Антология - Вежинов Павел - Страница 72

— Что же будет, когда вы продадите последние экспонаты и не сможете больше получать комиссионных?

— О, вский!

Я понял, что это слово означает для него приспособленчество, в тысячу раз более подлое, чем у Маленького Скорпиона. Кошкарский с его восклицаниями стал мне омерзителен, но дурманные листья располагают к апатии, и я не надавал своему гиду пощечин. С какой стати мне, китайцу, вмешиваться в дела людей-кошек?

Не попрощавшись с Кошкарским, я вышел, и мне чудилось, будто за мной вдогонку несутся стенания похищенных реликвий.

На улице я немного успокоился и подумал, что для кошачьих древностей, пожалуй, счастье попасть за границу. Раз люди-кошки все разворовывают и уничтожают, пусть уж лучше их реликвии хранят иностранцы. Разумеется, это ничуть не оправдывает Кошкарского. Хотя торговля затеяна не им, он бессовестно поддерживает ее и вообще забыл о чести и совести. Мне всегда казалось, что человечество чтит свою историю, а люди-кошки безжалостно порывают даже с отечественной историей. К тому же Кошкарский образован. Если так поступают ученые, то что же творит невежественная масса?!

У меня пропало желание идти к другим новым ученым и смотреть культурные учреждения. Показавшаяся впереди библиотека вновь сулила «хитрость с пустой крепостью».[4] Само здание было неплохое, хотя явно не ремонтировалось уже много лет. Но когда из библиотеки вышла группа школьников, которые, должно быть, читали там книги, во мне снова пробудилось любопытство.

Войдя в ворота, я увидел на стенах множество свежих надписей: «Библиотечная революция». Интересно, против кого она направлена? Размышляя об этом, я вдруг споткнулся о лежащего человека, который тотчас заорал: «Спасите!»

Рядом с ним валялись еще больше десяти жертв, связанных по рукам и ногам. Едва я развязал их, как они трусливо сбежали — все, кроме одного, в котором я узнал молодого ученого. Это он просил о помощи.

— Что здесь происходит?! — изумился я.

— Снова революция! На этот раз библиотечная.

— Против кого же она?

— Против библиотек. Посмотри, господин! — Ученый показал на свои ляжки.

Я увидел короткие штаны, на которые прежде не обратил внимания. Но как они связаны с библиотечной революцией? Ученый объяснил мне это:

— Ведь ты носишь штаны, и мы, ученые, призванные знакомить народ с передовой наукой, передовой моралью и обычаями, тоже надели штаны. Это революционный акт…

«Вот так революция!» — подумал я.

— К сожалению, студенты соседнего института узнали о нашем революционном акте, явились сюда и потребовали каждый по паре штанов. Я заведующий библиотекой, и прежде, когда торговал книгами, постоянно давал часть своей выручки студентам. Дело в том, что они преданы кошкизму, а кошкисты — народ опасный. К сожалению, они ревностно проводят свои принципы и потребовали у меня штаны. Я не мог на них напастись, и студенты восстали. Мой революционный акт состоял в том, что я надел штаны; их — в том, чтобы сшить штаны, каких нет ни у кого. В общем, они связали нас и похитили все мои ничтожные сбережения!

— Надеюсь, книги они не растащили? — воскликнул я, беспокоясь о библиотеке, а не о его сбережениях.

— Нет, их не могли растащить, потому что последняя книга продана пятнадцать лет назад. Сейчас мы занимаемся перерегистрацией.

— Что же вы регистрируете, если книг нет?

— Дом, стены… Готовимся к новой революции, хотим превратить библиотеку в гостиницу и получать хотя бы небольшую аренду. Фактически здесь уже несколько раз квартировали солдаты, но с гражданской публикой было бы как-то удобнее…

Мне очень хотелось уважать людей-кошек, и именно поэтому я не стал больше слушать, иначе я мог бы перейти на брань.

21

Ночью снова полил дождь, который в Кошачьем городе был лишен всякой поэтичности. Трудно предаваться лирическому настроению, когда слышишь треск и грохот стен, падающих одна за другой. Город походил на морской корабль в бурю. Каждую минуту он сотрясался, ожидая своей гибели, но разве это было бы так уж плохо? Я вовсе не жаждал крови и лишь желал людям-кошкам легкой смерти, от обычного дождя. Ради чего они живут? В их истории произошла какая-то нелепая ошибка, за которую они теперь вынуждены расплачиваться. Впрочем, собственные мысли тоже казались мне пустыми и эфемерными.

Ладно, поразмышляю — все равно не уснуть. Что означает, например, кошкизм или другие слова, которыми умудрились немало навредить себе люди-кошки? Я вспомнил о студентах, «преданных кошкизму». На Земле студенчество всегда было носителем передовой мысли, но иной раз его горячность оказывалась поверхностной, а политическая острота сводилась к жонглированию несколькими новыми словами. Если здешние студенты именно таковы, то мне остается лишь закрыть глаза на будущее Кошачьего государства. Винить во всем студенчество несправедливо, но я не должен идеализировать его только потому, что возлагаю на него надежды. Мне так захотелось познакомиться с кошачьей политикой, что я не спал почти всю ночь. Хотя Маленький Скорпион и отрицал свою причастность к политике, я могу узнать у него исторические факты, без которых невозможно понять современную жизнь.

Чтобы не упустить Маленького Скорпиона, я встал очень рано и сразу же обратился к нему с вопросом:

— Скажи мне, что такое кошкизм?

— Политическое учение, согласно которому люди-кошки живут друг для друга, — ответил он, жуя дурманный лист. — При кошкистском строе общество представляет собой большой слаженный механизм, каждый человек в нем играет роль винтика или шестеренки, но все работают спокойно и счастливо. Совсем неплохое учение.

— Какие-нибудь государства на Марсе уже осуществляют подобный строй?

— Да, уже более двухсот лет.

— А ваша страна?

Маленький Скорпион задумался. Мое сердце прыгало от нетерпения. Наконец он сказал:

— Мы тоже пытались, шумели. Я даже не помню учения, которое бы мы не пытались осуществить.

— Что значит «шумели»?

— Предположим, у тебя непослушный ребенок. Ты его ударил. Я узнал об этом и ударил своего ребенка — не потому, что он непослушный, а просто в подражание тебе. Поднимается шум, шумиха. То же самое и в политике.