Смертельный танец - Гамильтон Лорел Кей - Страница 51

Он поглядел на меня:

– Я не плачу.

– Но вы же с ним обращались как со скотом!

– Я был его Мастером. Если бы я обращался с ним по-хорошему, он бы воспринял это как слабость, вызвал бы меня, и мне пришлось бы его убить. Не судите о вещах, в которых вы не разбираетесь.

В последней фразе прозвучал гнев достаточно сильный, чтобы пройтись по моей коже, как мехом. В нормальной ситуации я бы разозлилась, но сегодня...

– Я прошу прощения. Вы правы, я не понимаю. Я думала, что вам на Роберта не плевать лишь в той степени, в которой он усиливает вашу власть.

– Тогда вы меня совсем не понимаете, ma petite. Он больше столетия был моим компаньоном. После ста лет я бы даже о гибели врага горевал. Роберт не был мне другом, но он был из моих. Мне его было награждать, мне его было наказывать, мне его было защищать. Я его не защитил.

Он поглядел на меня чужими синими глазами.

– Я благодарен вам за то, что вы не бросили Монику. Последнее, что я могу сделать для Роберта, – чтобы его жена и ребенок ни в чем не нуждались.

Он внезапно встал одним плавным движением.

– Пойдемте, ma petite, я вам покажу нашу комнату.

Слово “нашу” мне не понравилось, но спорить я не стала. Этот новый, улучшенный, эмоциональный Жан-Клод сбивал меня с толку.

– А кто эти двое на картине?

Он кинул взгляд на полотно:

– Джулианна и Ашер. Она была его человеком-слугой. Мы втроем почти двадцать лет вместе путешествовали.

Хорошо. Теперь он мне не станет навешивать лапшу, что эта одежда – маскарадный костюм.

– Вы слишком молоды, чтобы быть мушкетером.

Он посмотрел на меня с тщательно спокойным лицом, ничего не выдающим.

– Что вы хотите сказать, ma petite?

– Не надо, не пытайтесь. Одежда семнадцатого века, примерно тех времен, что “Три мушкетера” Дюма. Когда мы познакомились, вы мне сказали, что вам двести десять лет. Потом я выяснила, что вы солгали и на самом деле вам ближе к тремстам.

– Если бы Николаос узнала мой истинный возраст, она могла бы просто убить меня, ma petite.

– Да, прежняя Принцесса города была дикой стервой. Но ее больше нет, зачем же лгать дальше?

– То есть зачем лгать вам, вы хотите спросить?

Я кивнула:

– Да, именно это я и хочу спросить.

Он улыбнулся:

– Вы – некромант, ma petite. Я бы сказал, что вы можете определить мой возраст без моей помощи.

Я попыталась прочесть выражение его лица – и не смогла.

– Вас всегда было трудно понимать, и вы это знаете.

– Что ж, я рад, что в каком-то смысле вас интригую.

Я оставила это без ответа. Он сам знал, насколько меня интригует, но впервые за долгое время это меня обеспокоило. Назвать возраст вампира – это один из моих талантов – не наука, это точно, но вещь, которую я умею. Никогда я настолько не ошибалась.

– На сто лет старше – ну и ну!

– Вы уверены, что только на сто?

Я уставилась на него, ощущая, как его сила плещет о мою кожу, омывает, захлестывает.

– Вполне уверена.

Он улыбнулся:

– Не надо так хмуриться, ma petite. Умение скрывать возраст – одна из моих способностей. Я притворялся на сто лет старше, когда мы дружили с Ашером. Это давало нам свободу странствовать в землях других Мастеров.

– И что вас заставило перестать преувеличивать возраст?

– Ашеру нужна была помощь, а я оказался недостаточно Мастером, чтобы ее оказать. – Он поглядел на портрет. – Я... мне пришлось унизиться, чтобы добыть для него помощь.

– А что случилось?

– У церкви была теория, что вампиров можно вылечить священными предметами. Ашера связали ими и серебряными цепями. На него капали святую воду – медленно, по капле, – стараясь спасти его душу.

Я глядела в это красивое, улыбающееся лицо и вспоминала. Я была укушена Мастером вампиров, и рану чистили святой водой. Это было словно кожу жгли раскаленным тавром, будто вся кровь в теле превратилась в кипящее масло. Я блевала, вопила и считала себя очень сильной, что вообще не потеряла сознание. Это был один укус и один день. Если на тебя капают кислотой, пока не умрешь, – этот способ смерти входит в пятерку самых нежелательных.

– А что стало с девушкой, с Джулианной?

– Ее сожгли как ведьму.

– А где же вы были?

– Я плыл на пароходе, хотел навестить мать. Она умирала. Я уже возвращался, когда услышал зов Ашера. Успеть вовремя я не мог. Клянусь всем святым и грешным, я пытался. Ашера я спас, но он меня никогда не простил.

– Он не мертв? – спросила я.

– Нет.

– Он сильно пострадал?

– Пока я не видел Сабина, я думал, что у Ашера самые жуткие раны, какие только может пережить вампир.

– А зачем вы повесили картину, если она так тревожит вас воспоминаниями?

Он вздохнул, посмотрел на меня.

– Ашер прислал мне ее в подарок, когда я стал Принцем города. Мы были компанией, почти семьей. С Ашером мы были друзьями, оба Мастера, оба почти одной силы, оба влюблены в Джулианну. Она была преданна Ашеру, но я тоже пользовался ее благосклонностью.

– Имеется в виду menage a trois?

Он кивнул.

– И Ашер не затаил злобу?

– О нет, он ее не таит. Если бы позволил совет, он бы явился сюда вместе с этой картиной и со своей местью.

– Убивать вас?

Жан-Клод улыбнулся:

– Ашер всегда тонко чувствовал иронию, ma petite. Он просил у совета вашей жизни, а не моей.

У меня глаза полезли на лоб:

– Что я ему сделала?

– Я убил его слугу, он убивает моего. Справедливость.

Я пялилась в это красивое лицо. Потом спросила:

– Совет отказал?

– Разумеется.

– А много у вас еще врагов?

Жан-Клод слабо улыбнулся:

– Много ma petite, но в городе сейчас ни одного из них нет.

Я смотрела на улыбающиеся лица на картине и не знала, как сформулировать, но все равно сказала:

– Вы здесь так молоды.

– Физически я тот же, ma petite.

Я покачала головой:

– Может быть, “молоды” – неточное слово. Может быть, наивны.

Он улыбнулся:

– Когда писалась эта картина, ma petite, этим словом меня уже тоже трудно было бы назвать.

– Ладно, понимайте как хотите.

Я посмотрела на него, изучая черты лица. Он был красив, но было у него в глазах нечто, чего не было на картине, какая-то глубина скорби – или ужаса. Что-то, для чего у меня нет слова, но все равно оно было. Пусть у вампиров не образуются морщины, но прожить пару столетий – это оставляет след. Пусть это даже будет тень в глазах, резкость в углах рта.

Я повернулась к Джейсону, все еще валявшемуся в кресле.

– Он часто дает уроки истории?

– Только тебе, – ответил Джейсон.

– А ты никогда не спрашиваешь?

– Я – домашний волк, вроде собаки. Ты же не станешь отвечать на собакины вопросы?

– И тебе это безразлично?

Джейсон улыбнулся:

– Что мне за дело до картины? Женщина эта умерла, так что секса у меня с ней не будет. Так какая мне разница?

Я ощутила, как Жан-Клод пронесся мимо меня, но не могла проследить глазами. Рука его мелькнула размытой полосой. Кресло загремело на пол, вывалив Джейсона. У него изо рта текла кровь.

– Никогда о ней так не говори.

Джейсон поднес ко рту тыльную сторону ладони и отнял, окрашенную кровью.

– Как прикажете.

Он стал слизывать кровь с руки длинными движениями языка.

Я переводила взгляд с одного на другого.

– Вы оба психи.

– Не психи, ma petite, всего лишь не люди.

– Быть вампиром – это еще не дает вам право бить по мордам направо и налево. Ричард так не делает.

– Потому-то он и не сможет держать стаю.

– Что вы хотите этим сказать?

– Даже если он пожертвует принципами и убьет Маркуса, ему не хватит жестокости запугать остальных. Ему будут бросать вызовы снова и снова. Если он не начнет убивать всех подряд, то сам погибнет.

– Давать по морде – это не поможет остаться в живых.

– Поможет. Пытка тоже хорошее средство, но здесь у Ричарда кишка тонка, боюсь.