Жена напрокат - Санжаровский Анатолий Никифорович - Страница 11

11

Пухлявенькая телятница Надя Борзикова была категорична:

– Я про ребят. Плохого они поведения у нас. В один придых матерятся всеми ругательствами от Петра Первого до полёта Терешковой в космос. Водкой от них тянет – на Луне слышно! Есть нахалы – женятся три-четыре раза и портят жизнь стольким и больше девушкам. При помощи юмора таких надо что? Лин-че-вать!

Женская половина зала вызывающе поддержала:

– Пр-равильна!

Агитатор Зоя Филькина философствовала:

– Не надо слушать музыку. Надо знать биографию композитора. Послушайте Бетховена. Музыка тяжёлая, давит. Такой у него была жизнь. А музыка Россини лёгкая, радостная, как его жизнь. Моя просьба: печатайте биографии композиторов для сельских любителей музыки…

Советчики сидели в первых двух рядах и друг за другом поочередно стреляли в приезжих наставлениями.

У гостей туманились взоры. Они вежливо выслушивали каждого говоруна. Даже хлопали.

Столичное воспитание сказывалось.

1964

Барьер с челочкой

Прежде чем останавливать мгновение, убедись, что оно прекрасно.

Б. Крутиер

То было раннею весной.

Первый гром.

Первая тёплая дождинка.

Первый вздох.

Наша героиня вздохнула не раз и не два.

Сквозь прищур ресниц безучастно смотрела на экран.

«Голый остров».

«А в газетках расписали – шедевруха! Скучища…»

– … ну будто воду на тебя возят! – ввернул подсевший сосед.

Она несказанно оживилась.

Он притронулся к её пальцам, достаточно робко сжал, будто разведывая, и они ушли из тёмного кино.

Навстречу плыли зелёные огни светофоров, улыбки, каркасные дома.

Он вспомнил свою коронную идею – нет на земле страны, где бы любовь не обращала влюбленных в поэтов, – и прорвался альбомной рифмой:

– Выпрекрасны, точнороза,Толькоразницаодна:Розавянетотмороза,Вашапрелесть – никогда!

Пёстрокрылка была без ума:

– Мальчики, вымальчики,Вредныесердца:Насловахвылюбите,Наделе – никогда!

– Я буду любить тебя до бесконечности! – поклялся он.

На следующий день он упал к ногам Галки Подгориной:

– Я ате… ист… Но с этой минуты я верю. Бог есть. Это – ты!

Она попросила встать и дохнуть.

– Для смелости…

Галка примирительно улыбнулась:

– И что делать с тобой, сердечный разбойник?

– Любить! – картинно посоветовал Сергей.

Раз идёт Галка по парку – Сережка.

Сидит на скамейке с рыженькой принцессой и что-то пылко ей твердит. Никак про розы?

Прошла мимо – не глянул даже.

«Хорошо. На первый раз я тоже не видела».

Но через месяц, когда с неземной нежностью Сережка целовал другого ангела с чёлочкой, как у неё, Галка взорвалась.

Она нежданно выросла между ними, как атомный грибок, свирепо вращая белками.

Ангел испуганно удалилась.

– Что это? – спрашивает Галка.

– Испытание твоей верности. Я верен только тебе. Но это не значит – время делать оргвыводы о женитьбе. Жизнь ещё проверит верность друг другу, наставит столько барьеров. Зачем ждать, пока встанут барьеры сами, надо искать их и брать.

– С чёлочкой – барьер?

– Он, матушка, он.

Сергей порхает от барьера к барьеру и не торопится официально засвидетельствовать свою верность бедной Галке, которая так наивно ждёт от мотылька Сержа чего-то серьёзного.

Галка не выдержала испытания и пришла в редакцию.

– Будьте добры, напишите такой фельетон, чтоб он прочитал и умер. Это моё последнее желание.

Я почесал за ухом:

– А если не умрет?

– Тогда, наверно, я умру.

При мысли, что такая прелестница может уйти в мир иной, я отчаялся без раздумий распатронить вертопраха:

– Его фамилия? Где работает?

Галка долго тёрла нежный лобик и ничего путного не выдавила.

Она ничего не знала о своём сердечном разбойнике, если не считать, что он автор афоризма «Ах, любовь – это сон упоительный!», что он поёт: «На Дерибасовской открылася пивная» и читает стихи про розу с разницей.

– А по идее, ему б надо указать на дверь, когда пьяным объяснялся, – сказала Галка. – Но меня заинтриговало: а что потом, за объяснением, за испытанием?

Мне не жалко Галку. Я сказал, напишу фельетон о ней персонально. В назидание ветрушкам.

В Галкиных глазах гневно сверкнула молния.

Грома почему-то не было.

Гром благоразумно воздержался от стука.

1964

Генеральские игры

Если Господь создал человека по своему образу и подобию, то ему надо ещё много работать над собой.

Б. Замятин

У генерала Разборова умерла жена.

Ну, похоронил…

Благородно горюет целую неделю, горюет вон уже вторую…

Лёг – один, встал – один. Ни шуму, ни прений.

Как-то до грубости странно.

И первой эту странность заметила старинная приятельница покойной.

Заметила и усердно так говорит:

– Вы, Иван Николаевич, петушок ещё крепенький. Не страдать же век. Подыщу-ка я вам пеструшечку поинкубаторней.

– Поищите, поищите, тётя Люся.

Так и сказал: тётя Люся. Тем самым намекая, чтоб она не начала свои глубокие поиски и предложения с себя.

Дня через два звонит тётя Люся:

– Иван Николаевич! Нашла я вам компромисс. Ждите. Сегодня приведу.

И первая мисс ему не понравилась.

Не понравилась и вторая, и третья…

И осерчал тогда генерал. Подумал:

«Ну что эта тётя таскает мне вторсырьё? Одни братские могилы – упасть, обнять и заплакать![15] Что тут у меня, шлакоотвал?[16] Давай, Ванюшок, меняй тактику подбора. Сделай игрой…»

И стал генерал своим гостьюшкам как бы в шутку мерить давление. Выше ста двадцати на восемьдесят – никаких разговоров!

Померил у одной…

У другой…

У десятой…

Иссякли у тёти Люси мисс-запасы.

А игра генералу понравилась.

Хочется продолжения.

Что делать?

И тогда генерал переметнулся на газеты.

Отдал две копейки, а удовольствия на рубль. На первые три страницы и смотреть не надо. Там всё такое серьёзное.

А вот четвёртая – хе-хе.

Объявленьица о разводах.

Штука!

Решил генерал заняться миротворческой миссией.

«Парочка надумала развестись. А я пришёл и примирил. Дело? Большое и доброе! А не помирю – из свежих батончиков-разведёнок, может, себе подберу свою Стодвадцатьнавосемьдесят… Тоже дело!»

И пошёл он первый раз на дело.

Пришёл точно по адресу, вычитал в газете.

Когда молодые узнали, чего припёрся незваный генерал, союзом навалились его мутузить. Не лезь не в своё корыто!

И так отходили, что Иван Николаевич еле тёпленькие унёс бедные ножки.

Бредёт он в охах домой, горько думает:

«А на гражданке дедовщинка пострашне-ей, чем в армии…»

Тут его нагоняет толстейка молодуня. Подруга кандидатши в разведёнки. Тоже активисточка, прибегала мирить молодых.

То да плюс сё, и стала сыроежка жалеть бедного Ивана Николаевича.

И видит даже невооружённым глазом Иван Николаевич, что у молодуни кроме жалости и все прочие сахарные достопримечательности на месте. И в хороших количествах!

вернуться

15

Братская могила: упасть, обнять и заплакать – о толстой женщине.

вернуться

16

Шлакоотвал – кладбище.