стратостата.

— На поясных дать слабину!..

Гигантская груша стратостата зашевелилась, подобралась.

— На поясных дать свободу!..

Теперь оболочку удерживали только стропы, на которых висела гондола. Гондолу поддерживала стартовая команда.

— Отпустить немножко гондолу!..