Жертва всесожжения [Всесожжение] - Гамильтон Лорел Кей - Страница 80

– А какое отношение эта мисс Голубые Глазки имеет к предателю-вампиру?

– Она встречалась с Гарри, барменом и совладельцем «Жертвы всесожжения».

Я ничего не понимала:

– Тогда зачем организовывать эту сцену у себя в заведении? Самому себе подкладывать свинью?

– Ее любовник – который из людей – хотел ей за это заплатить. Она же не хотела, чтобы он знал о ее встречах с Гарри. А Гарри согласился из соображений, что нехорошо выйдет, если его заведение окажется единственным местом, где фанатики не устроили погром.

– Значит, Гарри знал, зачем ей эта информация?

Я не могла поверить, что какой-нибудь вообще вампир на такое пошел бы, тем более такой старый, как Гарри.

– Он знал. И получил свою долю денег, – ответил Дольф.

– Зачем?

– Когда мы его найдем, тогда и спросим.

– А он исчез?

Дольф кивнул:

– Ты своему дружку не говори, Анита.

– Теперь тебе не поймать его без помощи вампиров – они твоя единственная надежна.

– А они передадут его нам? Или просто убьют?

Я отвернулась, чтобы не глядеть ему в глаза:

– В общем, они будут очень злы.

– Не могу их за это осудить, Анита, но мне он нужен живой. Хочу его взять живым.

– Зачем он тебе?

– Мы не всех членов ЧПВ переловили. Мне не надо, чтобы они шатались поблизости и устраивали неприятные сюрпризы.

– У тебя есть Вики. Разве она тебе не скажет?

– Она в конце концов потребовала адвоката, и вдруг у нее развилась амнезия.

– Обидно.

– Нам надо, чтобы он сказал, последний ли это был неприятный сюрприз.

– Но вам его не найти.

– Это так, – подтвердил Дольф.

– И ты не хочешь, чтобы я сообщала Жан-Клоду.

– Дай нам сутки, чтобы найти Гарри. Если не выйдет, можешь объявлять свой всевампирский розыск. Перед тем как его убьют, попытайся добыть из него информацию.

– Ты говоришь так, будто я буду присутствовать при его смерти.

Дольф посмотрел на меня и ничего не сказал. На этот раз я не отвела взгляда:

– Я не убиваю для Жан-Клода, Дольф, какие бы слухи до тебя ни доходили.

– Я хотел бы этому верить, Анита. Ты даже понятия не имеешь, как хотел бы.

Я легла на подушки.

– Верь чему хочешь, Дольф. Все равно так и будет.

Он вышел, ничего больше не сказав, будто все слова, которые он мог бы произнести, были бы слишком болезненны, слишком окончательны. Дольф напирал на нас, на меня. И я начала беспокоиться, не додавит ли он до того, что мы расстанемся. Вместе останемся работать, но друзьями не будем.

Голова сильно разболелась, и не только потому, что кончалось действие лекарства.

48

Мне выдали справку о выздоровлении. Врачи дивились моей восстановительной способности – знали бы они только. К вечеру позвонил Пит Мак-Киннон. Он узнал о пожарах, похожих на тот, что устроил наш запальник, в Новом Орлеане и Сан-Фрациско. Я не сразу вспомнила, почему важны именно эти два города. А вспомнив, спросила:

– А в Бостоне?

– Нет, в Бостоне пожаров не было. А что?

Не думаю, что он мне поверил, когда я ответила «ничего», но он в отличие от Дольфа не стал докапываться. Я еще не была готова ткнуть пальцем на совет вампиров. Таинственные пожары случились в городах, где они побывали, но это еще не значило, что подозревать следует их. В Бостоне пожаров не было. Ничего не доказывает и то, что таинственные пожары начались теперь в Сент-Луисе, где как раз находится совет.

Ага, а пасхальный зайчик каждый год приносит подарочки.

Я рассказала о своих подозрениях Жан-Клоду.

– Но зачем совету жечь пустые дома, mа petite? Если кто-нибудь из них умел бы призывать к себе в руки огонь, он бы не стал тратить его на брошенную недвижимость. Разве что пожар этой недвижимости приносил бы ему выгоду.

– Ты имеешь в виду финансовый мотив? – спросила я.

Он пожал плечами:

– Быть может, хотя личный мотив был бы для них характернее.

– Мне трудно будет что-нибудь дополнительно выяснить, если только не указать полиции на совет вампиров в качестве подозреваемого.

Он вроде как задумался на секунду-другую.

– Наверное, с этим стопроцентным самоубийством для нас всех можно подождать до тех пор, когда мы переживем сегодняшний вечер.

– Разумеется, – согласилась я.

Полную темноту я встретила в коротком черном бархатном платье без рукавов и с треугольным вырезом. Талия состояла из открытых кружев, сквозь которые соблазнительно белела кожа. Черные чулки доходили на самом деле чуть выше середины бедра – туда, где черный кружевной подол касался кружевных концов атласных трусиков. Чулки были на размер больше нужного. Их покупал Жан-Клод, и он намеренно выбрал такие. Я уже пыталась носить чулки до бедер, и мне пришлось согласиться, что удлиненные больше льстят моим коротким ножкам. Они вроде как очерчивали нужную область. Если бы мы решили... скажем так, провести внеочередной сеанс, мне было бы приятно смотреть в лицо Жан-Клода, стоя перед ним в одних чулках. А так было страшновато.

От бархатных туфель на высоких каблуках, которые он выбрал, я решительно отказалась и надела вместо них свои черные ботинки. Не так шикарно, может быть, даже не более удобно, зато каблуки низкие, и в них можно бегать или выносить лишенного сознания леопарда – если надо будет.

– Ты само совершенство, mа petite, кроме обуви.

– И пусть, – ответила я. – Тебе еще повезло напялить на меня эти чулки. От мысли, что я одеваюсь ради того, чтобы вся тусовка видела мое белье, мурашки бегут по коже.

– Ты говорила Страннику о цене и ответственности. Сейчас мы идем платить цену за твоих леопардов. Или ты теперь об этом сожалеешь?

Грегори все еще валялся у меня в спальне, бледный и слабый. Вивиан забилась в комнату для гостей, изредка односложно отвечая, когда к ней обращались.

– Нет, не сожалею.

– Тогда соберем тех, кто с нами поедет, и в путь.

Но Жан-Клод, произнося эти слова, не шевельнулся. Он так и остался лежать на животе, вытянувшись на белой софе, уронив голову на сложенные руки. О ком-либо другом я сказала бы – растянулся, но к Жан-Клоду это не подходило. Он не растянулся. Он принял позу, он расслабился, но «растянулся» про него не скажешь. Он вытянулся во весь рост, и только носки черных сапог свешивались с края софы.

Я его видала уже в этом наряде, но от повторения он не стал менее красив. Мне нравилась его одежда, нравилось смотреть, как он одевается и раздевается.

– О чем ты думаешь? – спросила я.

– Хотелось бы мне, чтобы мы сегодня остались дома. Я бы тебя раздевал, по одной снимал каждую вещь, любовался бы твоим телом.

Только от этих его слов меня свело судорогой.

– И я бы хотела, – сказала я, вставая на колени перед ним и оглаживая короткую юбку, чтобы она не задиралась и не морщилась. Этому меня учил не он, а моя бабуля Блейк – на бесчисленных воскресных службах, когда мой внешний вид значил больше, чем проповедь.

Я легла подбородком на софу, поближе к его лицу. Волосы у меня рассыпались, касаясь его сложенных рук, лаская его лицо.

– У тебя белье такое-же красивое, как у меня? – спросила я.

– Чесаный шелк, – тихо ответил он.

При воспоминании о его теле я даже поежилась. Ощущать его сквозь толстый шелк, почти живую текстуру, которую мягкая ткань придавала его телу. Мне пришлось закрыть глаза, чтобы Жан-Клод не прочел эти мысли на моем лице. От живости образа я стиснула пальцы в кулаки.

Я почувствовала, что он шевельнулся, и потом ощутила поцелуй в лоб. Он сказал, прижимаясь ко мне губами:

– Твои мысли выдают тебя, mа petite.

Я подняла голову, и губы Жан-Клода скользнули по моему лицу. Он не шевельнулся, пока наши губы не встретились. Тут его рот прижался ко мне, зашевелились губы и языки. Рук никто из нас не поднял, только рты соприкасались. Мы прижимались друг к другу лицами.

– Позвольте прервать?

Знакомый голос был так насыщен злобой, что я просто отдернулась от Жан-Клода.