Сосна и олива или Неприметные прелести Святой Земли - Шамир Исраэль - Страница 44

Мне кажется правильным считать палестинцев и евреев – двумя ветвями одного народа. Возвращение евреев подобно возвращению Блудного сына в родительские пенаты. И хотя братья немало воевали, «своя своих не познаша», мы можем решить наши разногласия, признав наше братство. Но евреи гораздо сильнее, нежели наши местные братья. Поэтому еврейскую гордыню необходимо умерить, чтобы евреи вернулись скромно, как Блудный сын к родным братьям, а не дерзко, как законный хозяин к непрошенным гостям.

Идея братства зачахла, хотя и не погибла. Редко увидишь еврея в джалабие, с кафией на голове. Еврейское общество стало все больше приобретать характер «европейского», точнее, американского, про-западного, поселенческого, по модели Дикого Запада.

Трудно обвинять палестинцев в недружелюбии. Самый недружелюбный по отношению к евреям и вообще к иностранцам район страны – окрестности Наблуса, где жили родичи Иисуса Навина еще до Исхода из Египта. Благодаря своему жесткому недружелюбию этот район сохранил свой палестинский характер, и раздел 1947, 1948 и 1949 годов позволил им удержаться там, где более дружелюбные села – вроде Дейр Яссина около Иерусалима – постигла иная судьба.

У евреев была своя динамика. Евреи во всех странах похожи на местных жителей и увлекаются теми же идеями, что и местные жители. Сионизм не был особо еврейским процессом, но частью более общих процессов, шедших в западном обществе. Австро-немецкий сионизм Герцля был близнецом германского колониализма, владевшего в те годы Юго-Западной Африкой и Самоа. Сионизм русских евреев начала 20-го века был связан и с обще-русским интересом к Святой Земле, и с идеями национального возрождения, бурлившими в Российской империи, и с идеями социальной справедливости, искавшими плодородной нивы.

Русские иммигранты начала века бредили, как и русские интеллигенты и разночинцы, идеями справедливости, труда, возврата к земле, равноправия, социализма. Они создали первые кибуцы, но и они читали в детстве книжки про Винету, вождя краснокожих и про Последнего из могикан. Все же – кто знает? – они могли найти путь к совместной жизни с палестинцами. Но с первой мировой войны поток русских евреев с их социалистическими и толстовскими идеалами прекратился. Во второй половине 20-х годов в Палестину хлынул поток городских польских евреев, искавших убежища от дискриминации. Они меньше увлекались идеями несущего избавление труда, а еще меньше – идеей дружбы народов – хотя именно из этой группы вышли пламенные левые социалисты «Гашомер Гацаир», единственной партии еврейского поселения, ставшей двунациональной и поддержавшей идею двунациональной Палестины.

“Польский фон” сказывался. Польша Пилсудского увлекалась идеей колоний, созданием “заморской Польши” на Мадагаскаре. Была даже песенка “Мадагаскар, краина чарна” о прелестях колонизации. Сионистское движение в Польше было связано с польским колониальным движением, но польские евреи в Палестине преуспели больше, чем поляки на Мадагаскаре. По сей день польские евреи – абсолютное большинство всех депутатов кнессета.

На польской почве расцвел и ревизионизм – хотя его идеологом был начитавшийся Николая Гумилева русский еврей Владимир Жаботинский. Ревизионизм проповедовал воинственный подход к палестинцам: “Железная стена”, “кровь и пот”, “красивый и жестокий” – эти эпитеты из ревизионистского этоса напоминают о правом фланге еврейского поселения. Ревизионизм не играл большой роли в ранней истории арабско-еврейских отношений, но вписал в эту историю несколько особо грязных страниц.

Если бы в 20-е и 30-е годы европейцы больше увлекались толстовскими или “зелеными” идеями, если бы “почвенничество” не оказалось в плену правых националистов, а то и просто фашистов, если бы сионисты больше увлекались Азией и реальной Палестиной – идею братства можно было бы возродить. Но в ту пору не было ни “зеленых” идей, ни антиколониализма, ни понимания ценности других культур. Еврейское общество европеизировалось. Даже идея “еврейского труда” только способствовала сегрегации.

Идеал Эн Синии окончательно рухнул уже после создания Израиля, с появлением масс восточных евреев. Европейские евреи впервые оказались лицом к лицу со значительным восточным населением, которое они не могли по идеологическим соображениям сегрегировать, как раньше сегрегировали арабов. Встреча оказалась неудачной, стороны друг другу мало понравились. Подсознательно европейские евреи еще больше отшатнулись от палестинцев по логике известной шутки Хаима-Нахмана Бялика, “еврейского Пушкина”: “Не люблю палестинцев, потому что они похожи на восточных евреев”. Евреи-горожане стран Магриба не были похожи на феллахов Нагорья, но евреи знали палестинцев в основном по Яффе и Хайфе.

Когда в пятидесятых годах в Израиле возникло “ханаанское движение”, бен-гурионовские органы безопасности расправились с ним беспощадно. С тех пор и до наших дней в Израиле не проявляли большого интереса к палестинцам. Одни им сочувствовали, другие их ненавидели, никто не видел в них – живой народ, сохранивший древнюю культуру Палестины, заведомо превосходящую поверхностную и американизированную культуру поселенцев.

Только сейчас, когда впервые с начала века в массовом сознании появились “зеленые” идеи, появилась и надежда возникновения братства между палестинцами и израильтянами – не на почве технического прогресса, но на почве общего обожания олив и источников Эн Синии.

Отказ от братства привел к ожесточению 1948 года, года, изменившего Западное Нагорье. До тех пор новые поселенцы – евреи не селились в Нагорье вне Иерусалима и Эциона – исключения, подтверждавшего правило. Нагорье оставалось тем же древним монолитом, с которым столкнулись римляне, византийцы и хиджазцы. Все изменилось в 1948 году.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. СОСНА И ОЛИВА

ГЛАВА XVIII. ИСТОЧНИК ЗЛА

Расстанемся с живыми деревнями Нагорья, расстанемся с оливковыми рощами, в которых крестьяне собирают осенью нежно-зеленые плоды, расстанемся с родниками, из которых крестьянки черпают воду и пастухи поят овец. Пересечем невидимую линию – "зеленую черту" – и окажемся у западного въезда в Иерусалим, где крутой спуск ведет в широкое вади, Долину Кедров. Окрестности Иерусалима – одно из самых красивых мест во всем Нагорье, а эта долина особенно хороша. В двух шагах от шоссе – просторная пещера, у входа в нее растет тенистое дерево. Сядем под дерево и глянем вниз. Мы увидим очаровательную деревушку Лифта. Ее дома гнездятся на крутом склоне вади. В складке горы бьет полноводный источник, называющийся в библейские времена Мей Нефтоах; вода его, выходя из красивого сабила, падает в просторный водоем. Внизу за водоемом, начинаются поля и сады Лифты. Здесь растут огромные смоковницы, оливы, яблони. Узкие тропинки ведут от дома к дому. Дома Лифты – не роскошные, но просторные, вместительные, сложенные из крепкого иерусалимского камня, некоторые – с балконами, с которых открывается прекрасный вид на долину, где меж кустарников бьют родники и растут гранаты.

Теперь подойдем поближе и увидим, что деревня пуста. Крыши домов проломлены, многие двери заколочены и схвачены пудовыми замками. Бассейн у источника захламлен, и чистейшая живая вода гор не идет к террасам. Смоковницы не обобраны, оливы не обиты и не окопаны. Не видно и крестьян, никто не угостит нас чаем с мятой. Только несколько русских бездомных забивают косяк, да «досы» (религиозные евреи) из города плещутся в водосборнике.

Лифта обезлюдела в 1948 году. Мы оказались на землях широкого клина, вбитого в Нагорье еврейскими армиями в 1948 году, во время арабско-еврейской войны за раздел Палестины. На полях Лифты мелькают белые платы палестинцев, убирающих помидоры, но они убирают не свои помидоры и после работы возвращаются не в Лифту. Это наемные рабочие. Земли Лифты были переданы еврейским поселкам Кесалон, Гиват Яарим и другим, те наняли безземельных палестинцев работать на земле, которая еще недавно кормила их.