Дочь Голубых гор - Лливелин Морган - Страница 73

Удивительно только, что Кажак считает, что она, Эпона, может в какой-то мере изменить сложившееся соотношение сил. И все ж благодаря серому коню это и в самом деле стало возможным.

Цайгас протянул руку, указывая на большой, гладко отполированный камень. Затем он возложил на него свои пальцы и начал читать заклинание. Сквозь его сомкнутые пальцы протиснулись несколько камушков; затем камушки полетели градом, образовав небольшую кучку у его ног. Но, когда он поднял руку, полированный камень оказался на месте, целый и невредимый.

Глаза шамана зажглись ликующим блеском.

– Таково волшебство шаманов, таков их тальтос, их волшебство, – запел он, ритмично кивая головой и растягивая в усмешке губы между намалеванными клыками.

«Простой фокус, – подумала Эпона. – В действительности Мать-Земля не допустила бы ничего подобного, ибо это лишено всякого смысла. Он хочет одурачить меня своими фокусами».

Друиды пренебрежительно отнеслись бы к таким трюкам, то же чувство испытывала и Эпона. Нет, она не прибегнет к столь очевидному обману; серый подсказал ей гораздо лучший путь.

Вновь посыпались вопросы, разя ее точно кинжалы, и она уже даже не пыталась отвечать на них серьезно. Она использовала обычные в таких случаях кельтские уловки, избегая прямых ответов, блуждая по заманчиво красивым дорогам и окольным тропам. Когда Цайгас спросил, как она исцелила умирающую лошадь, какие заклинания для этого употребляла, какие знаки чертила на земле, чтобы оградить животное от вторжения в него демонов, она совершенно невпопад ответила рассказом о тягловом кельтском пони, который заблудился в Голубых горах.

У шаманов не хватило терпения дождаться завершения этого рассказа. Они не смогли получить от Эпоны прямых ответов, во всяком случае того, что они считали прямыми ответами, и это подтвердило их подозрение. Она ничего не знает, ничего не умеет и, конечно же, не владеет никакой силой. Она не может внушать ни страха, ни уважения и никак не может помешать их замыслу полностью опорочить Кажака в глазах Колексеса.

Они скажут старому князю, что самый любимый среди нескольких его сыновей пытался его обмануть, выдавая простую женщину за ценное сокровище, добытое им в походе, и Колексес прикажет Кажаку отделиться, лишив его своего княжеского покровительства.

В этом случае, разумеется, его лошади останутся в табуне Колексеса. И бразды правления останутся в руках шаманов.

В предвкушении своей победы шаманы утратили бдительность. В отличие от кельтов они не обращали внимания на мелкие, казалось бы, подробности. Не замечали, как глаза Эпоны вновь и вновь обращались к неплотно закрытому ею входному отверстию, через которое она могли видеть дневной свет. Не замечали, как она принюхивается.

Когда они решили, что выяснили все им необходимое, они отпустили Эпону.

– Возвращайся в шатер Кажака, – велел ей Цайгас. – Ты простая женщина, чья жизнь или смерть зависит от воли Кажака, так же, как жизнь или смерть Кажака зависит от воли Колексеса. Ты ничто, даже меньше, чем ничто, кельтская женщина.

Шаман плюнул ей на грудь и вытолкал ее из шатра.

Когда она вышла наружу, сердце ее упало. Хотя небо выглядело бледным и безжизненным, его недавняя голубизна поблекла, она не могла заметить никаких признаков надвигающейся грозы. Воздух был спокоен и даже слегка нагрет тусклым солнцем, лежавшим на юге. Неужели конь ошибся?

Нет, нет, ошибка исключена, успокоила она себя, не может же она потерять свое единственное оружие.

Она обернулась назад и поглядела на шаманов, которые следили за ней из входного отверстия.

– Волшебство кельтов непохоже на волшебство шаманов, – сказала она, повысив голос, чтобы привлечь внимание всех окружающих. Если то, что она замышляет, удастся, а оно не может не удастся, ей понадобятся другие свидетели, кроме шаманов. Магия обычно вершится в уединении, но эти кочевники признают ее магическую силу, только если она проявится открыто, так, чтобы они могли видеть ее своими невежественными глазами.

«Будь сейчас со мной», – воззвала она к своему духу.

Воздев руки, она начертала в воздухе первые знаки. Вдруг насторожившиеся шаманы пристально за ней наблюдали, но не делали никаких попыток остановить ее. Ну что она может совершить, эта кельтская женщина?

Закрыв глаза, она постаралась услышать дальний шум ветра. Постаралась увидеть движущуюся над землей дождевую завесу; уловить запах разлитой в воздухе влаги.

Она почувствовала, что вокруг нее собирается толпа, наблюдающая за странным зрелищем, но ничего другого не происходило.

«Я поступила глупо, затеяв все это», – сказала она себе.

«Замолчи, – велел ей дух. – Ты знаешь, что надо делать; делай же! ВЕДЬ ТЫ ДРУИДКА».

«Уиска. Вчера я думала об Уиске, Голосе Вод. О той, чья внутренняя суть – туман, снег, капли дождя, жемчужины росы. Об Уиске, которая могла находить скрытые родники. И призывать тучи».

В детстве Эпона часто видела, как Уиска стоит одна на берегу озера, погруженная в размышления. Запрокинув лицо, она смотрела в небо, и ее губы что-то шептали. Возможно, она пела. Ее руки выводили в воздухе какие-то узоры. Затем она начинала пронзительно высвистывать какую-то мелодию, которая вроде бы и не была мелодией, этот ее свист походил на птичий, но разносился на большие расстояния. После этого над озером появлялись низкие тучи, и дождь освежал землю, либо снег закутывал в свое одеяло все селение, спасая его от холода.

Чтобы обнаружить скрытый ключ, Уиска ходила взад и вперед, держа перед собой руки. Иногда она держала ивовую лозу, но в этом не было истинной надобности. Ее дух знал, где находится вода, родственная ей стихия.

«Уиска, – сказала себе Эпона. – Уиска».

Выпятив губы, она попробовала воспроизвести громкий свист, который издавала Голос Вод. Еще никогда прежде она не пыталась сделать это, и была поражена тем, как отличается ее свист от свиста Уиски.

Она услышала, как перешептываются наблюдающие за ней скифы.

Сам Кажак как-то говорил ей, что после наступления зимы в Море Травы никогда не бывает гроз.

Но она не могла позволить себе сомневаться. Серый предсказал бурю, и теперь дух настаивал, чтобы она продолжала ее призывать.

И вдруг она почувствовала в себе ту же самую силу, какую чувствовала, исцеляя фракийскую кобылу. Но тогда это длилось всего несколько ликующих мгновений. Теперь же эта сила заполняла все ее существо, становясь незыблемо реальной, как скалы или деревья. Она знала. Для тех, кто верует, нет ничего невозможного. Что бы она ни задумала, здесь и сейчас она может осуществить свой замысел.

Она стояла с высоко поднятой головой; на ее молодом лице светилась полная древней мудрости улыбка.

Она вновь представила себе грозу, надвигающуюся грозу. И уже вполне осязаемо почувствовала запах дождя, осязаемо почувствовала напряжение, предшествующее раскатам грома и вспышкам небесного огня. Но она ощущала себя всего лишь сосудом, который заполняет некая могучая сила, и всецело открылась этой силе, этой магии, радостно их приветствуя, отдавая себя в их власть, чтобы они могли свободно вершить свое дело.

Она опять выпятила губы, и ее свист, точно скифская стрела, взвился над кочевьем.

«Сосредоточь свои мысли на ветре. Вбирай его в себя всей кожей, всей кровью, всеми костями. Ты знаешь, что представляет собой ветер: движение, холод. И он все ближе и ближе. Вбирай же его в себя. Сама стань ветром. Стань ветром», – говорил ей дух.

Со все еще поднятыми руками, закрытыми глазами она стала тихо произносить нараспев имена Духов Воздуха и Воды, эти священные имена не предназначались для ушей скифов.

Она втягивала себя в себя, превращаясь в некое твердое, плотное ядро, и все звала ветер, притягивала его все ближе и ближе.

И вот в Море Травы, завывая, как умирающий зверь, забушевал могучий ветер, предшественник грозы.