Закон против тебя - Воронин Андрей Николаевич - Страница 67

– Что вы себе позволяете?! – срываясь на визг, выкрикнул он. – Что, черт возьми, все это значит?!

Незнакомец остановился и в упор посмотрел на доктора Кизевича. Под этим спокойным взглядом доктор Кизевич слегка увял, но не отступил.

«Дурак», – подумала Ольга Дмитриевна, начиная осторожно, по миллиметру, продвигаться вдоль стены в сторону выхода.

– Стоять, – негромко сказал ей незнакомец, и она послушно остановилась. Этому человеку почему-то было очень легко подчиняться. «Ха, – подумала доктор Вострецова, – почему-то! Ясно же почему. Потому что с первого взгляда становится ясно, какими будут последствия неподчинения. А Кизевич дурак, и сейчас он за это поплатится.» – Так, – продолжал незнакомец, обращаясь к Кизевичу. – Оперируем помаленьку?

– Представьте себе! – язвительно заявил хирург. – Вы, черт бы вас побрал, срываете срочную операцию. У меня, между прочим, график, меня ждут в клинике. Убирайтесь отсюда сию же минуту, или я вызову охрану!

При упоминании об охране незнакомец позволил себе слегка улыбнуться в усы, но его прищуренные глаза, обращенные на доктора Кизевича, остались холодными и внимательными.

– Операцию срываю? – переспросил он. – Экий я, право, медведь… А вы, значит, здесь главный хирург?

– Представьте себе! – с апломбом ответил Кизевич, на глазах у пораженной публики старательно роя себе могилу.

– А я, значит, помешал тебе ножичком побаловаться, – внезапно перейдя на «ты», продолжал незнакомец, – Не дал я тебе, выходит, мясцом разжиться…

– Простите, – холодно сказал доктор Кизевич. – Я не понимаю, что вы, собственно, имеете в виду…

– А что имею, то и введу, – окончательно отбрасывая светский тон, пояснил незнакомец. – На, бедолага, утешься.

Он сделал короткое движение плечом, раздался хлесткий звук, и доктор Кизевич, нелепо перебирая ногами и бестолково размахивая руками, спиной вперед устремился в дальний угол. Двигаясь с огромной скоростью, он по дороге перевернул стойку с киями, опрокинул столик с хирургическими инструментами, с треском впечатался спиной в обшитую сосновой вагонкой стену и мешком свалился на пол, не подавая признаков жизни. «Плакали твои три операции», – подумала Ольга Дмитриевна. Собственная судьба ее почему-то не волновала. Кроме того, доктор Вострецова никак не могла избавиться от странной и совершенно неуместной в данной ситуации уверенности в том, что этот усатый здоровяк не способен ударить женщину.

Незнакомец подошел к столу и склонился над укрытым до подбородка простыней Бакланом.

– Мишка, Мишка, – сказал он дрогнувшим голосом, – как же это тебя угораздило? Эх ты, недотыкомка, рядовой необученный… Ну пошли отсюда к чертовой матери.

Он с не правдоподобной легкостью сгреб со стола безвольно обвисшее у него на руках тело Баклана, которого, оказывается, звали Михаилом, вместе с укрывавшей его простыней. Без видимых усилий вскинув пациента доктора Кизевича на плечо, он двинулся к выходу, но в дверях остановился и, обернувшись, посмотрел прямо на Ольгу Дмитриевну. Взгляд у него был темный, тяжелый, полный спокойного презрения, как будто он был высшим существом, брезгливо разглядывающим случайно раздавленную им смертельно ядовитую тварь. На Ольгу Дмитриевну никогда не смотрели таким взглядом, и она невольно вжалась всем телом в покрытую прозрачным лаком поверхность стены.

– Доктор Вострецова, если не ошибаюсь? – медленно, словно через силу, спросил незнакомец. Ольга Дмитриевна не нашла в себе сил ответить и молча кивнула, обессиленным жестом содрав с лица бесполезную хирургическую маску. – Надо же, – сказал незнакомец, разглядывая ее, как неприличную картинку на стене общественной уборной, – красивая… От мужиков небось отбоя нет. Ты вот что, доктор Вострецова… Была бы ты мужиком – свернул бы шею не задумываясь, одной рукой. И потом ни разу не пожалел бы, можешь мне поверить. Считай, что тебе повезло родиться женщиной. Поживешь еще немного, а там уж Бог тебе судья. Но, если не перестанешь с этими сволочами путаться, я тебя из-под земли достану и не посмотрю, что женщина. Половина чеченских снайперов – женщины, и наши с ними, насколько я знаю, не церемонятся. Ты не думай, что я тебя в милицию сдам. Нет. Я тебя сам убью, своими руками. Ясно?

Ольга Дмитриевна снова кивнула и зачем-то сняла с головы хирургическую шапочку.

– Красивая, – повторил незнакомец. – Как кобра… Я что, собственно, хотел… Там, в коридоре, на лестнице.., ну и наверху.., в общем, по всему дому… Как бы это сказать? Ну, раненые там. Ушибы, вывихи, переломы всякие.., в общем, сплошная травматология.

Ты ведь, кажется, на «скорой» работаешь? Вот и займись по-быстрому, как раз твой профиль. Да и во дворе тоже… А мы с Бакланом пойдем. Только не забывай, что я тебе сказал. Несколько дней я буду занят, а потом проверю.

Он повернулся и, не прощаясь, вышел из бильярдной.

Ольга Дмитриевна сделала странное движение, словно собираясь догнать его, остановить и, сбиваясь и захлебываясь, рассказать ему о себе все: о консерватории, о болезни, о детской мечте вылечить всех людей на земле от всех известных и неизвестных науке хворей, о студенческом театре, о двух мужьях-слизняках, о полунищем существовании, о бесконечных дежурствах, о мечущихся в белой горячке пациентах, о крови на асфальте, перемешанной с уличной грязью, дерьмом и блевотиной, о бесчисленных лифтах, в которых под ногами плещется неизвестно чья моча, и о многом другом, от чего она бежала в уютный, защищенный деньгами и влиянием цыганского барона мирок своей квартиры. Разумеется, она никуда не побежала и ничего не стала говорить, потому что знала, каким будет ответ. «Сука, но богатая», – опять вспомнила она свои собственные слова и тут же переиначила фразу: «Богатая, но.., сука. И богатой осталось быть, увы, недолго».

– Помогите мне, сестра, – устало сказала Ольга Дмитриевна безмолвному изваянию, которое, оказывается, уже не стояло столбом в ожидании распоряжений, а сидело на корточках перед своим шефом, осторожно вытирая марлевым тампоном обильно струившуюся из его расквашенного носа кровь. Доктор Кизевич был без сознания, но лицо его уже начало распухать и приобретать оттенок спелой сливы. Выглядело все так, словно доктора Кизевича лягнул бешеный жеребец. Ольга Дмитриевна с тупым изумлением заметила, что сестра беззвучно плачет.

«Влюблена, что ли? – устало и равнодушно подумала она. – Неужели влюблена? В эту сволочь? Бедняга…»

– Сестра, – уже резче окликнула она. – Оставьте его, вы ему ничем не поможете. У него сломан нос.

Вставьте тампоны в ноздри и идите за мной. Он без сознания, ему не больно. Там, в коридоре, другие больные, им нужна помощь. Или доктор Кизевич научил вас только калечить?

Резкий тон, как всегда, возымел свое действие. Сестра подобрала сопли, уложила своего дорогого доктора поудобнее и торопливо вышла из бильярдной вслед за Ольгой Дмитриевной.

Первый пациент обнаружился сразу за дверью. Он лежал на бетонном полу, скорчившись и обхватив руками голову.

Шея его была повернута под странным, совершенно несвойственным живым людям углом, лицо посинело.

Доктор Вострецова посмотрела на дверь, увидела треснувшую вдоль филенку со страшной округлой вмятиной посередине и зябко передернула плечами.

– Оставьте, – раздраженно сказала она сестре, суетившейся вокруг с бинтами. – Разве вы не видите, что это труп?

В коридоре, на лестнице, на первом этаже особняка и на подъездной дорожке во дворе, как и говорил незнакомец, лежали, сидели и слабо копошились, пытаясь встать, раненые. Ольга Дмитриевна насчитала девять человек, трое из которых уже не дышали. Последний труп она нашла в кабинете. Она не сразу узнала барона, лицо которого было буквально вмято вовнутрь страшным ударом, как будто он пытался бодаться с поездом.

Ольга Дмитриевна немного постояла над трупом.

Ей казалось, что нужно что-то сказать на прощание, но она не находила слов. Потом в углу застонал, приходя в себя, и медленно перевернулся со спины на живот водитель «скорой помощи» Иван. Ольга Дмитриевна посмотрела на него, и нужные слова нашлись сами собой.