Похождения авантюриста Гуго фон Хабенихта - Йокаи Мор - Страница 27

Загодя было приготовлено вино в больших кувшинах. Мне поручили наполнять церковные чаши для причастия и подавать танцующим, а те опорожняли чаши в честь Бафомета.

Отвращение мое было велико, но любопытство росло с каждой секундой. Пузатые кувшины вскоре опустели, и тогда Искариот велел мне идти в подвал за новой порцией.

Когда я вернулся, все рыцари и дамы уже расположились за столом, а царица Савская уселась на колени к Навуходоносору. Пока я разливал вино, царица сия крикнула:

— Эй, Малх! Диадема мне тесна, ступай в капеллу и принеси венец той женщины из Назарета.

Меня прошиб холодный пот. В церкви на алтаре стояла статуя Мадонны с драгоценным венцом, изысканно и богато украшенным жемчугом и алмазами — дар по обету всемилостивейшей княгини. К этой священной статуе по великим праздникам сходились благодарные паломники со всей округи, складывая у ног ее щедрые подношения. И теперь я должен снять с головы святой девы эту осиянную реликвию, принесть отвратной потаскухе, напялить на ее взъерошенные лохмы! Даже будь Мария не божьей матерью, а родительницей самого обыкновенного добропорядочного человека — и то было бы кощунством столь гнусно ее осквернить.

Я медлил, не желая исполнять безумную пьяную прихоть, но рыжебородый резко ткнул меня кулаком в бок — чуть дух из меня не вышиб — и заорал:

— Ты что, приказа не слыхал? Иди и скажи галилеянке, что царица Астарта Савская — жрица богини Милитты, желает надеть корону. Ступай!

Что делать? Если откажусь, они вполне способны меня убить.

Когда я приблизился к алтарю для свершения кощунства, казалось, святые готовы были сойти с постаментов, швырнуть мне в голову книги, посохи, ключи небесные и тотчас ввергнуть меня в ад. Статуя Богоматери, чудилось мне, нахмурила брови, когда я снимал венец, и хрупкое драгоценное украшение это казалось такой непомерной тяжестью, что у меня ноги подкашивались при каждом шаге.

Когда я вернулся по винтовой лестнице в зал Бафомета, оргия была в полном разгаре: грешницы минувших тысячелетий в небрежных одеждах вакханок танцевали бесстыдный хорей с Пилатом, Иродом и иже с ними. Астарта выхватила у меня венец, нахлобучила его поверх распущенных волос и забилась в судорогах безумной пляски жрицы, а вокруг нее козлом скакал Навуходоносор, изображая фригийский обряд. Волосы кружились вихрем, и она так быстро вертелась вокруг своей оси, что мне виделось у нее два лица, словно у идола Бафомета.

Вдруг Навуходоносор зашатался, рухнул, опираясь на колени и ладони, и стал жалостно мычать, глаза его почти вылезли из орбит, и я предположил было, что с ним вторично произойдет чудо превращения в быка. В мычании расслышалось нечто похожее на «Малх»; охапку сена, что ли, надо притащить гроссмейстеру? Сытая корова отрыгивает жвачку, человек, превратясь в скотину, поступает аналогичным образом. «Давай купель», — прохрипел он, — и моментом позже гнусная бестия осквернила церковный сосуд, который мне же и пришлось держать перед ним.

После сей процедуры гроссмейстер несколько очухался:

— Собери-ка сосуды, отчисти, отнеси в церковь. Дарохранительницу поставь на алтарь, облатки помести в блюдо, а потом ступай спать.

Астарта после беспрерывных кружений рухнула на пол и запрокинула голову на плечо Навуходоносору; венец Пресвятой Марии упал и покатился к моим ногам. Я поднял его и бережно протер.

— Тож-же на месс-то! — икал Навуходоносор.

— Сперва выпей, — распорядилась Астарта усталым, охрипшим голосом, сняла с пояса чрезвычайно красивую фляжку и протянула мне маленькое золотое чудо ювелирного искусства, украшенное опалами и бирюзой. — Это вино от виноградной лозы, посаженной еще Ноем. Каменная урна с этим вином покоится возле саркофага моей бабки Семирамиды в Ниневии. Пей!

Я медлил. Тогда Астарта отпила из фляжки, внезапно обхватила меня за шею, наклонилась, прижала свои губы к моим и напоила меня. Никогда я не пробовал столь сладкого, жгучего, пьянящего напитка.

— Кто меня ударил по щеке? — вдруг вскрикнула царица Савская, порывисто озираясь по сторонам. Затем снова повернулась ко мне: — Пей! — и протянула фляжку.

Я приложился к горлышку, но после первого же глотка ощутил иной вкус. На сей раз вино было горьковатое, с чуждым и странным запахом, от которого меня передернуло. Я сделал вид, будто пью вдоволь, и с благодарностью вернул фляжку.

— Бери! Дарю тебе на память, — засмеялась языческая царица и швырнула фляжку к прочей церковной утвари, которую я собрал, дабы унести за один раз, в объемистой купели.

Захмелевшая компания принялась гасить свечи, а я поспешил уйти с церковными сосудами, чтобы не оставаться в темноте с бесовской братией.

Вверху я трижды выполоскал церковную утварь в чистой воде и все расставил по местам. Водрузил на алтарь дарохранительницу и бережно возложил венец на чело Пресвятой девы, не преминув поцеловать в мольбе о прощении край ее покрывала. И какого покрывала! Искусная работа была выполнена самой княгиней: разноцветными шелками, серебряными и золотыми нитями тонко вышиты изображения двенадцати апостолов. А с этим что делать? — недоуменно повертел я фляжку; если продать эту вещицу, можно купить хутор или мельницу о пяти колесах. А вдруг все только сон — проснусь с пустыми руками. Прикеплю-ка я фляжку к одному из ремешков своего пояса, римского балтеуса — я был все еще в одежде ликтора, — глядишь и не потеряю. Прочно привязал ее и пошел искать место для ночлега, потому как враз сморил меня сон. Где я свалился и сколько времени проспал — не помню.

Вдруг я почувствовал боль: кто-то дернул меня за ухо да вдобавок ткнул пару раз каблуком в бок. Мой рыжий патрон.

— Ладно, Искариот, встаю, сейчас поднимусь, — пробубнил я спросонок.

— Ах ты, trifurcifer![35] Еще смеет называть меня Искариотом. Погоди, сейчас ты у меня отрезвеешь!

Он схватил кувшин с водой и вылил мне на голову. Это окончательно привело меня в чувство.

— Эх ты. Силен многострадальный! Так-то выполняешь приказ! Тебе велели ждать гостей у дверей склепа, а ты перепутал склеп с подвалом. Мы тебя нашли среди винных бочек мертвецки пьяным.

— А драгоценная фляжка, что я привязал к поясу?

И фляжки, и моего римского облачения след простыл. Вновь на теле проклятая власяница — наследство умершего ризничего.

— Просыпайся, просыпайся, парень, да поторопись в капеллу, греми трещоткой — сейчас месса начинается.

Но ведь я видел все так четко, так явственно!

Когда я прошел через ризницу в церковь, все обнаружил на своих местах.

Саркофаг, окруженный свечами, выставлен в боковом приделе, в саркофаге восковая фигура Христа, что прошлой ночью служители Бафомета прокалывали длинными иглами, — но на ней никаких дыр, никаких вмятин. Церковь заполнена благочестивым людом — процессии сменялись одна другой, восхищенные помпой траурной церемонии. Вот подходят длинной вереницей рыцари ордена в серых рясах и босиком; на коленях приближаются они ко гробу Спасителя и целуют мраморные ступени, ведущие к саркофагу. Но я видел, видел собственными глазами, как этот человек — гроссмейстер — в короне с бычьими рогами оплевывал святой лик и утверждал: Христос, дескать, шарлатан. А теперь целует его ноги. А другие! Спорили насчет зона или сына Ялдаваофа, который либо испугался Офиоморфа, либо вообще не существовал. Теперь же они шли, преклонив главу, бия себя в грудь кулаками, падали ниц при звуках колокольчика, и переполненная церковь молчала, когда гроссмейстер славословил тело Христово. Все дьяволы подзуживали меня закричать в глубокой тишине: «Люди! Христиане! Не вставайте на колени — облатку в священном сосуде топтали языческие ноги Астарты», — и я закричал бы, но белый голубь сомкнул мне уста своим крылом.

Торжественно вступил орган. Хор. Женские голоса запели Meserere, De profundius,[36] клянусь, те же голоса вопили ночью «ты приди ко мне, разлюбезный мой». Я различал интонации Астарты и Далилы, низкий тембр Иесавели. На моих глазах появились они в двери склепа, а затем поднялись по винтовой лестнице. Но там, где я три раза бегал вверх и вниз, нет ни двери, ни винтовой лестницы, а лишь внушительная мраморная гробница некогда знаменитого гроссмейстера ордена — рыцаря Арминия со скульптурным его изображением: в полном облачении, лежа со скрещенными руками на груди. Верно, все это мне во сне привиделось…

35

Негодяй, мерзавец! (лат.)

36

Смилуйся; Из бездны [взываю к тебе] (лат.).