Путь к Дюне - Герберт Фрэнк Патрик - Страница 84

Слепой Пауль в пустыне

(Это была заключительная глава первоначального варианта «Мессии Дюны»)

Он резко сел и окинул взглядом зеленоватый полумрак сберегающей палатки. Фримнабор лежал у его ног. Он был доволен палаткой и теми немногими пожитками, какие были в его распоряжении. Его внимание привлек фримнабор. Такое маленькое произведение человеческого искусства и умения. Однако все это было необходимой частью его собственной способности выжить в этом месте. Очень любопытно. Много смертей случилось, прежде чем люди додумались сделать несколько совершенно незамысловатых и простых вещей… воплощавших собой жизнь. Он думал, не выбросить ли ему некоторые веши из набора. Какие из них, при своем отсутствии, могут неминуемо привести к смерти? Пистолет с краской? Он вынул его из мешка и отшвырнул в сторону. Нет, пистолет к таким вещам не относится. Зачем он станет оставлять на песке огромное пятно, видимый крик о помощи?

Ощупывая пальцами, он отыскал клочок меланжевой бумаги. Он поднес его к глазам и на свету прочел написанное — официальная инструкция о составе набора и о порядке его укладки. Официальная инструкция! Подумать только! И ведь, наверное, он сам ее и подписал. Да, вот и подпись: «По распоряжению Муад'Диба».

«Важной обязанностью чиновников, находящихся при исполнении власти…»

Нудный, тяжеловесный и самодовольный язык правительственной канцелярии привел его сейчас в неописуемую ярость. Он скомкал бумажку и тоже отбросил ее в сторону. Что случилось, подумал он, с теми послушными звуками, с чистейшим смыслом, которые самим своим существованием отметали прочь всякий вздор? Где-то, в каком-то затерянном уголке, они надежно защищены, спрятаны, ожидая своего случайного открытия. Ум его напряженно работал, как может работать только ум ментата. То тут, то там появлялись отрывочные проблески знания. Так развевались, наверное, волосы русалки, завлекающей охотника в губительную глубину изумрудной подводной пещеры.

Он резко встряхнулся, силой вытаскивая себя из убаюкивающей пропасти, кинувшись в которую, он оказался бы в кататоническом забытье. Во всяком случае, ментатские рассуждения убеждали в том, что он должен исчезнуть внутри самого себя. Основания? Их больше чем достаточно. Он видел их в миг бегства. В тот момент ему казалось, что его жизнь растянулась до бесконечных размеров вселенной. Предзна-ние уже и без того даровало ему бесконечность опытов. Но реальная, истинная его плоть сжалась, она оказалась конечной, и все ее пространство сократилось до изумрудной пещеры сберегающей влагу аварийной палатки, стенки которой трепетали в барабанном ритме усиливающегося ветра. Песчинки ударялись о туго натянутое полотно, как неразумные птицы, налетающие на препятствие.

Пауль добрался до входного полога, раскрыл его, выскользнул наружу и бегло осмотрел пустыню, увидев очевидные признаки надвигавшейся бури: коричневые пыльные буруны, исчезновение птиц, усилившийся кремнисто-сухой запах пустыни. Он застегнул защитный сберегающий костюм и попытался рассмотреть хоть что-то за коричневатой дымкой, застилавшей горизонт. Очень далеко, где-то на краю каменисто-песчаной равнины, вздымались крутящиеся потоки пыли. Эта картина ясно говорила Паулю, что творится за всеми этими далекими видениями. Он мысленно рисовал себе бурю, гигантского червя из песка и пыли — двести или более километров катящейся скрежещущей неумолимой силы. Она будет двигаться, не встречая ни препятствий, ни сопротивления, набирая скорость и мощь. В течение часа она покроет расстояние в шестьсот или семьсот километров. Если он не будет ничего делать и просто останется здесь, то буря придет сюда, сдерет плоть и раздробит кости на тонкие белые щепки. Он сольется с пустыней. Пустыня станет его воплощением, а он — воплощением пустыни.

Пауль вдруг задумался о мрачном чуде — вечном стремлении жизни к смерти. Изумление встряхнуло его. Он решил, что не даст планете просто взять и сожрать его. Атрейдес не может, не имеет права сдаться на милость судьбе, даже если сталкивается с неизбежным.

Времени на свертывание палатки уже не оставалось. Он вернулся под тент, схватил ранец, застегнул его и, неся ранец за лямки одной рукой, начал взбираться по гребню скалы с подветренной стороны. Чтобы уцелеть, надо было найти защищенное от ветра убежище, но на этой стороне скалы не было даже трещины. Предыдущие бури сгладили склон, отполировали его, превратив в идеально ровную вогнутую поверхность, по которой Пауль скатился в нанесенный у подножия песок. Но у фрименов были и другие способы пережить бурю. Выбрав дюну подходящей кривизны, Пауль бросился к ней. Когда он добрался до гребня, ветер уже значительно усилился, дуя резкими порывами. Он валил его с ног, крутил, с противным шорохом швырял пригоршни песка в лицо. Буря настигла его, когда он в очередной раз рухнул в песок. Во впадине между дюнами он принялся лихорадочно вкапываться в землю, отвоевывая у песка дюйм за дюймом, неловко держа ранец за лямки правой рукой. С гребня дюны соскользнул песок, засыпав ему ноги. Пыль забила носовые фильтры. Он выплюнул мундштук, натянул на голову накидку, и в этот момент его накрыла очередная волна песка.

Буря внезапно затихла, словно набираясь сил. Пауль ссутулил плечи, сжался в комок, чтобы освободить небольшое пространство, притянул к себе ранец, на ощупь извлек оттуда уплотняющий инструмент и принялся устраивать себе гнездо в глубине песка. Теперь у него было достаточно места, чтобы воспользоваться дыхательной трубкой. Пора, он уже надышал столько углекислоты, что воздух в искусственном гроте стал спертым и невыносимо тяжелым. Он пробуравил трубкой ход, направленный вперед и вверх, вывел кончик трубки на поверхность, к свежему воздуху. Теперь надо было продуть фильтры, что потом пришлось делать практически при каждом вдохе.

Над ним находился эпицентр бури, ее око. Он оказался прямо на пути ветра, в его смертоносном центре. Когда буря пройдет, ему придется пробурить выход длиной в добрую сотню футов, чтобы выйти на поверхность. Он прислушался к завыванию ветра, доносившемуся через дыхательную трубку. Не явится ли червь, услышав его возню? Неужели таким будет его конец?

Пауль прижался спиной к плотной стене искусственной пещеры, стискивая зубами мундштук дыхательной трубки. Вдох, продувание… вдох, выдох, вдох… продувание…

Светящиеся полоски фремнабора лежали рядом с ним, как зеленые изумруды, единственные источники скудного света в погруженном во мрак гнезде. Не станет ли оно его могилой? Эта мысль показалась ему чем-то забавной. Мышиная нора для Муад'Диба, Муад'Диба — скачущей пустынной мыши.

Какое-то время он забавлялся тем, что сочинял эпитафию на собственную могилу. Он умер по милости Арракиса. Его подвергли испытанию и признали человеком…

Подумал он и о том, как отнесутся к нему его последователи, поняв, что он оказался вне их досягаемости, ушел от них навсегда. Они будут говорить о нем морскими терминами, почему-то подумалось ему. Несмотря на то, что вся его жизнь здесь была пропитана песком, в могилу его проводит вода.

— Он пошел ко дну, — скажут они.

Мне никогда больше не увидеть дождя, подумал он. Никогда не увидеть деревьев.

— Я никогда больше не увижу сад, — сказал он. Голос прозвучал тихо и бесцветно в замкнутом пространстве.

Он знал, что рано или поздно все фримены увидят дождь. Увидят они и сады, лучше, чем тот, который разбили в сиетче Табр.

Он подумал о фрименах с грязными ногами, которые трогают его с любопытством, как неведомую диковинку.

Вода.

Влага.

Он вспомнил рынок, где продавали собранную росу и где собирались все торговцы водой из Арракина. Теперь они рассеяны, они перестали существовать, уничтоженные теми переменами, которые пролились на эту планету с рук Муад'Диба.

Муад'Диб, чужеземец, которого они ненавидели.

Муад'Диб был порождением иного мира. Каладан — где находится этот Каладан? Что такое Каладан для людей Арракиса? Муад'Диб привнес нечто чуждое в естественные природные циклы Арракиса. Он нарушил тайный ход жизни пустыни. Солнце и луны Арракиса навязывали планете свой ритм. Но явился Пауль Атрейдес. Арракис приветствовал его как спасителя, назвал его Махди и Муад'Дибом… и нарек его тайным именем Узула, основания столпа. Но это не изменило того факта, что он был чужеземцем, сунувшим нос не в свое дело, он был порождением иных ритмов, он стал отравителем Арракиса.