Эскадра его высочества - Барон Алексей Владимирович - Страница 92

— Эти кирасиры нас ищут?

— Больше им тут делать нечего. Давай-ка, Гастон, подкатывайся под самый плетень. Да живот втяни, неровен час — выдаст хозяина!

Глувилл подкатился и в самом деле втянул живот. Ему почему-то было не до шуток.

Кирасиры приближались. Достигнув границы полей, они остановились, принялись совещаться. Потом двинулись дальше, но уже медленнее. Периодически один из них покидал дорогу и, свешиваясь с седла, осматривал пространство за плетнем.

— Ох, — прошептал Глувилл. — Увидят!

— Ничего. Готовь арбалеты. Их всего четверо.

Тихо защелкали зубчатые колесики, взводящие тетиву.

— Вашш-ша люми… Робер!

— Что?

— Да стрелок я неважный.

— Знаю. Будешь только заряжать. Клади все арбалеты мне под левую руку. И замри!

Но стрелять не пришлось. Шагах в сорока от них кирасиры вновь остановились. Стали слышны голоса. Один низкий, с хрипотцой, убеждал:

— Да что мы, лейтенант, полицейские собачонки, что ли? Пусть бубудумзел сам ловит своих двойников!

— Так до деревни и к утру не доберемся, — угрюмо поддержал второй.

— Померанцы не того сострадария завалили, право слово, — добавил третий. — Если вообще завалили.

— Того — не того, не наше дело, господа, — отозвался наконец лейтенант.

— А с какой нам стати из кожи лезть ради этого Керсиса? Он еще хреновее прежнего люминесценция.

— С какой стати? — желчно переспросил лейтенант. — Ну-ка, скажите мне, бестолковому, а куда исчез этот сорвиголова капитан Форе? А? Никто не знает? Странно, странно…

Кирасиры как по команде замолчали.

— Он был… что надо, Форе, — с нотками осуждения заявил хриплый. — Что надо был офицер. И перед бубудусками шляпой не мел…

— Ладно, черт с вами, едем дальше, — не выдержал лейтенант. — Вот только ваши длинные языки…

— Не беспокойтесь, Латур. Клянусь кошельком, мы их утопим в ближайшем кабаке! — заявил хриплый голос.

Кирасиры захохотали, пришпорили коней и скоро скрылись за поворотом дороги.

— Уф, — сказал Глувилл. — Пронесло. Но в деревню теперь идти нельзя. Если сами дадимся в руки господам кирасирам, они нас все же заграбастают. Может, повернем назад?

— Нет.

— А что же делать?

— Отдыхай, Гастон.

Подавая пример, эпикифор сел на траву и прислонился спиной к плетню. Глувилл пожал плечами и тоже уселся. В конце концов, почему бы и не сесть? Сидеть приятнее, чем топать с поклажей на горбу, а эпикифор всегда знает, что делает.

То есть почти всегда.

Миновало пять минут, десять. Над недалекой рекой вставал туман, а из него взошла Олна, пролив серый свет на пшеничные поля.

От плетня протянулась густая тень, в которой кирасиры и при желании вряд ли различили бы беглецов. Разве что столкнулись бы с ними нос к носу. Если б вдруг решились покинуть деревенскую корчму, в которой уже давно пребывали, и если бы вдруг возлюбили бубудумзела Гомоякубо. Что навряд ли, рассудил коншесс и поежился, поскольку вокруг ощутимо холодало. Август все-таки.

Вдоль дороги бесшумно пролетела сова.

— Ничего не слышишь? — спросил эпикифор.

— Слышу, — сказал Глувилл.

— Что?

— Да колокольчик вроде позвякивает.

— Ага, — удовлетворенно сказал эпикифор. — Не показалось, значит.

Звон колокольчика приближался, делаясь яснее и отчетливее. Кроме него стал слышен глухой, хлюпающий по пыли стук копыт. На дороге, с той же стороны, что и кирасиры, показалась длинная крытая повозка. В свете Олны Глувилл различил, что запряжена она четверкой лошадей какой-то темной масти, а на козлах скрючилась фигурка в черном балахоне. Тень от остроконечного колпака совершенно скрывала лицо возницы.

— Свят, свят! Катафалк, — шепотом сообщил Глувилл.

— Верно, — подтвердил эпикифор.

— О Пресветлый! Не к добру это, ох, не к добру…

Робер усмехнулся и полез через плетень.

— Как раз напротив, Гастон, — сказал он уже с обочины. — К добру, очень даже к добру.

Мрачный экипаж остановился. Возница сбросил с головы капюшон и спросил низковатым, но несомненно женским голосом:

— Обрат коншесс, а вы чего же не идете? Похоронные услуги, знаете ли, слишком дорого стоят, чтобы без толку задерживать процесс.

— Обратья Леонарда?! Это вы?

— Да. И что?

— Страшно рад вас видеть!

— Страшно? — переспросила аббатиса.

— Аж до мурашек, — признался Глувилл. — Катафалк…

— Ну это не все ужасы, которые вам сегодня предстоят, дорогой мой. Пойдемте, поможете уложить его люминесценция во гроб.

— Куда?!

— Да во гроб, — весело повторила аббатиса.

Глувилл решил было, что это такой монастырский юмор. Но нет, настоятельница монастыря Нетленного Томата ничуть не шутила.

В повозке сидела юная монахиня, а на полу у ее ног находился самый настоящий гроб. Не слишком роскошный, но и не из простых, — обитый черным крепом, с подушкой и даже с кружевами, — такой, в каких хоронят мелких чиновников ордена.

Эпикифор улегся в домовину, сложил руки на груди и закрыл глаза.

— Ну как, — спросил он. — Похож?

Пожелтевший, осунувшийся, с запавшими глазами и щетинистыми щеками он был куда как похож.

— М-да, — сказала аббатиса, — вот уж действительно, краше во гроб кладут. Причем по-настоящему Эх, поймать бы того, кто тебе этот яд подсунул! Уж я ему…

Глувилл закашлялся.

— Ловить надо Керсиса, — поспешно сказал эпикифор из своего жуткого ложа.

— Ну-ну. Ловец из тебя…

— Ничего. Все у нас получится, — заверил псевдоусопший. — Только давайте двигаться. Пора!

Насчет того, что все получится, Глувилл имел большие сомнения. Однако предпочел оставить их при себе.

Вместе со своими сомнениями он взобрался на козлы и попросил Пресветлого не устраивать встречи с кем-нибудь из тех, кто мог узнать в лицо либо беглого коншесса, либо беглого эпикифора ордена Сострадариев. А это вполне могло случиться. Ситэ-Ройяль все еще находился в двадцати километрах за их спиной.

Первую деревню они миновали совершенно благополучно, и даже почти тихо, если не считать шума и криков из корчмы, у которой были привязаны кирасирские лошади. Но вот в следующем поселении поперек единственной улицы уже стояли рогатки, а при них — обратья с дубинами.

— Эй! Кого везешь, полуночник?

— Покойника, — мрачно ответил Глувилл. — Что, не видите катафалк, ротозеи?

Местный эскандал все же заглянул в повозку, но тут же попятился.

— Борони Пресветлый, — забормотал он, делая рукой знаки, чтоб освободили проезд.

Похожая история приключилась еще в одной деревне, а затем, когда выехали на берег Ниргала — и в небольшом городишке Абенжер. Там городская стража едва не разбежалась от катафалка.

— Чудеса, — удивился Глувилл. — Не слишком-то они нас ищут.

— Никаких чудес, — отозвался эпикифор через окошко. — Видишь ли, Керсис сейчас по уши занят укреплением власти. Выторговывает у Санация чин великого сострадария. Посему за нас еще не взялись как следует. Да и не там ищут пока. Могу сказать наверняка, что все лучшие сыскари Святой Бубусиды усердно ползают по столичной канализации. А на местах эскандалы только-только начали получать приказ изловить человека, похожего на бывшего эпикифора. Но многие ли из них знают меня в лицо? И сильно ли я похож на свое прежнее лицо? Добавь, что приказа отлавливать покойников никто не отдавал. Так что, дорогой Гастон, поезжай смело. Как минимум сутки спокойной жизни я гарантирую.

— Сутки? А потом?

— Потом нам придется избегать людского глаза. Так что поезжай не мешкая, за эти сутки следует выбраться из окрестностей Ситэ-Ройяля. Понимаешь?

— Наилучшим образом, ваша люминесценция, — бодро ответил Глувилл.

Его сомнения уменьшились. Он щелкнул кнутом и крикнул:

— Н-но, родимые! Ну-ка, вывозите нас из ордена, чтоб ему… пора нам всем жить своей головой! Какая у кого есть.

Лежащий в гробу эпикифор улыбнулся. Впервые за очень долгое время, быть может, — за всю жизнь, на него снизошло тихое спокойствие человека, который абсолютно все делает правильно.