Прикосновение полуночи - Гамильтон Лорел Кей - Страница 60

– Думаешь, он проявит больше милосердия, чем принцесса? – прищурилась Андаис.

– Гален всегда был честным рыцарем, – сказал Дормат.

Гален крепко сжал мне руку и вздохнул. Невесело вздохнул.

– Я пытался быть честным, и правильным, и хорошим, что бы это ни значило. Сиобхан мне сказала как-то, что мне место в Благом Дворе, где все притворяются теми, кем не являются. Я спросил, кем же они притворяются. Людьми, ответила она так, словно это ругательство. – Его лицо стало очень серьезным. – Ты и правда ждешь, что я помогу тебе спасти жизнь тех, кто пытался меня убить?

Двое сидхе глядели друг другу в глаза, и Дормат отвернулся первым. Он заговорил с опущенной головой, стараясь ни с кем не встретиться взглядом:

– Всякий старается изучить своих противников и использовать против них их же силы и слабости.

– Почему я стал тебе противником? – спросил Гален.

Дормат обратился к королеве, словно не услышал:

– Моя королева, я прошу тебя не заставлять меня выбирать между моими сидхе. Один из них совершил, возможно, меньшее преступление, но вторая дороже моему сердцу.

– Ответь на вопрос Галена, – велела Андаис.

Дормат моргнул блестящими глубокими глазами, на лице ничего не выразилось.

– На какой вопрос, моя королева?

– Я быстро устаю от словесных игр, Дормат, – сказала она. – Советую тебе это запомнить. Говорю еще раз: ответь на вопрос Галена.

Дормат поежился, и длинный черный плащ встопорщился, как птичьи перья.

– Мне кажется, твой сын не хотел бы, чтобы ответ прозвучал при всем дворе.

Я взглянула на Андаис – мою тетю, мою королеву. Я не знала, на что намекает Дормат, но она могла знать. Она веками помогала своему сыночку скрывать его тайны. Ее лицо было красивым, холодным и высокомерным, каждая черточка – словно у дивной статуи, красота, которая толкает мужчин не к любви, а к отчаянию.

– Ответь столько, сколько сочтешь нужным, Дормат. Помни: если твой ответ будет включать все, что ты знаешь, тебе отплатят приверженцы Кела. Поскольку они решат, что ты их предаешь. Помни также, что среди нас есть и те, кто объявит тебя гнуснейшим изменником, если ты станешь потворствовать принцу.

Дормату пришлось опереться на стол длинной бледной рукой.

– Моя королева…

– А если ты не ответишь на вопрос, я сочту это прямым вызовом себе.

– Ты убьешь меня, чтобы я не выдал, что он натворил, – сказал Дормат.

– Разве я это сказала? Не думаю, чтобы я сказала именно это. – Она посмотрела на меня. – Я это сказала, Мередит?

Я не была уверена, что отвечаю правильно.

– Я не думаю, что ты угрожала Дормату смертью в случае, если он откроет, что совершил мой кузен принц Кел. Я не думаю также, что ты поощряла его рассказать все, что ему известно.

– Продолжай. – Казалось, она мной довольна, хотя я не понимала, по какой именно причине.

– Но ты заявила совершенно определенно, что, если он не ответит на вопрос Галена, ты вызовешь его на личный поединок и убьешь.

Она кивнула и улыбнулась, как будто я сказала что-то умное.

– Именно так.

Я перевела взгляд на Дормата и на миг даже пожалела беднягу. Андаис задала ему загадку, которая, возможно, не имела ответа, во всяком случае, такого, который не грозил бы ему смертью.

Он все так же опирался на стол. По лицу ясно было видно, что он не видит выхода из лабиринта слов, который она вокруг него нагромоздила.

– Мне кажется, я не смогу ответить на вопрос зеленого рыцаря, не открыв многого, чего тебе не хотелось бы объявлять во всеуслышание.

– Сомневаюсь, что ты знаешь, что мне хотелось или не хотелось бы объявлять во всеуслышание, Дормат. Но если ты не заговоришь, я тебя убью, и никто не объявит это бесчестным, поскольку это будет поединок.

Он сглотнул, и мне показалось, что его адамово яблоко уже не вмещается в истончившееся горло.

– Зачем ты это делаешь, моя королева?

– Что делаю? – спросила она.

– Ты хочешь оповестить весь двор? Тебе нужно это?

– Мне нужно дитя, которое ценит свой народ и его благополучие больше, чем свое собственное.

Тишина в зале была оглушающей. Словно все разом затаили дыхание. Словно даже кровь в венах на миг прекратила бег.

Андаис признала, что Кел не ценит никого и ничего, кроме собственной персоны, – то, что я знала годами. Она воспитала его в убеждении, что вся волшебная страна, и сидхе, и малые фейри принадлежат ему. Он был зеницей ее ока, кровинкой ее сердца, величайшей драгоценностью – дольше, чем существует эта страна, – и вот теперь ей нужен ребенок, который дорожил бы другими больше, чем собой. Что натворил Кел, что его мать вдруг лишилась иллюзий?

Голос Дормата прозвучал в этой тишине:

– Моя королева, я не знаю, как дать тебе желаемое.

– Я могу это дать. – Из голоса Маэлгвина исчезла привычная легкая смешинка. Он говорил серьезно и в то же время мягко, я никогда не слышала у него такого тона.

Андаис посмотрела на него, и даже в профиль было видно, что взгляд у нее недобрый.

– В самом деле, мой волчий лорд? – В ее голосе слышалось предостережение: так духота в воздухе предупреждает о скорой буре.

– Да, – негромко сказал он, но это слово звоном отдалось по залу.

Она откинулась на спинку трона, руки застыли на подлокотниках.

– Так просвети меня, волк.

– Двое детей твоей крови вошли в возраст, моя королева. Одно дитя пробудило собственное твое кольцо и готово пожертвовать едва ли не всем, чтобы радоваться магии кольца. Дитя, которое говорит, что принести детей всем сидхе для него важнее, чем получить трон, или защитить свою жизнь, или зачать собственного ребенка. За любую из этих трех возможностей большинство сидящих здесь придворных отдали бы все, чем владеют. Разве это не то дитя, что ставит благополучие своего народа превыше собственного?

Я сидела очень тихо. Я не хотела привлекать к себе ее внимание. Может, слова Маэлгвина и были правдой, но королева далеко не всегда вознаграждала за правду. Иногда ложь бывала гораздо полезней. Любимая ложь Андаис гласила, что Кел будет хорошим монархом. Но она сама приоткрыла щелку для правды. И лорды ее произнесли наконец. Что вряд ли кто-нибудь из них согласился бы на Кела, будь у них другой выбор, кроме смертной полукровки. Только моему отцу в свое время хватило смелости сказать Андаис, что с Келом не все ладно. Что это неладное далеко выходит за рамки простой избалованности и испорченности.

Андаис словно подслушала мою последнюю мысль.

– Когда невеста моего брата так быстро забеременела, нашлись те, кто побуждал меня отречься от трона. Я отказалась. – Она повернулась ко мне: – Хочешь знать, почему я позвала тебя домой, Мередит?

Вопрос был таким неожиданным, что я с секунду молча на нее пялилась, но наконец выдавила:

– Да.

– Я бесплодна, Мередит. Все эти человеческие доктора сделали для меня все, что могли. Вот почему мне нужно подтверждение твоей плодовитости. Кто бы ни правил здесь после меня, он должен быть способен вернуть жизнь двору. Маэлгвин обвинил меня в том, что я обрекаю всех на бесплодие из-за бесплодия моей кровной линии. Могу лишь дать слово, что до последнего времени я этому не верила. Если б можно было вернуться назад… – Она вздохнула и сгорбилась, насколько ей это позволял корсет. – Не знаю, чем мы были бы сейчас, я имею в виду, мы – неблагие, если б я уступила трон Эссусу тридцать лет назад или даже раньше.

В ее глазах была боль, которой она раньше никогда мне не показывала. Этот взгляд ответил на вопрос, который мне давно хотелось разрешить. Я знала, что мой отец любил сестру, но до этой минуты я не была уверена, что и она любила его. А сейчас я это видела в глазах, в чертах лица, даже под макияжем. Она выглядела усталой.

– Тетя Андаис… – начала я, но она меня прервала.

– Я слышала шепот по темным углам, племянница моя, шепот, которому я не верила. Но если кольцо действительно живет для тебя, если оно начало подбирать плодовитые пары, то, может, слухи были верны. Скажи мне: Мэви Рид, Конхенн из Благого Двора, понесла?