Ордер на возмездие - Воронин Андрей Николаевич - Страница 47

– Все, у меня нет времени, машина ждет.

– Погоди, погоди, Мешков, когда этот Рублев ко мне заскочит?

– Может, завтра, может, послезавтра. Я его по полной напряг, так что, думаю, он тебе поможет. А ты обо мне не забудешь, да, Матвей?

– Не забуду.

– Ну, пока, до встречи. Бегу!

Толстошеев еще прижимал трубку к уху, издающую короткие гудки.

– Ничего себе! – он бережно положил трубку на рычаги аппарата, а затем шаркающей походкой направился на кухню, вытащил из холодильника банку пива, откупорил ее, принялся жадно лакать, понимая, что если и заснет, то не скоро.

– Ну? – взглянув на полковника Бахрушина, спросил рэпер Леша.

Полковник, как заядлый театрал, тихо зааплодировал. Техник – тоже. А Леша сбросил ноги со стола, смахнул с полированной поверхности песок и поклонился, тряхнув разноцветными прядями.

– Если еще что надо – звоните!

– Алексей, ты, надеюсь, понял?

– Я все понял, не дурак. Соображаю, в каком заведении нахожусь. А швейные иглы из разговора – это что, кстати?

– Так, железо… Тебя, кстати, это не должно интересовать, ты же не портной?

– Это точно, к такой работе у меня руки не лежат.

И полковник Бахрушин под занавес рассказал анекдот, который ему очень нравился – о двух евреях, о Семе и Фиме: Сема был портной, а Фима сапожник. И вот однажды, сидя в мастерской и занимаясь своим делом, они разговорились. Сема тачал сапоги, а Фима шил жилетку.

«Если бы я был царем, я бы жил очень хорошо», – сказал Фима.

«А я бы жил еще лучше», возразил Сема.

«Почему?»

«Потому что если бы я был царем, я бы при этом еще немножко шил».

Анекдот развеселил Лешу и капитана Брюлова. Бахрушин же, рассказав анекдот, даже не улыбнулся. Он думал о том, что принесет ему завтрашний день.

Жизнь на автосервисе кипела круглые сутки. Посетители приезжали, пригоняли битые автомобили, забирали отремонтированные, рассчитывались, благодарили, договаривались. В мастерских гудели станки, сварка разбрасывала снопы искр, снимались кузова, крылья, красились, ставились новые. Слесари, механики, электрики переругивались.

В одиннадцать утра у ворот автосервиса остановился джип «чероки». С первого взгляда было понятно, что машина не требует ремонта, и принадлежит человеку с деньгами. Трижды резко взвыл сигнал, и хоть никто не знал владельца джипа со смоленскими номерами, но один вид солидного автомобиля заставил охранника распахнуть ворота. Джип въехал на территорию и по узкому коридору мягко покатил прямо к мастерским.

Правое стекло опустилось:

– Эй, мужик, – послышался властный голос, – слесарь с покрышкой на плече замер как вкопанный. – Где тут твой шеф обитает? Он мне нужен.

– Толстошеев, что ли, Матвей Иосифович? Так это там, дальше! Туда на машине не доедешь. Придется выйти.

Джип припарковался между двумя дорогими тачками. Двое мужчин вышли, оба были рослые, широкоплечие, один постарше, с сединой на висках и с чуть тронутыми сединой усами.

Он шел уверенно, легкой, пружинистой походкой. Его спутник держался сзади, то и дело поглядывая по сторонам, словно прикрывал его.

Толстошеев разглядывал визитеров сквозь планки жалюзи. Он стоял в отдалении – так, чтобы его не видели с улицы.

– Незнакомые ребята, – пробормотал он. Ночной разговор с Мешковым не шел из головы. – Неужели это его люди? Похоже. Случайные люди сюда заезжают редко, всех в лицо знаю. Но первым разговор затевать не стоит.

Он сел за стол и сделал вид, что чрезвычайно занят, подвинув к себе кипу бумаг. Дверь открылась и довольно просторный кабинетик сразу сделался тесным. Пришедший крепко сложенный мужчина стоял, чуть наклонив голову, широко расставив ноги. Он был похож на спортсмена в начале дистанции, по которой ему завтра предстоит бежать.

– Здорово, – глухо произнес он и посмотрел на Толстошеева.

– Здравствуйте, – отозвался хозяин автосервиса и чуть заметно улыбнулся, но бумаги от себя не отодвинул.

– Я Рублев, – назвался мужчина, – а Мишаня – он со мной.

– Толстошеев Матвей Иосифович, можно просто Матвей, – Толстошеев выбрался из-за стола и пожал огромную руку Бориса Рублева и чуть меньшую Мишани Порубова. Рука Толстошеева пряталась в них, как авторучка.

Комбат огляделся, оценил хлипкий офисный стул, ногой подвинул его к себе, сел и закурил.

– Ну? – наконец спросил он. Толстошеев растерялся.

– О чем вы?

– Вам, Матвей, Мешков звонил? Или вам уже не надо?

– Звонил, – отозвался Толстошеев.

– И что сказал?

– Сказал, у вас есть то, что мне надо.

– А сколько это стоит, он не сказал? – криво улыбнулся Рублев, немного брезгливо оглядывая кабинетик Толстошеева.

– Кто ж о цене говорит, да еще по телефону?

– Я не знаю. По телефону можно, конечно… не обо всем, но, коль встретились, давайте к главному перейдем. Кстати, здесь говорить можно? Никакая падла не подслушивает?

– Можно, можно, – немножко замешкался Толстошеев. – Может, чаю хотите или кофе? Коньяка, водки?

– Нет, ничего не хочу. Я по делу приехал. А вот когда дело сделаем, тогда и выпьем.

Толстошееву Рублев и его напарник понравились. По всему было видно, что мужики тертые и, как говорится, видавшие виды, может, даже и в тюрьме сидевшие.

– Знаете, Борис, мы с вами в первый раз встретились, как-то все это… внезапно…

– Ты что, Матвей Иосифович, своим компаньонам не доверяешь? – перешел на «ты» Рублев.

– Доверяй, но проверяй, – отрезал Толстошеев.

– Ну, знаешь! Если тебе не надо, я кому-нибудь другому предложу.

– Погодите, погодите, – быстро затараторил Толстошеев, так, словно бы Рублев со своим другом собирались покинуть вагончик. – Я же еще ничего не сказал.

– Меня интересует цена, а на все остальное мне наплевать с высокой колокольни, – заявил Рублев.

Толстошееву хотелось верить словам незнакомца.

– Деньги будут.

– Сколько? – повторил свой вопрос Рублев.

– Да-да, сколько? – словно передразнивая хозяина, спросил полушепотом Мишаня.

– Сколько единиц вы можете поставить?

– Сколько надо, столько и смогу, – хохотнул Рублев. Он говорил так, словно оружие лежало в багажнике его автомобиля и он мог, подняв крышку, доставать одну «Иглу» за другой.

– Мне нужна большая партия.

– Большая – это сколько?

То, что слишком часто гость произносит одно и то же слово «сколько».

Толстошееву не понравилось. Но у каждого бизнесмена своя технология ведения переговоров.

– Мне надо двадцать.

– Двадцать? – брови на лице Комбата сложились домиком, затем сдвинулись к переносице. – Серьезный вы компаньон, Матвей Иосифович, а, Мишаня? Видишь, Мешков не обманул.

– Откуда вы Мешкова знаете?

– А откуда вы его знаете? – вопросом на вопрос ответил Комбат и расхохотался.

Рассмеялся и Толстошеев.

Диалог двух торговцев смертью стал походить на странную игру. Каждый недоговаривал, утаивая что-то важное и сокровенное.

– Двадцать… – Рублев посмотрел в потолок вагончика. – Это будет два лимона, причем наличкой.

Комбат достал вторую сигарету, Мишаня поднес огонек. Порубов сделал это движение учтиво, но без подобострастия. Так может подносить огонек друг, но не охранник. Это движение Порубова и насторожило Толстошеева.

Мешков ему говорил лишь о Рублеве, а тут получалось, они действуют на равных. Что-то здесь было не так, предстояло разобраться. Да и взгляды у продавцов оружия были совсем не такими, к которым привык хозяин сервиса.

Толстошеев весь сжался, но смог скрыть свое замешательство:

– Я думаю, торг неуместен, – пробурчал Порубов, переминаясь с ноги на ногу.

– Здесь не базар, – отрезал Толстошеев, – чтобы ходить и искать других покупателей. Выбора у вас нет, если хотите сбыть быстро.

– А кто сказал, что я хочу продать быстро? Я хочу продать дорого. По мне товар может лежать и год, и даже десять лет. Он не портится, это не макароны, не мука, жучок их не поточит, червяк не съест.