Пещера Лейхтвейса. Том второй - Редер В. - Страница 113

Он быстро отошел, обнял Лору и с нею удалился. Остальные последовали их примеру и, покинув ущелье, поднялись на скалу. Наверху Лейхтвейс остановился на минуту и еще раз взглянул на могилу, освещенную последними лучами заката.

— Прощайте, дорогие усопшие. До свиданья. Мы снова увидимся там, наверху. А теперь — прочь отсюда! — крикнул он своим людям, стараясь ободрить себя. — Умершие в нас больше не нуждаются; мы же должны еще бороться с жизнью. Прощайте, Гунда, и вы, Курт фон Редвиц, дайте мне пожать вам руки на прощанье.

— Возвращайтесь скорей в Тешень и передайте мой поклон Андреасу Зонненкампу. Скажите ему, что я исполнил свое обещание: он может обнять свою дочь. Награду, которую он обещал тому, кто приведет ему Гунду, пусть разделит между бедными Тешеня. Мне эти деньги не нужны.

Со слезами на глазах Гунда и Редвиц простились с честным и благородным разбойником. Гунда поцеловала Лору и Елизавету и увела с собою Ольгу, молча и сосредоточенно последовавшую за ней. Редвиц взял еще раз Лейхтвейса за руку и сказал:

— Вы отказываетесь от денежной награды, предложенной Зонненкампом, чем доказываете ваше благородство. Прошу вас с этих пор считать меня своим другом и, в случае надобности, пользоваться этим. Я признаю себя вашим неоплатным должником: вернув Гунду, вы вернули мне мою собственную жизнь. Прощайте… будьте счастливы… Да хранит вас Бог на вашем пути!

Затем молодой офицер последовал за Гундой и Ольгой, которые уже были впереди. Лейхтвейс и его люди исчезли в темноте горных лесов; за ними в ущелье осталась только одинокая могила, — последнее место упокоения Безымянной и ее сына, Гаральда, Короля контрабандистов.

Радость, которую испытал Зонненкамп, когда Курт фон Редвиц привел ему Гунду совершенно невредимой, не поддается никакому описанию. Тысяча добрых пожеланий были мысленно посланы бесстрашному разбойнику, рисковавшему собственной жизнью ради спасения Гунды, и Зонненкамп дал себе слово когда-нибудь, при случае, лично отблагодарить его. Курт рассказал Зонненкампу, какой жертвы стоило спасение Гунды и какую потерю понесла Ольга, дочь трактирщика «Духа Эльбы»: Гаральд был ее женихом, и они надеялись в скором времени повенчаться.

Зонненкамп в тот же вечер отправился в дом Матиаса Винклера и предложил Ольге отправиться или во Франкфурт, где она может жить спокойно, или уехать, если это ей приятнее, с Гундой в замок Редвиц, в котором поселятся молодые после свадьбы. Но Ольга отклонила оба предложения. Она решила уйти в монастырь. Матиас Винклер, совершенно подавленный, пожал только плечами и решил:

— Я не буду отговаривать дочь; в конце концов для нее лучше сделаться Христовой невестой; счастливой она больше уж никогда не будет. Трактир я продам как можно скорее, заберу деньги и уеду в Дрезден. Когда же умру, то все мое состояние пойдет на дела благотворительности.

Зонненкамп видел, что ему не удастся выполнить своего намерения, и потому, простившись с Матиасом Винклером и его дочерью, вернулся обратно в гостиницу. Его неотступно мучила одна мысль, заставляя тысячу раз задавать себе вопрос, на который не находилось ответа:

— Что сталось с его женой, Аделиной Барберини? В Тешене она или уехала? В последнем случае не откажется ли она, наконец, от борьбы с ним или будет продолжать тревожить его?

Для Зонненкампа это был далеко не праздный вопрос. Зная беспокойный характер Аделины, он мог ожидать от нее всего. Теперь он успокоился на том, что Редвиц сумеет защитить свою молодую жену. В уединенном имении, куда Редвиц сейчас же после свадьбы увезет Гунду, она будет в достаточной безопасности от всякого преследования.

На следующий день в Тешене состоялось бракосочетание молодых людей. Оно было обставлено торжественно и с блеском. Священник произнес подходящее к случаю слово, которое вызвало слезы присутствовавших. От дальнейших празднеств Зонненкамп, однако, отказался, и часа два спустя после того, как Гунда и Редвиц перед алтарем Господним стали мужем и женой, все трое покинули маленький городок на австрийской границе. Для бедных Тешеня Зонненкамп оставил бургомистру значительную сумму денег. Дорожная карета, в которой поместились молодые с отцом Гунды, покатила по горной дороге. Вдруг Гунда высунулась из окна, увидев через просеку скалы, окружающие ущелье. Она нежно прильнула к своему молодому мужу и тихо шепнула ему:

— Там, по ту сторону, лежит Безымянная и ее сын; я видела их могилу и крест на ней.

Зонненкамп, услышав эти слова, торжественно произнес:

— Мир праху усопших! Да простит им Господь, как мы прощаем. Аминь.

Карета быстро покатилась через просеку стороной, оставив за собой скромную могилу в уединенном ущелье.

Глава 85

ЛЕЙХТВЕЙС ОПЯТЬ ТУТ!

— Лейхтвейс опять тут!

Этот крик ужаса пронесся по всему Нассау, по целому немецкому округу, через который протекает Рейн. С быстротой молнии всюду распространилась страшная весть:

— Лейхтвейс опять появился!

Сначала этому не хотели верить; люди не доверяли собственным ушам и принимали тех, кто передавал этот слух, за лгунов и обманщиков.

Два года никто ничего не слышал о знаменитом разбойнике и его шайке. На Рейне все было совершенно спокойно. За все это время не случилось ни одного нападения, ни одного преступления, которое можно было бы приписать Лейхтвейсу и его товарищам. Жители прирейнских провинций совершенно успокоились; никто не сомневался, что разбойник окончательно покинул их страну. Сам владетельный герцог Нассауский склонялся к этому предположению и уверял своих приближенных, что энергичная осада Нероберга внушила Лейхтвейсу и его людям такой страх, что они, очевидно, поспешили покинуть Нассау. Лейхтвейса мало-помалу забыли: люди, освободившись от какой-нибудь беды, сейчас же перестают думать о ней.

Только матери рассказывали детям по вечерам, когда те не хотели ложиться спать, о страшном Лейхтвейсе, таинственном разбойнике и браконьере; дети боязливо и ласково жались к матерям, обещая сделать все, что потребует мамочка, только бы не возвращался Лейхтвейс. На годовой ярмарке показывали портреты знаменитого разбойника. Сложились целые песни, героем которых был он; но никогда в этих песнях не слышалось порицания или упрека разбойнику, потому что напевы эти слагались бедными и угнетенными, которые не могли радоваться исчезновению Лейхтвейса. Им он никогда не делал ничего дурного; напротив, пока Лейхтвейс был в этой местности, бедные находили в нем друга и покровителя, в особенности крестьяне и мелкие ремесленники, которых он часто освобождал от налогов, сам уплачивая их.

В те далекие времена законы и права существовали только на бумаге и применялись лишь когда это было выгодно крупным землевладельцам, капиталистам или высшим чиновникам. Для бедняка же, который в поте лица работал на богачей, не существовало никаких прав. Если ему и удавалось иногда возбудить процесс против своих притеснителей, то он тянулся с безнадежной медлительностью и кончался обыкновенно в пользу того, кто мог больше заплатить судье. Из этого не следует, что всех судей можно было подкупать; о, нет, между ними встречались порядочные и честные, старавшиеся исполнять свои обязанности, как того требовало правосудие, но так как все судебное ведомство состояло еще более, чем в наше время, из дворян и высшей буржуазии, то они, конечно, крепко держались друг за друга и ревностно отстаивали интересы своего сословия.

Да, это было тяжелое время, когда положение народа было не лучше, чем во времена крепостного права. Потребовалось много крови, жертв и борьбы, пока зацвела для народа весна, пока ему не удалось пробить брешь в той каменной стене, за которой он изнывал, как в темнице, в отупении и бесправии. Лейхтвейс с железной силой воли боролся против притеснения народа; силе он противопоставил силу, и в то время как богачи и знатные называли его разбойником и преступником, крестились при одном упоминании его имени и употребляли все усилия, чтобы обезвредить его и довести до эшафота, трудящиеся и угнетенные благословляли его и называли своим ангелом-покровителем.