История человеческой глупости - Рат-Вег Иштван - Страница 7

Его супруга, итальянская принцесса Беатрикс, привезла с собой итальянский обычай: если она садилась, придворные дамы тоже могли сесть, куда им вздумается, безо всякого особого на то разрешения. Один деликатничающий придворный завел об этом речь с Матиашем, сопровождая свои слова покачиваниями головою, что-де было бы приличнее, если бы они оставались стоять. "Пусть себе сидят, — успокоил его король, — они такие страшненькие, что более оскорбляли бы взор, коль стояли бы".

Право табурета — это лишь малая толика из набора утонченных привилегий высшего дворянства. Не о главной роли шла здесь речь, а об яствах, особую пикантность которым придавало то, что правом этим пользовались при всем честном народе.

На придворных приемах дамы низшего ранга целовали подол платья королевы. К целованию были обязаны и герцогини, и супруги пэров; их привилегия сказывалась в том, что они могли целовать платье чуть-чуть повыше.

Длину шлейфа дамского платья придворный закон по словам Сен-Симона определял так:

Королевы — 11 аршин,

Королевен — 9 аршин,

Королевских внучек — 7 аршин,

Принцесс крови — 5 аршин,

Прочих герцогинь — 3 аршина.

И тремя аршинами можно было бы подмести достаточно мусора, поскольку 1 парижский аршин равнялся 1,19 метра.

Придворные дамы пили из рюмок. Привилегию герцогинь составляло то, что под их бокал клали стеклянную подставку. Случилось однажды, что на время поездки принцессы крови Валуа фрейлиной к ней приставили мадам Виллар, носившую герцогский титул по мужу. Значит, им обеим полагалась подставочка. Но уже во время первого обеда меж ними вспыхнула усобица. Мадемуазель Валуа требовала, чтобы другой не давали подставочки, поскольку если и той дадут, что будет отличать ее собственный более высокий титул? Однако мадам Виллар заявила, что ей, как герцогине, полагается подставка. На этом "подставном" вопросе они рассорились окончательно. Восстановить справедливость было невозможно, потому что праву стеклянной подставки еще не хватало надлежащих прецедентов. Поэтому они по-своему разрешили вопрос: на протяжении всего пути ни одна из них за обедом и ужином не пила ни капли. Они предпочли лучше томиться жаждой, чем поступиться своими привилегиями[18].

Minima поп ourat preator — говорит латинская пословица; на венгерский ее можно переложить вроде того: на малое не смотрим. В Версале однако ж глядели на всякий клочок.

У герцогинь была привилегия набрасывать на карету алое покрывало. Королевских детей и внуков все ж как-то надо было отличать, поэтому их привилегия дошла до того, что покрывало на их каретах стали прибивать гвоздями. Из-за этого однажды вышла серьезная перепалка, потому что принц крови Конде потребовал, чтобы принцессам крови тоже дали право прибивать свои покрывала. Придворные интриганы осудили его требования, на что он, осерчав, велел сорвать алое покрывало с кареты своей жены и всеобщего устрашения ради въезжал во дворец без оной.

Во дворец — это тоже было очень важно, потому что дворяне ниже герцогского достоинства не могли пересекать внутренний двор в каретах, им следовало остановиться у ворот, выйти из кареты и пешком добираться до входа.

Если король навещал какой-нибудь провинциальный замок, двор толпой следовал за ним. В замке каждому выделяли комнату; пажи, одетые в голубое платье, писали на дверях мелом имя соответствующего лица: мсье X или мадам Y. Но даже эта простая операция не обходилась без конфликтов. Чертик титулованного старшинства хихикал по коридорам Марли и Фонтенбло. Дамы и господа исключительно высокого ранга получали — к их великой радости — еще и предлог pour.

Четыре буковки мелом в слове pour означали золотой блеск высшего дворянского достоинства. Ведь паж малевал их перед именами принцев крови, кардиналов и иностранных особ княжеского рода. Итак, надпись гласила: "Pour monsier X" (т. е. для господина X). Это замысловатое тончайшее различие было символом чего-то такого, как если бы сам король приветствовал бы своего гостя в сенях.

Иностранные послы видели великую обиду в том, что были принуждены пуританствовать без pour на дверях. Но все их усилия оставались бесплодными, выцарапать у упрямого короля эти четыре буковки мелом им не удавалось. Тем большую сенсацию вызвал случай, когда некая герцогиня Урсэн добыла таки себе pour. Этой даме удалось доказать, что она кровь от крови иностранной княжеской семьи, после чего перед ее дверью явился паж в голубой одежде и намалевал этот самый pour.

"Вся Франция, — с воодушевлением писала она мужу, — хлынула ко мне с добрыми пожеланиями по случаю страстно желаемого pour-а. Меня окружили подобающими почестями. Дело вызвало большой шум в Париже"[19].

С еще большей силой, прямо гейзером забила сенсация, когда оба сына Людовика XIV от мадам де Монтеспан[20] прошли посредине через весь зал заседаний в парижском парламенте. Да, через весь зал и именно по его середине!

В связи с этим надо знать следующее. Двух внебрачных детей от мадам де Монтеспан Людовик любил больше своего законного наследника. Он осыпал их титулами и должностями. Один из них, герцог Мэн, уже в четыре года стал полковником, а в возрасте двенадцати лет отец возвел его на должность префекта Лангедока. Второй из них, граф Тулузы, получил место префекта только в одиннадцать лет, с другой стороны, по случаю достижения им пятнадцатилетнего возраста отец присвоил ему звание адмирала Франции. Они сделали хорошую карьеру, но по знатности дальше не пошли. Законнорожденные принцы опережали их. Тут надо было помочь. Королевским указом от 29 июля 1714 года участие обоих мальчиков в парижском парламенте было отрегулировано, они возводились в ранг принцев крови.

При монархии парламент выполнял функции и верховного суда. Его членами были пэры, герцоги и принцы крови. Последним полагались существенные привилегии. При оглашении списка имен членов парламента председатель не называл их имен, а только останавливался на них взглядом. Обращаясь к ним, снимал шапочку. По прибытии и уходе их сопровождали два швейцара. Это еще ничего. Главная привилегия сказывалась в том, как они занимали свои места. Пэры и простые герцоги не могли пересекать зала заседаний посередине, чтобы попасть на свое место — им приходилось пользоваться боковыми проходами вдоль стен. Ходить через весь зал по его середине могли только председатель и принцы крови. Французский мыслитель граф Клод Сен-Симон подробно описал тот памятный день, когда оба молодых человека, опьяненные такой честью, пересекли зал посередине.

СЕРВИЛИЗМ[21]

Разгромив турок под Веной, польский король Ян Собеский[22] встретился с императором Леопольдом[23]. Наместник польского короля, палатин, кинулся было в ноги императору, чтобы поцеловать его сапог для верховой езды. Кровь бросилась в лицо Собескому, и он окрикнул палатина: "Palatin! Point de bassese!" Никакого унижения, уничижения, приниженности — так по-разному можно истолковать это французское выражение, но в общем-то оно все равно будет означать: никакого сервилизма.

Сервильность придворной морали самым наглядным образом выкристаллизовалась в следующем правиле: царская кровь не позорит. Простой мещанин, чванный вельможа бывали одинаково счастливы и горды, если их дочь возжелал принц крови, а то и сам повелитель. Скандальные хроники феодальных дворов пухнут от описания такого рода любовных похождений. Лидируют в этом французские короли, вплоть до пресловутого "оленьего" парка Людовика XV. Не многим отстают от них английский король Карл II со своими галантерейностями или хотя бы общеизвестные любовные истории Августа Сильного[24].