Пещера Лейхтвейса. Том второй - Редер В. - Страница 69

— Вот он, изменник! — кричал один из мясников, размахивая большим ножом. — Дайте мне дорогу, и я зарежу его, и поверьте мне, люди добрые, жалеть я его не буду.

— Нет, это наше дело — разбить ему голову молотами! — заревел рослый кузнец. — Под нашими молотами голова его лопнет, как орех.

— А мы будем дубить его! — орали кожевенники, размахивая своими дубинками. — Убейте его, вешайте, топите! В огонь его! Смерть изменнику! — раздавались кругом беспрерывные крики.

Гнев толпы был так страшен, что Аделина, отошедшая в сторону, в темный угол, невольно содрогнулась. Она не ожидала, что толпа дойдет до такого исступления. Тысячи рук тянулись к графу Батьяни, чтобы схватить его и разбить о крепостную стену. Но тут внезапно раздался властный, громкий возглас:

— Назад, граждане! Не убивать вы должны его, а судить. Дело не в том, чтобы предать его скорой смерти. Он стоит того, чтобы придумать для него небывалые пытки. Город Прагу от предательства этого негодяя спас я и поэтому вправе требовать от вас спокойствия и повиновения.

Слова эти, произнесенные громким голосом, возымели поразительное и неожиданное действие.

Крики и рев замолкли почти мгновенно.

— Он прав, — говорили граждане, — выслушаем его сначала.

— Что же нам делать с изменником? — спросил кто-то.

— Вы должны судить его, — ответил Лейхтвейс, — и установить способ казни, если окажется, что он заслужил ее. Отведем его в Градшин, и там, перед замком, где жил и бражничал этот предатель, мы будем творить суд.

— Кстати, тут есть телега, — крикнул кто-то из толпы, — взвалите коменданта на нее и отвезите в Градшин.

По знаку руки Лейхтвейса к лежавшему на земле Батьяни подъехала маленькая тележка, в которую были запряжены две собаки. Графа Батьяни взвалили на телегу и повезли. Толпа двинулась следом. Но не проехала телега еще нескольких сот шагов, как вдруг один из видных граждан громким голосом скомандовал:

— Стой!

Шествие остановилось.

— Друзья мои! — громким голосом произнес этот гражданин. — Вы все знаете меня. Я ваш выборный, ничего дурного я вам не посоветую. Вы помните, что я с самого начала не верил новому коменданту и относился к нему враждебно. Но прошлого не воротить. Я, однако, полагаю, что нет надобности возить этого подлеца в Градшин и судить его там. Устроим суд народный тут же, на месте, на это потребуется лишь несколько минут. А затем я предложу вам также способ казни. Вы все знаете здание, которое возвышается на берегу реки недалеко от крепостной стены. Я говорю о пороховой башне. Все мы, друзья мои, знаем, что предатель заслужил смерть. И я предлагаю вам на прощание преподнести ему бочку пороха. Мы вытащим из башни бочку, доставим ее к берегу реки, затем посадим на нее нашего предателя-коменданта, привяжем его покрепче, вставим фитиль и зажжем его. Зрелище получится восхитительное, когда наш комендант взлетит на воздух. Все мы увидим красивый фейерверк, и не мы одни. Увидят его и пруссаки и узнают, как граждане Праги казнят изменника.

Речь сенатора вызвала всеобщий восторг.

— Идем к пороховой башне! — заревели тысячи голосов. — Взорвем на воздух коменданта!

Лейхтвейс содрогнулся. Он вспомнил, что в пороховой башне находится его товарищ Бруно. Было три четверти первого, а в час, согласно уговору, Бруно должен был взорвать на воздух пороховой погреб. Составляя свой план, Лейхтвейс, конечно, не предполагал, что в ту же ночь огромная толпа двинется к пороховой башне. А теперь приходилось опасаться, что Бруно будет открыт и схвачен.

Но против толпы нельзя было ничего поделать. Настаивать на предложении свезти изменника в Градшин было нельзя. Это могло показаться толпе попыткой доставить изменника в такое место, откуда он мог бы спастись. Да и поздно было оказывать противодействие. Толпа уже окружила тележку и погнала собак по направлению к пороховой башне. Лейхтвейсу оставалось только следовать за толпой. За ним шли Аделина и Бенсберг, которые хотели тоже присутствовать при казни. Толпа избрала ход в башню со стороны реки, именно тот самый путь, по которому прошел Бруно. По приказанию сенатора толпа хранила глубокое молчание и погасила все факелы, чтобы избежать опасности соприкосновения огня с порохом.

Но в тот самый момент, когда толпа во главе с сенатором хотела проникнуть в пороховую башню, со стороны реки раздался громкий крик о помощи. Все взоры обратились туда. Все увидели, как из лодки, несущейся вниз по течению, выпрыгнул какой-то солдат, бросился в воду и поплыл к берегу. У Лейхтвейса застыла кровь в жилах от ужаса. Он знал, в чем дело, он знал, кто сидит в лодке. Ведь он сам приказал Бруно и Отто напасть на часового у башни и увезти его в лодке. Ведь он сам распорядился, чтобы Бруно отправился в башню, а Отто остался в лодке вместе с часовым. Отдавая такое распоряжение, он руководствовался чувством сострадания и нежеланием убить часового. Но теперь он понял, что это распоряжение должно было иметь роковые последствия для Бруно и для него самого.

Отто быстро несся в лодке вниз по течению, а часовой уже подплывал к берегу. Едва только он вышел на берег, сотни рук протянулись оказать ему содействие.

— Измена! — крикнул часовой, еле державшийся на ногах. — Какой-то неизвестный силой проник в пороховую башню. Скорей идите, схватите его! Я боюсь, что он хочет взорвать башню.

Сенатор, по-видимому, человек решительный, торопливо спросил часового:

— Каким образом один человек мог одолеть вас? Ведь вы были вооружены?

— Совершенно верно, — ответил солдат, — но их было двое. Я видел, как они приближались в лодке, и в темноте мне показалось, что это офицеры с обходом, так как оба были в офицерских плащах и треуголках. Я дал им выйти на берег, но когда они приблизились, то я взял ружье наперевес и потребовал пароль. В то же мгновение, прежде чем я успел взвести курок, один из них нанес мне страшный удар кулаком в живот. Другой выхватил у меня ружье и швырнул его в реку. Я от страшной боли не мог произнести ни звука. Они отнесли меня в лодку. Один из них тоже вошел в нее, а другой взломал дверь башни и скрылся внутри. Я понял, в чем дело, и теперь знаю, что это были два переодетых пруссака, которые хотят погубить всю Прагу. Пора помешать им.

— К башне! — крикнул сенатор. — Вперед! Кто из вас настолько храбр, чтобы проникнуть внутрь башни? Кто бы ни решился на это, помните, что с минуты на минуту может произойти взрыв.

Воцарилась мертвая тишина. Притихли все, даже те, кто еще за минуту до этого изрыгал брань и проклятия против изменника. Никому не хотелось умирать такой ужасной смертью. Наконец выступило вперед пять человек храбрецов, решившихся последовать за сенатором. Аделина и Бенсберг тотчас же присоединились к ним. Таким образом, восемь человек вошли в пороховую башню через взломанные двери. К ним присоединился еще один человек, державшийся все время немного позади. Это был Лейхтвейс.

Он не думал об опасности, не думал о Лоре и об ее ужасном горе в случае его гибели. Все мысли его были сосредоточены на Бруно, который, несомненно, будет схвачен толпой. Бруно действовал по его приказанию. Лейхтвейс не мог знать заранее, что дело примет такой оборот. Он не знал, как спасти товарища, и тщетно ломал голову, как бы предостеречь Бруно. Башня была окружена тысячной толпой, бежать было некуда. Очевидно, Бруно должен был погибнуть.

Бруно уже находился в башне, где каждый шаг был сопряжен со смертельной опасностью. Он был доволен собою. Все ему до сих пор удалось как нельзя лучше. Он медленно шел по длинному коридору, в конце которого находилась обитая железом дверь. За этой дверью находился пороховой склад. Дверь, запирающуюся секретным замком, открыть было не так-то легко. Бруно достал связку отмычек и перебирал их одну за другой, стараясь отыскать такую, которая могла бы открыть замок, сделанный, очевидно, каким-нибудь большим мастером слесарного искусства. Но все было напрасно — ни один из принесенных им с собой ключей, ни одна отмычка не могли открыть замка. Пот крупными каплями выступил на лбу Бруно, но он не бросил тяжелой работы. Он должен был открыть этот замок, чего бы это ему ни стоило, он должен войти в склад, хотя бы ради этого ему пришлось выбить железную дверь собственными кулаками. Лейхтвейс поручил ему исполнить это дело, а всякое приказание атамана должно быть выполнено.