Изумруды Кортеса - Гальван Франсиско - Страница 49

— Все это неудивительно: говорят, земля эта необычайно богата золотом, а кроме того, именно там находится источник, из которого бьет эликсир вечной юности.

— Что касается золота, то в этом я нимало не сомневаюсь, ибо вся благословенная земля Индий скрывает сказочные россыпи золота, серебра и драгоценных камней; что же до этого источника, о котором я тоже слыхал, то о нем говорят, что выпивший из него воды никогда не состарится и будет жить вечно. Но я сомневаюсь, чтобы это было так.

— Почему же вы сомневаетесь, если сами признаете, что Индии — это земля чудес? — возразил моряк.

— Если бы, выпив из источника, мы становились бессмертными, это было бы величайшим грехом против Создателя, ибо в таком случае мы стремились бы уподобиться Ему. Если же, как известно, все сущее сотворено Им и ничто тварное никогда не сможет сравняться со своим Творцом, то было бы неразумием предполагать, что сам Господь устроил во Флориде или в каком-нибудь ином месте подобный источник, чтобы все, испившие от него, были как боги. Даже помышлять об этом значит впадать в смертный грех гордыни.

В ответ на мои богословские рассуждения моряк лишь пожал плечами. Я же продолжал размышлять вслух:

— Столь же неразумно полагать, что Господь мог устроить этот источник, чтобы испытать нас, как он испытывал Еву в Эдемском саду древом познания, ибо здесь, в земной нашей юдоли, мы постоянно сталкиваемся с самыми разными видами искушений и нам совершенно не требуется прилагать столько усилий, чтобы впасть в грех через поиски таинственного источника, где бы он ни находился.

Моряк, мрачно посмотрев на меня, отправился восвояси. Быть может, дело было в том, что я огорчил его, лишив надежды в один прекрасный день отыскать этот чудесный источник. Так или иначе, но в течение всего путешествия он старался держаться от меня подальше, к вящему удовольствию Сикотепека, который сразу проникся к нему антипатией.

Когда мы проходили острова Святых Мучеников, Сикотепеку уже полегчало, так как он начал привыкать к качке, и, хотя лицо его сохраняло зеленоватый оттенок до конца путешествия, он все же перестал то и дело свешиваться за борт и страдать животом.

Флотилия взяла курс на северо-восток, чтобы выйти из Багамского пролива прямо в Саргассово море и затем продолжать идти до самых Бермудских островов, достигнув которых надлежит держать курс все время прямо, так как, по словам мореплавателей, Бермуды лежат на той же широте, что и Азоры. Все следующие дни плавание было спокойным, и только однажды ночью во время сильного тумана при начавшемся волнении моря произошло такое происшествие: два корабля, шедших очень близко, столкнулись бортами, затрещали доски, перехлестнулись канаты, суда накренились, их стало заливать водой. Команды охватила паника, и матросы с громкими криками, призывая всех святых, готовились прыгать за борт. Положение спасли четверо моряков с одной из каравелл, «Санта Каталины»: вооружившись топорами, они обрубили спутавшиеся снасти, так что освобожденные корабли могли спокойно двигаться дальше, хотя пришлось несколько задержаться, чтобы заняться их починкой.

В середине месяца мая после двадцати дней пути мы увидели Бермудские острова, что вызвало нашу неподдельную радость, ибо ни я, ни Сикотепек не привыкли к столь длительным путешествиям. В этой части море особенно коварно, здесь может внезапно налететь сильнейший шторм, приближение которого никак нельзя угадать заранее, и так и случилось однажды ночью: над нами раздались чудовищные раскаты грома, а молнии сверкали так часто, что было все прекрасно видно, как днем. И лучше бы нам ничего не видеть, ибо зрелище гигантских, тяжело перекатывающихся волн было поистине ужасно: огромный вал вздымал корабль, а затем вода уходила вниз, под корпус, так что казалось, что судно висит в воздухе без всякой опоры, словно под действием волшебства. В то же мгновение оно обрушивалось вниз, как будто стремясь достигнуть самого дна: между валами море образовывало зияющие пропасти. Валы же превосходили высотой знаменитую севильскую башню Хиральду: да не подумают читающие эти строки, что я преувеличиваю, скорее наоборот, мне не хватает слов, чтобы описать эту бурю.

Так мы провели всю ночь, хотя гроза уже давно унялась. Несколько человек пропало во время шторма: их смыло с палубы в море, и не было корабля, где кто-нибудь не встретил бы свою гибель. У нас исчез тот самый моряк, который давал мне навигационные пояснения, пока не обиделся из-за спора об источнике вечной юности.

Остальным удалось спастись от яростных волн: капитан отдал приказ, чтобы пассажиры спустились с палубы в трюм, а остальные, обмотавшись крепкой веревкой, привязали себя к мачтам. Именно так поступили мы с Сикотепеком. Хотя у меня и было право спуститься вниз, но я предпочел подбодрить индейца, который должен был оставаться наверху. Мы с ним переждали шторм, привязанные к мачте, и ужас, который пережил Сикотепек, не сравнится ни с чем, что прежде знал этот несчастный идолопоклонник. Впрочем, я боялся не меньше его.

На рассвете море успокоилось: казалось, злобный демон, без конца вздымавший валы, убоялся света дня и бежал прочь, скрывшись в морскую бездну, так что наконец наступило затишье.

Мы потеряли целый день, стараясь восстановить линию эскадры: суда разбросало по морю. Когда же все собрались, стало ясно, что недостает двух кораблей, в том числе «Санта Каталины»: как мы ни искали ее, все тщетно. На третий день волны принесли куски дерева и остатки одежды, и все решили, что обе каравеллы пошли ко дну. Еще два дня мы обыскивали окрестности в надежде найти кого-либо из команды, спасшихся на досках, но так никого и не встретили.

Гибель именно «Санта Каталины» была, конечно же, чистой случайностью, а не результатом недавнего столкновения: оба получивших легкие повреждения корабля были полностью отремонтированы, и второе судно, название которого я не могу вспомнить, не пострадало во время бури.

Сикотепек, обычно сдержанный и немногословный, с этого времени проникся ко мне большим доверием, что я приписываю чувству благодарности, которое он испытал, когда в страшной опасности я не покинул его и остался на палубе, чтобы поддержать его дух.

Весь остаток пути до Азорских островов, который занял еще двенадцать дней, Сикотепек многое поведал мне о своей жизни и о своей семье, а также о богах и обычаях туземцев. Он стал относиться ко мне как к другу, но проявлял свои дружеские чувства, лишь когда нас никто не видел, поскольку подобная фамильярность в отношениях хозяина и слуги могла бы навлечь на нас подозрения.

Именно тут он признался мне, что узнал о донье Луисе и Хулианито вовсе не от своего демона Тецкатепуки.

— Мне открыл это не бог, а мой друг Атоксотль, — сообщил Сикотепек, — именно он узнал про донью Луису, когда отправился переводчиком в Мичоакан вместе с людьми Кортеса.

— Так я и знал, что этот ужасный божок не мог открыть вам такое важное обстоятельство, — произнес я, — поскольку высокомерному и гордому дьяволу несвойственно сообщать сведения, способные облегчить жизнь людям; более того, если бы дьявол провещал что-нибудь устами идола Тецкатепуки, мы сейчас были бы где-нибудь совсем в ином месте и, уж конечно, никогда ничего не узнали про допью Луису, а маленький Хулианито так и остался бы некрещеным.

Мои слова вызвали смех у Сикотепека, и он тут же постарался меня опровергнуть:

— Все, что вы говорите, звучит убедительно, если допустить, что мои боги по природе своей суть не кто иные, как бесы. Однако это ваше суждение ошибочно, ибо основано на ложной мысли о природе наших богов: боги мешиков вовсе не злобные демоны, но добрые и мудрые заступники, помогающие людям, точно так же как ваша Святая Дева или ваш распятый Христос.

Чтобы доказать это, он привел мне несколько историй из числа тех, что мешики сложили о своих богах и которые, по причине их грубого и кровожадного содержания, я здесь не буду пересказывать из уважения к чувствам моих читателей-христиан. Скажу лишь, что Сикотепек, еще будучи ребенком, однажды избежал гибели столь удивительным образом, что приписал это богам, и с тех пор искренне почитает их, несмотря на то что все свидетельствует против этих ложных дьявольских идолов.