Герцогиня и султан - Галан Жюли - Страница 30

Абдулла что-то говорил воинам. Один из них согласно кивнул. Тогда нубиец поменялся с ним оружием. Воин выбрал коня, оседлал, вскочил на него и исчез за воротами.

Абдулла сам вывел из стойла крепкую лошадь, навьючил ей на спину сумы.

– Я доведу вас до дома! – решил он внезапно. Лошадь всхрапывала и тревожилась, огонь, лижущий остатки опор галереи, пугал ее. Волновались и остальные животные в стойлах. По счастью, стойла были с наветренной стороны, и огонь на них не перекинулся.

Жаккетта подала нубийцу свою суму, вернулась к воротам и взяла саблю Абдуллы. Затем подхватила лошадь под уздцы и, как была с непокрытой головой, повела ее со двора.

Жанна, спотыкаясь, шла сбоку, вцепившись в седло. Она даже бояться устала.

Абдулла и оставшиеся воины окружили их и направились в дом нубийца.

Второй раз за день Жаккетта уходила от шейха, на этот раз навсегда. Ветер теплой ладонью гладил ее непокрытые волосы. Позвякивал в такт шагам шанбар, подаренный, чтобы уберечь Нитку Жемчуга от бед, войн и стихий.

Уберег. Только сердце, которое она грела, уже не билось.

Глава XVI

Только ближе к утру собравшиеся в доме нубийца люди забылись сном.

Жанна внезапно проснулась от всхлипываний. Не просыпаясь, тихо плакала во сне Жаккетта, жалобно, взахлеб. Ей снился шейх, еще живой. Но страшное знание было рядом – его уж нет. И Жаккетта давилась слезами, чувствуя знакомое тепло, тяжесть руки. И зная, что это – только память. Тело помнило, и душа видела.

Из Жанны этот плач всю душу вынимал. Слезы начали душить и ее. Она почувствовала, что согрешила перед Жаккеттой, страшно согрешила. Холодный ум подсказывал, что наоборот, не сбега они утром, лежали бы сейчас рядом с остальными женщинами. Радоваться надо. Все правильно сделано, и бог их уберег от смерти.

Но душа кровоточила оттого, что она, Жанна, обманула простодушную Жаккетту, оторвала ее от шейха, нарушила что-то невесомое, но очень важное в двух судьбах. И нет ей теперь прощения. Потому что видит во сне Жаккетта своего шейха живым, и плачет, и давится слезами. И не знает, кого же она предала, веру ли свою, любовь, а предала ведь не Жаккетта, а Жанна, поставив ее перед выбором, которого не было…

И не – убежать от этого плача никуда, и уши не заткнуть. И отдала бы все, чтобы время назад повернуть и все исправить, только не нужно это никому, равнодушны боги к бедам смертных, и тоненько плачет Жаккетта во сне, захлебывается и не хочет проснуться, потому что во сне шейх живой, а наяву уже нет…

Обливаясь слезами, Жанна подсела к спящей Жаккетте и взяла ее за руку. Жаккетта доверчиво сжала ладонь. Жанне стало еще хуже, чувство вины заполнило ее до краев.

Из соседней комнаты пришел на плач Абдулла. Он без слов понял, в чем дело, сел с другой стороны, взял Жаккетту за другую руку и затянул бесконечную колыбельную песню на своем родном языке.

Потихоньку, под колдовской мотив африканской колыбельной затихла и ровнее засопела Жаккетта. Жанна ладонью вытирала сочащиеся из глаз слезы и тихонько покачивалась в такт мелодии.

Так они досидели до восхода солнца.

День пришел и принес новые хлопоты. Раз живы, надо было жить дальше.

Абдулла запретил Жаккетте и Жанне даже нос казать из дома. Пиратские сокровища он опять спрятал. Теперь только в ему одному известном месте.

Как похоронили убитых, Жаккетта не знала, все это свершилось без нее.

– Абдулла, а почему мы не остались в усадьбе? – спросила она вечером нубийца.

Первый день в его доме прошел просто мучительно. Хотелось что-то делать, какую-нибудь тяжелую работу, до пота, до кровавых мозолей, лишь бы не помнить, не знать, не чувствовать.

– Усадьба для нас теперь слишком большая, – вздохнул нубиец. – И опасная.

– Но почему? Ведь все непоправимое уже сделано? Кому мы теперь нужны? – тоскливо удивилась Жаккетта.

– Подумай головой! На усадьбу могли давным-давно напасть. Но не нападали. Почему?

– Почему? Денег пиратских ждали! – вспомнила слова Абдуллы Жаккетта. – И когда людей немного будет.

– Точно!

Нубиец что-то услышал во дворе, вышел, проверил часовых.

– Они убили господина, но не убили меня, не убили тебя, не нашли деньга! – сказал он, вернувшись. – Дело надо заканчивать!

– А почему мы не уйдем в пустыню к людям шейха? Или к туарегам? – спросила Жаккетта. – Сидим как тараканы под метелкой.

– Хабль аль-Лулу! – невесело усмехнулся Абдулла. – Нас совсем мало. Мы только выедем из города – нас догонят и убьют.

– Но, по твоим словам, и так и так, – конец один! – резонно заметила Жаккетта. – Что мы, теперь всю жизнь здесь просидим? Ты же что-то придумай, я вижу!

– Мы ждем корабль пиратов. Ушел гонец от меня. Они придут – мы отдадим деньги.

– Зачем? – вмешалась в разговор Жанна.

С ненавидящим ее Абдуллой она старалась не говорить, но здесь не удержалась.

– Да, Абдулла, почему? – поддержала госпожу Жаккетта. – Ведь шейху они были так нужны?

– Теперь не нужны! – резко сказал Абдулла.

Даже его вера в то, что судьба каждого человека начертана в Книге Судеб и надо жить по заветам Хайяма, не могла удержать Абдуллу от мнения, что, если бы не Жанна, подбившая Жаккетту на побег, возможно, исход нападения на усадьбу был бы другим.

– Это были деньги для определенной цели. Деньги пиратов. Очень большие деньга. Там не только динары, но и драгоценные камни, жемчуг – все, что мало весит, но дорого стоит. Это были деньги господина. Я не господин. Такие деньга для меня смерть. Надо успеть вернуть. Поэтому мы сидим и ждем.

– Но мы-то могли бы сейчас с каким-нибудь кораблем уплыть! – сказала упрямо Жанна. – Нам зачем ждать? Правда, Жаккетта?

– Над этим домом висит угроза гибели. Смерть для меня, правой руки господина. Смерть для Нитки Жемчуга, его любимой женщины. Смерть для фальшивой французской принцессы, если глупый враг подумает, что шейх мог всходить на ее ложе! – еле сдерживался Абдулла. – Я не допущу гибели Нитки Жемчуга. И посажу ее на нужный корабль. Полулысая Рыба может уходить на все четыре стороны. Для нее дверь открыта. Я даже дам деньга, достаточные для платы за проезд! Но Полулысая Рыба не дойдет до пристани и не доживет до поднятия паруса. А я не буду плакать, когда ночная стража найдет ее труп с кинжалом в животе. Я буду много смеяться над глупым врагом, который может думать, что в чреве Полулысой Рыбы есть неродившийся ребенок господина!

– Но ведь и у меня нет!: – вдруг крикнула Жаккетта.

– Ты об этом знаешь. Хорошо. Я знаю. Враг не знает. Что теперь, взять краску и нарисовать большие буквы на воротах, что у Хабль аль-Лулу не будет ребенка от господина? Враг поверит и уйдет? – постучал по голове Абдулла.

– Боже мой, ну как жестоко, как жестоко! – всхлипнула Жанна. – Не люди, а звери какие-то!

– Не жестоко! – отрезал Абдулла. – Правильно!

– Что правильно? – удивилась Жаккетта. – Убивать женщин и животы им вспарывать? Да?

– Да! – рубанул Абдулла. – Это надежное правило: убивай всех людей твоего врага, и тогда жизнь будет мирной. Сама подумай: султан имеет много сыновей от разных женщин. Умирает. Начинается резня. Побеждает один сын – он убивает всех остальных братьев. Тогда мир. Если оставляет хоть одного, тот будет его свергать, опять резня.

– А может, они и не думали его свергать! – нахмурилась Жаккетта.

– Сын султана не может не думать стать султаном. Если он так думает, это не сын султана.

– А он все равно не хочет! Он хочет на верблюде ездить и стихи писать! – упрямо сказала Жаккетта.

– Если он не хочет – хочет мать, дядя, родственник. Все хотят власти. И будет резать всех, кто мешает. Или победит, или умрет.

Жаккетту передернуло. Какая-то жуткая обреченность была в словах Абдуллы. Но ведь верно – у детей султана матери разные. Они тихо, но люто ненавидят друг друга. По-гаремному. И дети султана не чувствуют себя братьями. Поэтому борются они за власть страшно, как пауки в закупоренном горшке. Власть для них – это жизнь.