Допрос безутешной вдовы - Каминаси Кунио - Страница 6

– Муж у нее… – Сома сделал выжидательную паузу, окончательно похоронившую мои надежды отыскать в потемках его души хотя бы зачатки чувства юмора, – муж у нее – владелец компании по закупкам и продажам подержанных автомобилей, Катаяма Ато.

– Ато?

– Ато, – еще раз подтвердил правильность услышанного мной дисциплинированный сержант.

– А почему ниигатские с этим, как вы изволили выразиться, Ато связаться никак не могут? – Я перевел взгляд с Сомы за окно: кабинка неумолимо продвигалась к апогею траектории плавного течения-верчения чертова колеса, и все остававшееся внизу, под нашими ногами, постепенно теряло конкретность форм и трансформировалось в монолитную лилипутообразную массу.

– А его нет нигде: ни на работе, ни дома. – На Сому набираемая кабинкой высота пока никакого видимого влияния не оказывала.

– Сегодня понедельник, а у этих торговцев работа сами знаете какая: по всему городу мотаться надо… в поисках радости… – Я постарался сконцентрировать свой сонный взгляд на исполнительном Соме и отключить боковое зрение, чтобы не портить себе, как называет подобные ситуации Ганин, «обедни».

– Да, конечно, – согласился со мной Сома. – Они его найдут, разумеется… Рано или поздно…

– Так, а что по ней?

– По ней – это по его жене, да?

– Именно!…

– Значит, эта Ирина – сахалинская русская, двадцать лет лет ей. Замуж за Ато Катаяму вышла два года назад. По сведениям ребят из Ниигаты, познакомилась с ним на Сахалине, при каких условиях – неизвестно, известно лишь, что Катаяма там уже несколько лет имеет свой автомобильный бизнес, так что познакомиться с русской девушкой для него проблемы не составляло. Только вот… – Сержант вдруг замялся, его глаза перестали смотреть в мои и заскакали над моими плечами.

– Что «только»? – Я вцепился взглядом в задергавшегося Сому, продолжая одновременно без особого успеха гасить боковое зрение. Наша кабинка достигла наивысшей точки, и я вдруг почувствовал, что мои внутренности, особенно в нижней части живота, зажили своей собственной, отдельной от остального тела и сознания жизнью. Не скажу, чтобы я боялся высоты, но одно дело, когда тебя от ледяного разреженного пространства отделяет двойная стенка массивного «боинга», и совсем другое – когда между тобой и пускай не глубокой, но все-таки бездной какие-нибудь пять миллиметров хлипкого прозрачного пластика.

– Да понимаете… – протянул Сома, которого разверзшаяся под нами бездна явно не пугала, – понимаете, по документам выходит, что между ними слишком уж большая разница в возрасте.

– Сколько этому Ато? – Замершая на сумасшедшей высоте кабинка качнулась и наконец-то начала долгожданное снижение, и мои разнесчастные почки с мочевым пузырем постепенно стали возвращаться на свое законное место.

– Пятьдесят восемь, – мрачно прошептал Сома.

– Ого! На дочке, значит, папаша женился! – Я попытался разыграть удивление, хотя, честно говоря, давно уже перестал удивляться таким вот парам. Правда, у нас, в Японии, чаще происходит обратное, когда какая-нибудь перезрелая дамочка, обычно не нуждающаяся в средствах, заманивает в свои коварные сети двадцатипятилетнего плейбоя, предпочитающего зарабатывать себе на жизнь сексуальным обслуживанием своей покровительницы, а не укладкой горячего асфальта на сауноподобном Сикоку. Но и в том, что поживших на свете мужиков тянет к свеженьким, не потрепанным пока еще ни жизнью, ни другими мужиками девицам, я не вижу ничего предосудительного. Причем на этих, как кому-то может показаться, крамольно-фрейдистских мыслях я ловил себя уже давно. То есть не то чтобы это вдруг появилось в моей башке после того, как мне треснули пресловутые по нашим японским меркам сорок два. Нет, еще в студенческие годы, шатаясь с приятелями по токийскому району Синдзюку, я абсолютно случайно застукал в привокзальном кафе своего родимого папашу, которому тогда было аккурат как мне сейчас, с молоденькой аспиранткой. Они, помнится, распивали кофе и якобы обсуждали что-то типа особенностей использования старославянизмов в прозе какого-то Розанова, которого отец в умных разговорах с коллегами за пивом неоднократно называл козлом и бабником. Сам же он при этом, прямо как козел и бабник Розанов, клал руку поочередно то на плечи, то на бедра смазливой и податливой хохотуньи, и я, расположившись с дружками поодаль от них, в течение сорока минут имел удовольствие наблюдать за столь неожиданной физиологической метаморфозой моего якобы глубоко духовного папы. О том, чтобы заложить его ни о чем не подозревавшей маме, и речи быть не могло, конечно. Но и вызывать его на душещипательные беседы при ясной луне один на один мне тоже ужасно не хотелось. Проще всего оказалось собраться с трезвыми мыслями и найти подходящее объяснение всему произошедшему (я, правда, до сих пор сомневаюсь, что между отцом и той аспиранточкой действительно что-нибудь произошло – в физиологическом, то есть «розановском» плане, я имею в виду…), после чего мирно успокоиться с мыслью о том, что мы, неуемное мужское племя, «все там будем», как пора подойдет, тем более что отцовская девица была недурна собой, да и, видимо, не слишком тупа, если хотя бы поверхностно – на уровне внешне глубокомысленных кивков и пронизанного деланным пониманием и согласием поддакивания, но знала, кто такой Розанов и что такое старославянизмы.

– Дочка у него действительно имеется, – напомнил о своем присутствии Сома, – только от первой жены.

– Молодцы эти ребята из Ниигаты! А вы, сержант, говорите, что они не делают ничего! Вон сколько всего разузнали!

– Да это несложно. Эта Ирина ведь иностранка, а за каждым иностранцем у нас, сами знаете…

– Ну теперь-то она не иностранка, – поправил я Сому. – Теперь она – как мы с вами. Так ведь?

– Так, конечно, – кивнул сержант. – Но вы же сами понимаете, господин майор…

– Понимаю. Сам… – Я наконец полностью вышел из оцепенения, вызванного необычайным телесным подъемом. – Что еще? Зачем она сюда приехала? И как?

– Как – это понятно: на обычном пароме, с машиной вместе. Зачем? По судовым документам, она не только зарегистрировалась как пассажирка, но и предъявила при посадке туристическую путевку. То есть формально она прибыла в Отару как туристка.

– В одной группе с нашей словоохотливой бабулей?

– А-а-а, это вы о Ямада-сан? – Сома ласково улыбнулся, как улыбнулся бы любой из нас при упоминании о любимой родной бабушке.

– О ней, Сома-сан, о ней, милой! Вы, как я понимаю, уже имели удовольствие познакомиться с возмутительни-цей капитанского и нашего спокойствия.

– Хорошая бабушка! – Сома, надув губы, наигранно обиделся на меня за «бабулю». – Ее информация является очень полезной для нас. И, главное, полной! Нам бы побольше таких информаторов!…

– Да, не помешали бы нам такие информаторы, – согласился я с Сомой. – Только не по экологической, а по уголовной бы линии…

– Экология тоже важна! – отказался соглашаться со мной почитающий старость и старческое словоблудие сержант.

Мы выпрыгнули из приземлившейся наконец кабинки и медленно пошли по длинному мосту в сторону торгового центра.

– Я так и не понял, она прибыла в группе или нет? – продолжил я допрос Сомы.

– Нет, в прибывших группах туристов, в том числе и в той, где зарегистрирована Ямада-сан, Ирина Катаяма не значится.

– Это странно или нормально? – Я слабо разбираюсь в тонкостях нашего туристического бизнеса.

– Это, в общем, нормально, не считая того, что она приехала одна, без мужа.

– Что в этом странного?

– Тоже ничего, если не брать в расчет, что ни из номера, ни по сотовому она мужу из Отару не звонила.

– Обычная японская жена… – резюмировал я наши с Сомой социологические изыскания. – И, надо полагать, обычный японский муж. Чего друг друга лишний раз теребить… Что по машине?

– Машина зарегистрирована на ее имя. Мы проверили: по нашим каналам чистая…

– Сома-сан, у нее муж торгует машинами, как вы сказали. Еще бы она ездила на «паленой»!