Местечко Сегельфосс - Гамсун Кнут - Страница 51

– Как чудесно они пели! – сказала фру Раш дамам Ландмарк, пытаясь завязать беседу.

– Вы находите? Ах, да, правда, – ответила фру Ландмарк.– Хотя мы у себя на юге слышали совсем другое пение.

– Я только хотела сказать – очень, очень недурно. Впрочем, я мало в этом понимаю.

– Тебя ведь так легко удовлетворить, Кристина, – вмешался ее муж.– Но одному я рад: что мы учредили союз Благоденствия Сегельфосса. Очень рад! Доктор всегда – в любую минуту – умел ответить, что надо. Он поднял стакан и поздравил своего друга со званием председателя.

– Ну, что ж! – равнодушно отозвался адвокат.– Приходится жертвовать собой ради друзей. Но теперь надо нам устроить базар и собрать денег. Это самое главное. Полагаю, что могу рассчитывать на барышень Ландмарк?

– А эта фрекен Хольменгро не особенно симпатична, – сказала одна фрекен Ландмарк.

– Да уж, можно сказать, – ответила другая фрекен Ландмарк.

– По-моему, – сказал доктор Муус, – в сущности, и нельзя ожидать особенно много от особы, не имеющей за собой нескольких поколений культурных предков.

– И потом у нее желтая кожа. Это от плохого желудка, доктор?

– Тс… не говорите о плохом желудке! – сказал адвокат.

Доктор не обратил внимания на его слова и ответил:

– Нет, это наследственное. Безусловно наследственное. Когда знаешь науку о расах, это не возбуждает сомнения. Вспомните, в жилах фрекен Хольменгро течет индейская кровь. Она то, что называется квинтероика.

– Представь – она индианка! – говорит одна фрекен Ландмарк.

– Вот уж ни за что не согласилась бы быть индианкой!– говорит другая фрекен Ландмарк.

– Я боюсь за ленсмана, – говорит адвокат, думая о своем.– Как бы в один прекрасный день он не крахнул. Как бы мне не пришлось в один прекрасный день положить конец этому делу.

– Неужели этот человек так беззастенчиво живет выше своих средств? – спрашивает доктор.

– Не стоит о нем и говорить! – с досадой отвечает адвокат.– Он мог бы зарабатывать пропасть денег, но он не умеет вести себя, а если что и заработает, у него ничего не держится. Вот, хоть сейчас, когда мы, имеющие на это средства, подписали каждый по пяти крон в пользу благоденствия Сегельфосса – ленсман тоже должен был дать столько же! Но у него абсолютно нет на это средств, с него достаточно было бы и пятидесяти эре.

– Я не видела сегодня начальника телеграфа. Он никогда нигде не бывает? – спрашивает одна фрекен Ландмарк.

– А вы знакомы с ним? – спешивает доктор Муус.

– Нет, мы только один раз подавали телеграмму, – отвечает другая фрекен Ландмарк.

– Да, он нигде не бывает, – сказал адвокат.– Во всяком случае, человек, не делающий визитов, не может быть приглашен в мой дом, есть известные формы, соблюдения которых образованные люди должны требовать, иначе мы все смешаемся в одну кучу.

– А мне показалось, что последняя песня была совсем недурна, – сказала вдруг фру Раш.– Вы не находите, фру Ландмарк?

Улыбаясь с бесконечной снисходительностью, адвокат отвечает жене:

– Что в тебе хорошо, Кристина, так это то, что тебя так легко удовлетворить.

Фру Ландмарк сказала:

– А этот молодой Хольмсен из «поместья», как здесь говорят – там миленький флигель, но никак не «поместье»!

Здесь на севере, должно быть, не очень взыскательны насчет «поместий». Он ведь поселился теперь дома?

– Возможно, – ответил доктор, как будто не знал этого и как будто этого и не стоило знать.

– Его, кажется, не было нынче вечером?

– Нет. Он тоже из тех, что не проявляют особой вежливости, – отозвался адвокат.– Но я пригласил его ради моей жены, – ведь постоянно приходится жертвовать собой ради друзей, – она знала его еще ребенком. Но результат был тот, что он не пришел.

– Ведь он ответил и просил извинить его, – вмешалась жена.– Очень вежливым письмом.

– Недоставало, чтоб он даже не ответил вежливо и почтительно, раз я оказал ему любезность своим приглашением.

– Не знаю, – сказал доктор Муус, – есть люди, с которыми я никогда не мог поладить. Я не мог сойтись и с его отцом, – человек, дослужившийся только до лейтенанта! Он, вероятно, думал, что может прийти ко мне и разыгрывать знатного барина – но не на такового напал!

Вошла горничная Флорина и сказала:

– Пожалуйста, вот тут телеграмма, я нашла ее возле места, где сидел господин помещик.

Телеграмма господину Хольменгро, она была вскрыта: Порто Рико такого-то числа, двести двадцать тысяч за судно, за «Сову», ответ до такого то часа, Феликс.

– Феликс – это сын помещика, – пояснил адвокат.– Потерять телеграмму такой страшной важности! Пойди и сейчас же отнеси ее господину Хольменгро, Флорина.

Эта крупная сумма денег закрыла на минуту всем рты, словно упала на стол. Потом все заговорили: – Двести двадцать тысяч – господи, какими делами и какими деньгами ворочает этот человек! Даже адвокат сказал растерянно:

– Да, нельзя поручиться, что этот человек и сам-то знает, как велико его богатство!

Все эти мелкие людишки вдруг заглянули в величие несколько иного рода, чем их собственное, и не сразу могли опомниться. Чудодей Хольменгро потерял телеграмму, сейчас горничная Флорина идет с ней – потому что ведь не мог же он обронить ее намеренно?

Фру Ландмарк из пасторской усадьбы, скрывая ход своих мыслей, промолвила:

– Феликс – это красиво, не правда ли, девочки?

И, конечно, девочки очень одобрили:

– Неужели он никогда не приезжает домой? – спросили они.

– Домой? Он и так дома, – обидчиво сказал доктор Муус. – У своих соплеменников, – добавил он.

Из парка все еще доносился смех и любовные повизгивания, хотя было уже совсем поздно; когда же визг стал усиливаться, доктор Муус сказал адвокату:

– Послушайте, – это ваши избиратели. И это вам приходится терпеть? Замечание попало в точку. Адвокат с минуту имел такой вид, как будто его разгадали.

– Должен сказать, что признаю за народом право иметь свои развлечения, когда мы имеем свои, – ответил он.

– Мудрым кади, – сказал доктор, заглаживая сказанное, – ты сказал справедливо, и слова твои – золото! Мы с радостью присоединяемся к вам без всяких оговорок, вы этого заслужили. Не поймите меня превратно.

– Но не подлежит сомнению, что они угостились чем-то еще, помимо чая и бутербродов, – заметил адвокат, смягчаясь, – я подозревал весь вечер. Я сейчас…

Он приподнялся и крикнул в темноту с веранды, что теперь все должны удалиться из парка и разойтись по домам. Спасибо за сегодняшний вечер!

Ах, мудрому кади не следовало бы устраивать свой садовый праздник так близко к осени. Правда, было тепло и приятно, но зато и темно для очень многого. Пострадали посадки, пострадали газоны, гравий на дорожках во многих местах оказался разрытым. В ближайшем номере «Сегельфосской газеты» была передовица о празднике, в которой говорилось, что адвокат Раш больше не будет открывать своего парка для народных увеселений.

«Это весьма прискорбно, – писала газета, – господин адвокат и народ всегда находились в добрых отношениях, но теперь народ сам их испортил. После праздника посадки оказались в значительной мере потоптанными, а в боскетах было найдено не более и не менее, как 18 дамских гребней, из них один с красным бисером. Что это отвратительно, не требует доказательства, – писала газета, – и мы полагаем, что народу следовало бы отчасти компенсировать господина адвоката Раша, отдав ему свои голоса на выборах. Все на выборы!»

Выбирать адвоката Раша?

Но мудрому кади не следовало так долго медлить со своим праздником, вечера стали чересчур темны, а во мраке случается многое. Отчего это сороки подняли такой страшный крик? Ха, не более и не менее, как по случаю взлома, у господина Хольменгро, в то время как он сам и его домашние были на празднике, а дом оставался пустым. Налет на его кладовую, грубая кража свинины, мяса, сыра, копченой лососины и сладостей в банках, чистейший гастрономии, да мало ли чего! Вот об этом-то и возвещали сороки!