Пещера Лейхтвейса. Том второй - Редер В. - Страница 46

— Вот в этом месте, — воскликнул он, — я вместе с Лорой погрузился в воду в ту минуту, когда мне казалось, что мы уже спасены! Вот здесь были раскинуты сети, в которых я запутался, а там вон находится хижина.

Лейхтвейс в изумлении оглянулся: он искал глазами хижину итальянцев и не находил ее. Он увидел груду дымящихся развалин, из которых то и дело вырывались языки пламени.

— Боже милостивый! — воскликнул Лейхтвейс. — Что за ужасные времена! Сегодня утром здесь стояла хижина, единственная, которую до сих пор пощадили, а теперь и она сделалась жертвой пушечных ядер. Куда же девался итальянец со своей женой? Сгорели ли они, или успели бежать? Остается благодарить Бога, что я вовремя успел похоронить Лору, а не оставил ее в доме, иначе тело ее, пожалуй, было бы разорвано на куски осколками снарядов.

Лейхтвейс проводил своих товарищей к холму, на котором было расположено маленькое кладбище. При свете луны не трудно было найти то место, где тело Лоры было предано земле. Лейхтвейс подошел к могиле и в безумном горе, измученный, разбитый страданиями, наклонился, чтобы взглянуть на труп своей жены. Но в это же мгновение он с криком отшатнулся. Тела Лоры в могиле не было.

— Ее похитили! — в отчаянии вскрикнул он. — Даже трупа ее мне не оставили! Даже в могиле не дали ей покоя! Да будет проклят тот, кто совершил это преступление!

Лейхтвейс глухо зарыдал. Кровь у него застыла в жилах при мысли о том, что Лора не нашла покоя даже в могиле. Но к нему подошел Зигрист, положил ему руку на плечо и сказал:

— Друг мой, вполне ли ты уверен в том, что Лора действительно была мертва, когда ты положил ее в могилу? С утопленниками часто бывает, что даже опытные люди ошибаются, принимая каталепсию за смерть.

Лейхтвейс широко открыл глаза и в недоумении взглянул на Зигриста. В глазах его засветилась искра надежды. Но искра эта тотчас же потухла. Печально опустил он голову на грудь и сказал:

— Нет, Зигрист, я не ошибся. Лора умерла. Ее более нет в живых.

Вдруг к нему подбежала Елизавета. Она все время осматривала окружающую местность и теперь держала в руке что-то, похожее на ленту.

Лейхтвейс, увидев, что это женская подвязка, вскрикнул:

— Память о моей несчастной Лоре. Это ее подвязка! Видите, тут она даже собственной рукой вышила свое имя.

И действительно, на голубой подвязке было вышито: «Лора». Лейхтвейс прижал подвязку к губам, и на глазах его выступили слезы.

— Где ты нашла это, Елизавета? — спросил он.

— Шагах в тридцати от берега, довольно далеко от развалин. Подвязка лежала в выбоине, как будто оставшейся от колес.

— Странно, — проговорил Лейхтвейс, — отсюда можно заключить, что кто-то нес труп Лоры мимо хижины и положил его на телегу в том месте, где ты нашла подвязку.

— Совершенно верно, — заметил Зигрист. — Однако что это ты еще держишь в руке? Никак трубку для табаку?

— Вот именно! — воскликнула Елизавета. — Эту трубку я нашла на земле рядом с подвязкой.

Разбойники стали внимательно рассматривать трубку. Трубка эта, по-видимому, была довольно ценная, пенковая, с серебряными украшениями. На головке были какие-то буквы, по-видимому, еврейские.

— В университете я когда-то изучал еврейский язык, — сказал Зигрист, — но я боюсь, что не вспомню его настолько, чтобы разобрать, что тут написано. Впрочем, постараюсь.

— Это было бы весьма важно! — воскликнул Лейхтвейс. — Крайне интересно узнать, что написано на трубке, которая, несомненно, принадлежит тому, кто увез тело Лоры, или одному из его сообщников. А мне нужно напасть на след того, кто посягнул на могильный покой моей несчастной жены.

Тем временем Рорбек позвал Отто, и они оба куда-то ушли. Лейхтвейс сел на краю могилы, а Елизавета, Зигрист и Бруно расположились возле него. Все они устали после длинного пути и потому расположились отдохнуть среди могил. Лейхтвейс задумался и не говорил ни слова. Елизавета тоже не находила слов. Бруно сложил руки и, по-видимому, молился. Зигрист сидел с трубкой в руке и не сводил с нее глаз. Вдруг он воскликнул:

— Нашел! Да, так оно и есть. Иначе быть не может.

— Что же там написано? — спросил Лейхтвейс.

— Лишь два слова я могу прочитать, да и то, собственно, не слова, а имя, которое тебе, Лейхтвейс, хорошо известно.

— Какое имя?

— Илиас Финкель.

Лейхтвейс вскочил как ужаленный и задрожал всем телом.

— В это дело замешан Илиас Финкель! — воскликнул он. — И не кто иной, как он, похитил труп моей жены! Этот подлый жид знает, как к Лоре относится граф Батьяни, и, вероятно, рассчитывает получить награду за то, что он доставит графу труп моей жены. О, много я дал бы, если бы знал, куда направился Илиас Финкель!

В эту минуту на холм, задыхаясь от волнения, вбежали Рорбек и Отто.

— Следы колес телеги, — громко крикнул Рорбек, — идут вдоль берега реки, по-видимому, до самого города. Если труп Лоры был положен на телегу, то он отвезен в Прагу.

Лейхтвейс выпрямился и торжественно произнес:

— Друзья мои, пойдем в Прагу. Мы должны проникнуть в крепость во что бы то ни стало, так как надо отбить у злодеев мою жену, если и не живую, то хоть труп ее. Я полагаю, что бренные останки Лоры нам настолько дороги, что все мы, не задумываясь, готовы пожертвовать жизнью, чтобы отбить их у врага.

— Идем в Прагу! — в один голос воскликнули разбойники, окружив своего начальника.

А Лейхтвейс глухим голосом произнес:

— Золотая Прага! На тебя идет мститель со своей ратью. Горе тебе! Скоро ты узнаешь, что разбойник Лейхтвейс ополчился на тебя.

Глава 65

МИЛЛИОН ПРУССКИХ ТАЛЕРОВ

Батьяни с довольным видом ходил взад и вперед по своему кабинету. У него было достаточно оснований быть довольным. Несколько месяцев тому назад он был беглец, разыскиваемый властями преступник, а теперь счастливая звезда привела его на театр военных действий и счастье ему улыбнулось. Он сделался комендантом Праги и не только занимал высокое положение, но и имел возможность отличиться и надеялся, что по окончании войны не будет смещен.

Место коменданта представляло большие выгоды. Алчный венгр жаждал не только почестей, но и богатства, и он теперь уже высчитывал, сколько можно будет заработать, давая назначения и должности за деньги, и что можно будет нажить, заведуя городской кассой и казенными деньгами. Кроме того, можно было надеяться и на дальнейшую карьеру. Из Праги до Вены было недалеко, а в Вене, при дворе императрицы Марии Терезии, можно было сделать карьеру. Отваги и решимости у графа Батьяни было достаточно, и он не остановился бы перед борьбой за корону, если бы можно было завоевать и ее.

Ему везло не только в делах, но и в любви. По окончании войны Аделина Барберини должна была принадлежать ему, так как она наверное исполнит свое обещание и сделается его женой. А с нею все пути были ему открыты. Батьяни хорошо знал цену красивым женщинам; если бы он и не был влюблен в нее, то все-таки так или иначе пристроился бы к ней, чтобы воспользоваться ее влиянием для достижения своих целей.

Но и этого еще было мало: судьба благоволила к нему еще в том, что дала ему возможность избавиться от смертельных врагов. Лейхтвейса уже не было в живых. Нечего было опасаться, что он внезапно появится и потребует у него отчета. Лейхтвейс был мертв, Лора тоже мертва. Оба они были устранены, и уж теперь никого не было на свете, кто мог свидетельствовать об убийстве, совершенном графом Батьяни, об убийстве Гильды, которую он выбросил из окна замка в бурные волны реки. Дойдя в своих мыслях до воспоминания об этом, Батьяни глубоко вздохнул.

— Мне некого больше бояться, — пробормотал он, — те, кто мог свидетельствовать против меня, погибли в волнах реки, и теперь, наверное, покоятся на дне Влтавы. Все препятствия устранены, я свободен и смело могу подняться к власти, к богатству и полному счастью.

Батьяни подошел к одному из сводчатых окон и взглянул на залитый солнцем город. Осажденный город был спокоен. Дело происходило в воскресенье, и граждане, не смущаясь видом орудий, расставленных на всех стенах, и дежурившими у всех ворот солдатами, направлялись в собор к богослужению. Колокола звонили, и граждане горячо молились, прося у Бога мира и спокойствия.