Сестры - Бут Пат - Страница 50

Потом настала очередь Ивэна, и в мозгу у Билли все поплыло, когда калифорнийское шампанское соединилось с выпитым под музыку Эм-ти-ви кубинским ромом.

– Я люблю Америку, но я поклялся в рот не брать американских вин. – Как глубокомысленно, вежливо, высокопробно . – Ты, возможно, кое-что слышал о моих небольших галерейках в Нью-Йорке и здесь, в Лос-Анджелесе. – Как сдержанно, скромно, восхитительно . А потом раздались волшебные, из иного мира слова: – Я бы очень хотел посмотреть твои работы. Я прямо-таки нутром чувствую, что они того стоят.

Еще немного шампанского. И виски с содовой. Ты пробовал «Белл»? Если нет, то «Тичер» тебе понравится. Только не нужно льда. Да, правильно, я и попросил безо льда.

Ты знаешь маленькую щучку, что запустила это заведение? Деньги у него наследственные. От производства пакетов для молока, по-моему. Ощутил себя победителем лотереи, обогатившись на спекуляциях нефтью Аляски. Пойдем, познакомлю тебя с ним. Обхохочешься.

Билли, изумленный и страшно польщенный, принял приглашение вступить в тайный сговор «нас» против «них».

Во время знакомства вновь повторилась та же просьба. Ивэн Кестлер желал осмотреть его работы.

– Между прочим, я не знаю, как тебя зовут.

– Билли Бингэм.

– Билли. Билли Бингэм. Ну, я хотел бы надеяться, что мир искусства с удовольствием откроет для себя это имя. – Он лучезарно улыбнулся и, взяв Билли за голый локоть, повел его через удивленную толпу к хозяину вечера.

– Вилли, рад тебе представить Билли Бингэма. Он художник. Проживает в пустыне. Он поселился в доме Джули Беннет. И ты знаешь, у меня на его счет одно из моих безошибочных предчувствий. В последний раз у меня так было с Джексоном Поллоком. Что ты на это скажешь?

Вилли Гэрригюс хотел бы говорить только то, что желал услышать Ивэн Кестлер. Он внимательно вгляделся в Билли. Отличить постмодернизм от обезьяньего малеванья он бы, пожалуй, не сумел, но он мог разглядеть то, что можно хорошо продать.

– За мной право первого выбора. – Голос Ивэна Кестлера был резким и сухим. Весь разговор был затеян ради того, чтобы показать этому божественно сложенному мальчику, что Гэрригюс для Кестлера всего лишь платок для сморкания, не больше. Не для того он существует, чтобы подпустить его к торговле произведениями искусства.

– Разумеется, Ивэн. Разумеется. Я и не собираюсь высовываться. – Он облизал нервно подрагивающие губы и обвел взглядом комнату. – Что ты думаешь о выставленных работах?

Ивэн мерзко рассмеялся, и его лукавые глаза понимающе посмотрели в глаза Билли.

– Ему не следовало заниматься этим, а, Вилли?

Сердце Вилли упало, когда он понял, сколько денег он только что потерял на своем художнике.

Этот мальчишка только и знал, что носился с девочками на автомобиле; разбрасывал непомерные счета в «Вест-Бич кафе» и в магазинах на 72-й улице. Теперь он подпирал стену, величественно равнодушный к тому, что как художник он только что умер навеки.

– Но почему тебе не нравятся работы, Ивэн? Слишком прямолинейны? Чересчур кричащи? Он еще совсем молодой, Ивэн. У него полно времени, чтобы созреть.

Ивэн опять рассмеялся.

– Нет, мой дорогой Вилли. Я не выражаю мнение . Я констатирую факт . – Он усмехнулся самому себе и Билли. Это было не просто замечание. В мире искусства большинство людей имели свои суждения. К ним можно было прислушиваться, а можно не обращать на них внимания. Но суждения Ивэна Кестлера всегда были сбывающимися пророчествами. В колонке, которую он вел в «Нью-Йорк таймс» его «нравится» становилось тем, что нравилось и остальным, а его «не нравится» приравнивались к смертельному приговору. Функции дилера и критика никогда раньше не соединялись в одном лице. Но Ивэн Кестлер был выше злых языков, твердивших о «противоречии интересов». Он сам был законодателем нью-йоркского рынка искусства, как Д.-П. Морган был законодателем Уолл-стрит. И никто ничего не мог с этим поделать.

– Я страшно огорчен, что ты так думаешь, Ивэн.

Не блеснула ли слеза в глазах Гэрригюса? Только удача в торговле молочными упаковками могла так далеко завести Вилли. Теперь все дело было в том, что станет дальше с галереей. Ивэн Кестлер махнул, словно прощая, рукой.

– Не волнуйся, мой дорогой. Все мы совершаем ошибки. И я однажды ошибся. – Одна из его выгоревших на солнце бровей поднялась, словно удивившись такому феномену. – Ах да, вот, например. Позволил Лихтенштейну отправиться в Пейс в конце шестидесятых. Это теперь, глядя в прошлое, хорошо говорить, что он поразил сразу несколько целей.

Юноша, отделившийся от группы молодых людей, был привлекателен в стиле Синди Лаупер – легкий, как эльф, и явно стремящийся прослыть личностью.

– Вилли, когда все это закончится, пойдешь с нами танцевать? Мы все хотим попытаться найти «Крэк». – И он одобрительно хихикнул в нетерпеливом ожидании.

Вилли выглядел неуверенно.

Ивэн приготовился вдохновлять Билли принять участие в этом развлечении. Однако Билли не нужно было вдохновлять.

– Ты сказал «Крэк»?

– Именно.

– Мне тоже хочется отправиться с вами.

– Отлично. Превосходно. Но кто твои друзья, Вилли? Ты что, не хочешь нас познакомить?

– А что это за «Крэк»? Какой-нибудь ночной клуб? – быстро осведомился Ивэн. Он вновь взял инициативу в свои руки. Этого он упустить не мог. Если нужно будет поехать в ночной клуб, значит, так тому и быть.

– А кто-нибудь из вас бывал у «Хелены»?.. – с надеждой начал было он. Елена Кальяниотис, черноволосая королева танго, владелица богатейшего голливудского ночного клуба, теплотой своего приема заставляла положиться на репутацию своего заведения. Да еще за столиками в окружении стольких знакомых лиц – Джек и Анжелика, жуликоватый гуру Гарри Дин Стэнтом, и рычащий на своих помощников Мики, Эмилио и Роба, повсюду таскающий своих девочек – Элли, Деми и Мелани.

Но Синди Лаупер такой род удовольствий совсем не привлекал:

– Ну нет! Ни в коем случае. Только не эти киношники. Все это было в прошлом году.

– Ну а я что-то никогда о таком заведении и не слышал… «Крэк». – Ивэн терпеть не мог, когда его мнением пренебрегали. Он готов был взорваться от гнева.