Дочь Голубых гор - Лливелин Морган - Страница 39

Это был добрый знак. Эпона – друидка – важное прибавление к той магической силе, которая способствует сохранению древних обычаев и традиций, всего образа жизни и укреплению безопасности их племени.

Он приблизился к ней крадучись, точно кот.

– Эпона, – ласково позвал он. – Эпона.

Обернувшись, она посмотрела ему прямо в глаза.

– Полнолуние еще не настало, – сказала она.

– Я надеялся, что ты присоединишься к нам пораньше, – сказал жрец. – Ты нужна теперь.

– Разговор шел о полнолунии, – напомнила она, не желая уступать.

– Существование нашего племени под угрозой, и я должен опираться на совместные силы всех друидов, – сказал Кернуннос. – Твоя помощь будет бесценна. – Его голос вызывал омерзение у Эпоны.

– Но ведь я не прошла обучение, – возразила она.

– Да, но в тебе есть магическая сила, Эпона, куда большая, чем ты сознаешь. Я знаю, как обуздать эту силу. И тут нечего бояться, никакой боли не будет.

– Ты знаешь, что я не страшусь боли, – надменно уронила она.

– Тогда пошли со мной прямо сейчас, и помоги мне, дочь Ригантоны. Объединив свои усилия, мы сможем достичь в магии таких же успехов, как много поколений назад первые друиды. Мы можем обеспечить здесь, в Голубых горах, безопасность и преуспеяние кельтов, которые смогут противостоять любым силам, несущим с собой перемены, разрушающие их единство; мы можем сделать кельтов более жизнеспособными, вложить новое оружие не только в их руки, но и в их головы. Когда ты посвятишь свою жизнь племени…

– Я не хочу посвящать свою жизнь племени. Я хочу жить ради самой себя. – Ну почему никто даже не хочет ее слушать?

– Неужели ты забудешь свои обязательства по отношению к племени?

Она уловила в его голосе нотки отчаяния, и это удивило ее.

– Я никогда не забуду, что я кельтская женщина, – ответила она. – Но я не приду к тебе до завтрашней ночи. – Она не лгала, просто говорила не всю правду.

– Хорошо, женщина. – Он был рассержен, но не хотел настаивать, чтобы не настроить ее против себя. – Итак, не забудь: я жду тебя, как только взойдет полная луна.

И он ушел, оставив ее одну.

– О пожалуйста, – шепнула она, не зная, к какому духу воззвать, и поэтому взывая сразу ко всем. – О пожалуйста!

Солнце почти закончило свой дневной путь, с запада ложились длинные тени. Таранис и старейшины – заметно было, что они в сильном напряжении, – принесли железные мечи, которые накануне показывали скифам. Когда они подошли к дому для гостей, Басл, Аксинья и Дасадас, люди Кажака, загородили дверь. Эпона заметила, что обе стороны в любую минуту готовы схватиться за мечи.

– Мы пришли, Кажак, – сказал Таранис своим раскатистым басом, – чтобы осведомиться о твоем здоровье.

В доме царило безмолвие. Кельты ждали.

– Да сияет тебе всегда солнечный свет; желаю тебе всяческого блага от имени всех кельтов и от имени Тараниса Громоголосого, – уже громче выкрикнул вождь.

Ответа не последовало. Кельты стояли, переминаясь с ноги на ногу и переглядываясь; скифы уже держались за рукоятки мечей.

В дверях появилась Уиска с тазом, а за ней Кажак, его, всегда такая смуглая, кожа была бледна.

– Кельты желают добро Кажаку? – сказал он, обращаясь к Таранису. В его голосе нельзя было не почувствовать язвительности. Она пронизывала его чужеземный выговор, точно лезвие, выкованное из звездного металла.

– Конечно, да, – заверил его Таранис. – Мы очень огорчены этим несчастным случаем в горах.

– Несчастный случай? – Кажак обдумывал эти слова, пережевывая их, словно кусок мяса. Затем его губы искривились, слова явно пришлись ему не по вкусу. – Никакой несчастный случай. Кельты нарушали закон гостеприимства. Пытались убивать Кажак.

Члены совета заговорили все разом; они дружно отрицали подобную возможность. Чтобы убедить скифа в том, что кельты никогда за всю их историю не причинили вреда ни одному гостю, они наперебой сыпали искусно построенными фразами.

Кажак осторожно – стараясь не прикасаться к туго завязанным сломанным ребрам – скрестил руки на груди и бесстрастно их слушал. Когда их речи сами собой иссякли, он повернулся, чтобы войти в дом, и спокойно сказал:

– Зачем подождать? Кажак сегодня отдыхает, завтра уезжает. Мы здесь нежеланные гости, мы уезжаем.

– Но возьмете ли вы мечи?

Кажак отрицательно махнул рукой.

– Мечи неважно. Важно друзья. Кажак и Таранис были друзья. Теперь не друзья. Куда ни поедет, Кажак будет говорить всем: кельтский вождь Таранис нельзя доверять.

Таранис был сильно огорчен. Если эти кочевники начнут распространять о нем скверные истории по всем торговым путям, лежащим за Голубыми горами, то его доброй славе будет нанесен большой ущерб.

– Послушай. Я докажу, что ты не прав, – умоляющим тоном проговорил он. Он повернулся к стоявшему у его плеча человеку. – Сходи в кузницу Гоиббана и принеси все лучшее, что у него есть: мечи, наконечники копий, кинжалы. Прямо сюда. – Затем он обратился к предводителю скифов. – Мы докажем свою добрую волю тем, что дадим тебе гораздо больше оружия, чем обещали. Разве это не знак дружбы? И я клянусь тебе, что в наших владениях ни тебе, ни твоим людям не причинят больше никакого вреда, а когда ты поедешь, твои лошади будут спотыкаться под тяжестью наших даров.

Кажак был по-прежнему невозмутим.

– На заре мы уезжаем.

Таранис заговорил, не сдерживаясь.

– Конечно, конечно, если ты так хочешь. Все оружие будет готово к твоему отъезду. Меж тем мы устроим еще одно пиршество, пиршество в честь наших друзей, и, чтобы развлечь тебя и твоих людей, мы проведем разные игры. Как мы это делаем в честь друзей.

– Твой жрец будет присутствовать? – резко спросил Кажак.

– Нет, нет. Сегодня Кернунноса с нами не будет. – Таранис не имел никакого желания пировать вместе с Меняющим Обличье, особенно после той беды, что случилась в этот день.

Из кузни с плотно сжатыми губами и багровым лицом вышел Гоиббан, сопровождаемый двумя подмастерьями. Они несли превосходной выделки кинжалы, железные наконечники для копий и меч, который Гоиббан отковывал для нового вождя, его отшлифованная бронзовая рукоять была инкрустирована кораллами и янтарем. Увидев этот великолепный меч, Таранис был доволен; он в самом деле мог предложить самое лучшее, что было в племени.

По его велению подмастерья сложили оружие к ногам Кажака.

– Кельты предлагают этот дар в знак примирения, – сказал Таранис. Гоиббан, – естественно, он не мог ожидать дополнительного золота за эти лучшие свои изделия, – издал какой-то странный горловой звук, и чтобы гости его не заметили, старый Дунатис закашлял.

Кажак потрогал ногой оружие.

– Неплохие вещи, – проговорил он. – Лучше, чем те, что вы мне показывали.

– Вся моя работа одинаково хорошая, – надменно ответил вторично оскорбленный Гоиббан. – Рукоятки этих мечей и кинжалов отделаны лучше только потому, что предназначались для знатных людей нашего племени.

– Кажак – знатный человек свое племя, – сказал скиф. – Эти кинжалы и меч почти достаточно хорош для Кажак. Почти, – добавил он, с подчеркнутым пренебрежением сплевывая на землю.

Снова воцарилось молчание. Все ждали, какое решение выскажет Кажак. Скиф легко-легко, одними лишь губами, как это делал Меняющий Обличье, улыбнулся.

– Кажак принимает, – сказал он. – Мы берем оружие, оставляем золото. Но завтра мы уезжаем. – Он говорил со сдержанностью, какой не проявлял прежде. Таранис понял, что согласие Кажака на торговый обмен ничего не меняет в их отношениях. Возможно, скифы и попируют с ними вместе, возможно, на его счастье, они и не будут обвинять его везде в том, что он пытался убить их предводителя. Но первые, еще некрепкие дружеские узы, связавшие два народа, порваны.

Совет не преминет указать ему, что Туторикс, в расцвете сил, действовал бы в этом случае совершенно по-другому.

Из скифских золотых украшений Таранис выбрал подарок для Сироны. Это была изящная брошь в виде кота, который ловил собственный хвост.