Дочь Голубых гор - Лливелин Морган - Страница 91

– Но ты-то этому не веришь?

– Нет. Но кое-кто верит.

– Жив ли еще Колексес? – спросил Кажак, опасаясь услышать отрицательный ответ.

– Мы думаем, да, но никто не видел. Все думают, что, когда он умрет, шаманы скажут, что он выбрал нового князя, но о своем выборе сообщил только им. Новый князь не будет сильным князем, это будет кто-нибудь, кем шаманы смогут управлять.

– Все братья знают, что Колексес много раз говорил, что назначает своим преемником Кажака. Ты же сам это слышал, Владмир.

– В страхе люди забывают обо всем, что слышали, – сказал Владмир. – Они не будут спорить с шаманами. Они привыкли исполнять повеления Колексеса, теперь будут выполнять повеления шаманов, не все ли равно, говорят они. Все лучше, чем умереть.

– Они не хотят быть свободными? – выпалил Кажак. Владмир недоуменно уставился на него.

– Свободными от чего, Кажак? Человек всегда вынужден кому-нибудь или чему-нибудь подчиняться.

Кажак, пошатываясь, вышел из шатра своего друга, боясь, что на него могут подействовать курения, которые подтачивают людскую волю, как бы лишают позвоночника.

Он вернулся к Эпоне.

– Шаманы не теряли времени даром, – сказал он. Она была потрясена его видом: казалось, за один этот день он состарился. – Они уже все знают о серебристом волке, обвиняют в его появлении Кажака. Восстанавливают братьев против Кажака. Даже Колексес…

– Иди ко мне, – мягко сказала Эпона, раскрывая объятия, как мать, желающая утешить уставшего ребенка.

Он потянулся к ней, но в последний миг откачнулся назад.

– Нет, нет. Кажак очень силен, он не нуждается в подбадривании, – заверил он, стараясь, чтобы его голос звучал искренне и уверенно. – Кажак не позволит шаманам и демонам одержать над ним верх. Он останется, будет говорить с братьями, постарается перетянуть их на свою сторону. Ты увидишь. Наблюдай внимательно, Эпона.

– Но если окажется, что шаманы слишком сильны? Ты будешь ждать, пока они тебя убьют?

Кажак сжал кулаки и ударил ими по бедрам.

– Нет, Кажак не хочет попадать в деревянный дом. Кажак – лихой наездник; если он видит, что битва проиграна, он скачет прочь. Главное – оставаться живым, чтобы начинать борьбу заново. Но эта битва не проиграна. Кажак останется и будет бороться.

– Зачем? Для чего тебе оставаться, если ты знаешь, что они замышляют погубить тебя?

– Среди моего народа отца почитают как святого, – хриплым голосом произнес Кажак. – Кажак допустил, чтобы шаманы разлучили сына с отцом. Это была большая ошибка. Кажак рассердился и уехал вместе с братьями, он не остался, чтобы защитить отца. Кажак опозорил отца. И Колексес теперь вправе отвернуться от меня. Кажак может вновь обрести свое имя, только если будет бороться за Колексеса, добиваться его прощения. Если будет спасать его от шаманов. – Его плечи поникли под тяжестью взваленного на них бремени, и, отвернувшись от Эпоны, он вышел в ночь, ища серого жеребца. Сегодня он будет спать вместе со своим любимцем.

«Как велико могущество духов, – печально подумала Эпона. – Они могут подарить полную корзину хлеба и фруктов, и они же могут сразить своим мечом самого сильного человека».

Проснувшись, она обнаружила, что меч угрожает ей самой. В ее шатре находились две незнакомые женщины, у входного отверстия стоял мужчина с ассирийским мечом в руке и закрытым бронзовым македонским шлемом на голове. Он, очевидно, был готов подавить сопротивление, если оно будет оказано.

В свободной руке он держал кинжал Эпоны, выкраденный из ее вещей, пока она спала. Когда она увидела, что у нее отнято это изделие Гоиббана, у нее опустились руки.

– Кельтская Эпона, – сказала женщина. – Мы твои служанки.

– Мне не нужны служанки.

– Шаманы говорят, что ты чародейка, – сказал мужчина, – и что к тебе надо относиться с большим уважением. Они оказывают тебе высокую честь, кельтская женщина. Служанки одно из проявлений их почтения.

Она оцепенела, подозревая самое худшее.

– Где Кажак? Он знает обо всем этом?

– Это дело не касается Кажака, – ответил мужчина.

Женщины подошли ближе к Эпоне.

Одна поднесла ей чашу, по края полную какой-то темной жидкостью.

– Пей, – повелительно сказала она.

Эпона отпрянула назад. Сделав один большой шаг, мужчина оказался возле нее, он обхватил рукой ее голову, в то время как женщины попытались открыть ее сжатый рот и влить жидкость. Она сопротивлялась, но втроем они были сильнее ее, и часть жидкости все-таки попала ей в горло. Она почувствовала в этом месте онемение.

Женщины отошли и стали за ней наблюдать, ожидая, пока напиток подействует.

В шатер вошел Миткеж. Заглянув в глаза Эпоны, он понял, что она борется с действием снадобья, но он был уверен в его силе. Даже сильный шаман не мог бороться с действием скифской руты. В скором времени дух женщины утратит всякую силу, и она будет отвечать на все задаваемые ей вопросы. Он выяснит все, что она знает о магии своего народа, о ее возможностях, об обрядах. Из многочисленных полученных сведений можно будет выудить и кое-что пригодное для использования самими шаманами.

А когда из нее выжмут все полезное, как выжимают кровь из жертвенного покрывала, они найдут для нее подходящее занятие. Подходящее занятие для глупой женщины, которая не только кичится своим мнимым могуществом, но и смеет бросать вызов самим шаманам.

Теперь они ее не боялись. Теперь они держали в своих руках все племя и могли не бояться женщины, способной вызывать грозу или бурю. Ну что такое гроза или буря? Они куда менее опасны, чем хищники, рыскающие вокруг кочевья, и, конечно, не внушают такого ужаса, как гигантский волк, которого привел с собой Кажак.

Но Тайлга должна разогнать всех демонов. Жертвоприношение белого коня, которое они должны совершить по-новому, по-особому, даст несравненное преимущество тем, кто его совершит.

Наблюдая, как Эпона медленно перестает сопротивляться и погружается в полудрему, Миткеж улыбнулся.

– Пошли за Цайгасом, – приказал он стражнику. – Время уже настало.

Эпона слышала их голоса как бы издали. Они звали ее по имени, задавали вопросы. И к своему удивлению, она отвечала на них, точно сонный ребенок. Она пыталась закрыть рот, чтобы слова не могли вылетать из него, но ее тело не слушалось повелений ее духа.

Шаманы задавали все новые и новые вопросы. Она смутно сознавала, что даже в таком беспомощном состоянии, в каком она находилась, они обращались с ней достаточно заботливо и уважительно. А ведь они никогда еще ни к одной женщине не относились с уважением. Кое-чего она все же достигла.

Наконец они ушли. А может быть, и не ушли, просто этот мир ушел прочь от нее, и Эпона почувствовала уже знакомое ей чувство погружения, соскальзывания в другие миры.

Другие миры, где она могла обрести спасение.

Другие миры, где она могла назвать заветные имена и надеяться на помощь.

В серой сумеречной круговерти она воззвала к духам своего народа. Сознавая, что отделена от них большим пространством и бесконечно долгим временем, она все же звала, отчаянно звала, надеясь услышать знакомый отклик.

Откуда-то, из дальнего далека, до нее наконец донесся голос. Резкий металлический голос.

– Эпона, – сказал Кернуннос.

Вздрогнув, она прекратила всякое сопротивление.

Очнулась она уже в другом шатре и, когда ее сознание, хоть и с трудом, прояснилось, поняла, что связана по рукам и ногам. Улыбаясь лживой улыбкой, над ней стояла одна из «служанок».

– Ты чувствуешь себя лучше, кельтская женщина? – спросила она.

– Где я?

– В безопасном месте… Человек без имени ищет тебя, но не найдет здесь. Он не увидит тебя до самой Тайлги.

«Тайлга. Это имеет отношение к тебе», – предостерег ее дух.

Эпоне хотелось закрыть глаза и снова уснуть, только уснуть, но дух воспрепятствовал этому.

– Что должно произойти во время Тайлги? – спросила она по его велению.

«Служанка» опустила глаза.

– Женщинам не разрешают присутствовать на жертвоприношении.