День на Каллисто (антология) - Вейс Ярослав - Страница 71

— В чем дело, Сандрочка, почему мы грустим? Или мы скучаем без краж?

Взглянув на Ироудека, Сандра даже не улыбнулась Он подошел к ней, дружески положил руку на плечо. Что она может ответить? Как должна вести себя? Ведь это в конце концов неприлично — все время ходить с заплаканной физиономией. Разве Ироудек в чем-то виноват?

— Что с вами? Вы ведь теперь знаменитость! Вот уже две недели о вас трубят во всех газетах — и у нас, и за рубежом, интервью в журналах: САНДРА СПАСАЕТ КАРТИНУ «ЗЕЛЕНЫЕ ХЛЕБА». Вас это не радует? Или вы расстались со своим приятелем?

Сандра отвернулась.

— Ах вот в чем дело. Ну, ничего, переживете, такое с каждым может случиться. Пройдет неделя-другая, и вы об этом и не вспомните.

Расстались с приятелем? Если бы.

«Меня покинуло поле, мое поле, вот уже две недели оно не дает о себе знать. А почему, собственно, оно должно давать знать о себе? Ведь кражи прекратились… Мне помогло поле, всем нам помогло поле. Я должна быть счастлива».

Но Сандра не испытывает счастья. Она тоскует, как если бы ее покинул человек, который постоянно находился рядом с ней, вернее в ней самой, и вдруг исчез, не попрощавшись, даже адреса не оставив.

«Поле, — шептала Сандра каждый вечер, — отзовись, мое поле. Многое я хотела бы узнать. Откуда ты, из какого мира?»

Она долго прислушивалась к пустоте… «Ты так долго молчишь. Ты еще со мной?» «Да, я с тобой», — раздалось внезапно, и она вздрогнула.

Поле!

«Сандра, — прозвучало тихо внутри ее, — эксперимент завершен, я исполнил свой долг. Кончилось и мое вмешательство. Не жди от меня никакой помощи, разве что одни неприятности. Наши законы не позволяют изменять живые существа, а я изменяю тебя, ты становишься непохожей на своих соплеменников. Мы больше не можем быть вместе. Чтобы сберечь картины, я обращался за твоей помощью и превысил свои права. Ибо я понял, вернее, ты помогла мне понять, чтд для вас имеет ценность. Ты должна снова обрести прежнее свое состояние, стать сама собой, а не каким-то раздвоенным существом. Вот почему я и не даю о себе знать. К тому же беседы с тобой резко сокращают запас моей энергии, впрочем, это не главное. Видишь, я искренен и откровенен. Мне хорошо. Ты понимаешь, меня, Сандра?» Вместо ответа она заплакала.

«Поле мое, объясни, что значат слова: эксперимент завершен? Чей эксперимент? Ведь я ничего не знаю. А ты? Куда направишься ты, когда покинешь меня?»

«Не беспокойся обо мне, Сандра, я существую по законам нашей планеты и по тем же законам умру. Как в свое время и ты, Сандра. Законы природы неумолимы, и мы должны считаться с ними».

Ее обдало легким ветерком; она подняла руку — ветер прошел сквозь пальцы.

«Я знаю, мое поле, мне будет тоскливо без тебя».

«Если ты хочешь, на какое-то время я останусь с тобой и сделаю это с великой радостью. Если ты вдруг надумаешь сделать мне приятное, позволь полюбоваться картинами, которые я могу обозревать только твоими глазами и восторгаться только благодаря твоему восприятию. Ничего подобного в жизни я еще не испытал. Ты выполнишь мою просьбу? Хотя бы иногда посещай музеи, прошу тебя. Прости, Сандра, что я не понял раньше…»

Ветерок затих, колосья застыли в неподвижности.

«Поле, — думала Сандра, — сколько времени ты еще сможешь побыть со мной?»

Она не торопила его с ответом.

«Разговор со мной лишает тебя сил, а я не хочу твоей смерти. Но останься подольше со мной, мы вместе походим по музеям. Я научу тебя смотреть картины — тому, чему я так мечтала научить Индржиха…»

Утром Сандра никак не могла решить, стоит ли ей идти на прием к психиатру? На всякий случай она положила талончик в сумку: идти — не идти?

Ноги заплетались; она тащилась в поликлинику вместо того, чтобы бодро шагать на службу. Но ей уже знакомо было такое состояние. «Поле, мое поле, ты хочешь, чтобы я шла к врачу? Почему?»

И все-таки она пересилила себя и пошла на работу. День прошел беспокойно, снова ошибка в расчетах. К счастью, Ироудек не из тех, кто устраивает скандалы. Что же ей делать? Вечерами ее мучает головная боль, которая не прекращается ни на минуту. «Ладно, завтра пойду к врачу, если ты этого хочешь. Но почему? Или это не твоя воля? Ты уже не со мной?»

Тихо, пусто до грусти. Тоска…

«Ты уже не будешь со мной, поле? Врач должен приглушить мою боль? Ладно, послушаюсь тебя. Но если ты так думаешь, то зря. Я всегда буду вспоминать о тебе с благодарностью, мое доброе поле. Никогда не забуду тебя…»

Та же приемная, молчаливые пациенты, та же медсестра.

— Прошу вас, девушка. — Бодрый голос, профессиональная улыбка.

— Я назначена на сегодня, пан доктор. — Она кладет талончик на стол.

— Так, так. Значит, вы — та самая знаменитая Сандра, что спасла картину Ван Гога и все остальные.

Сандра молчит, выжидая. «Зачем ты послало меня сюда, поле? По-твоему, я должна поддерживать пустую беседу?»

А психиатр продолжал:

— Интересный случай, в самом деле, чрезвычайно интересный. Когда вы были здесь в прошлый раз, все выглядело гораздо проще. Помните?

Она кивнула.

— Тогда я не сказала вам всего, пан доктор.

Он понимающе улыбнулся.

— Никто никогда и не выкладывает врачу все во время первого визита. — Он показал ей на кресло, она села. — Но раз уж я вами занялся, расскажите-ка мне обо всем подробнее.

Он вытащил из ящика стола номер журнала «Кветы», где было помещено интервью с Сандрой.

Сандра молчала.

Врач раскрыл журнал.

— Вы можете описать свои ощущения? Чем была вызвана ваша уверенность? Каким образом вы получили информацию?

— Мне нечего добавить, пан доктор. Все было именно так, как здесь написано. Просто однажды я узнала, что предстоит похищение картины Ван Гога.

— Вам сообщил об этом тот самый голос, о котором вы упоминали в прошлый раз?

— Не знаю. Собственно, это даже не голос.

Она колебалась, но сигнала открыть тайну от поля не поступило. «Бедняжка поле, оно хочет, чтобы врач дал мне что-нибудь успокаивающее». Волна нежности мелькнула у нее в глазах, и врач насторожился.

— Знаете что? Давайте-ка испробуем гипноз. Ложитесь сюда.

Она послушно легла на кушетку. «Если поле не захочет, чтобы я говорила, оно даст мне знать». Сандра уставилась на блестящий шар, висящий у нее над головой, и стала вслушиваться в слова врача: отдохните, ни о чем не думайте, представьте себе то место, где вам хотелось бы быть. Вы спокойны, вас ничто не волнует. Шар то тускнел, то вновь становился блестящим, словно его окутывала серая пелена, веки тяжелели, слова, доносившиеся откуда-то издалека, становились все приглушеннее. Сандра вновь очутилась на поле, на мягкой теплой земле среди хрупких колосьев; ощущение счастья, почва под ногами дышит одновременно с ней и пульсирует в том же ритме, что и ее сердце…

Но вот солнце превратилось в лампу, а земля — в простыню. Врач внимательно и спокойно смотрел на нее. А Сандре хорошо: она до сих пор ощущает это двойное слаженное пульсирование. Она улыбнулась.

— Благодарю вас, пан доктор.

И она охотно рассказала о своих ощущениях: поле, похожее на то, что на картине в галерее, но в то же время совсем другое, чем «Зеленые хлеба».

— Вы хотели бы иметь эту картину?

Взгляд девушки выражает удивление.

— Зачем? Она у меня есть. Ведь ее не украли.

Доктор прикрыл глаза. «У вас есть эта картина, точно так же как у меня, как у любого другого посетителя галереи».

— Я имею в виду, хотели бы вы иметь ее у себя дома?

Сандра не понимала.

— Но ведь… Она всегда в моем распоряжении…

— Ага, зрительная память. Воображение. Беспокойство о судьбе произведения искусства, которым вы особенно дорожите. Не так ли? Между прочим, охранники тоже испытывали чувство беспокойства: страх, что произойдут кражи, обуял всех, весь мир был в тревоге. А вы — такая чувствительная, такая эмоциональная натура…