Паутина Судеб - Самойлова Елена Александровна - Страница 69

– Ладик, открой-ка окно, да пошире, – вдруг попросил наставник, беря меня за руку холодной, костлявой ладонью.

Я невольно вздрогнула, ощущая в этой старческой руке могучую силу, свернувшуюся кольцом, как легендарный Великой Полоз, и дремлющую до того момента, пока воля волхва не призовет ее выжигать гнезда нежити ослепительно-белым пламенем, исцелять людей или же озарить сиянием целую деревню. Несмотря на немощное тело старика, Лексей Вестников еще мог потягаться магией с любым из волхвов Стольна Града и остаться победителем. Но вот Дикая Охота стала для него непомерным испытанием…

Ладислав отодвинул узорчатую кованую задвижку и, распахнув тяжелые ставни, открыл окно, забранное пластинами горного хрусталя, впуская в комнату сероватый дневной свет и морозный ветер с запахом снега и зимы.

– Хорошо… – Лексей глубоко вздохнул, сжимая крепче мою ладонь. – Спасибо, Ладислав. За то, что навестил напоследок, тоже. А теперь иди-ка побудь с Ванькиным учеником, пока этот мальчишка еще чего-нибудь не сжег в горнице. Пирогов-то вы от него сегодня уже не дождетесь, последние в печке сгорели…

– И вам спасибо. – Некромант поклонился в пояс, по старинной традиции касаясь кончиками пальцев пола в знак глубокого уважения. – За напутствие и совет особенно. Легкого пути и светлой Дороги…

Он вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь, и почти сразу же из коридора послышался звук оплеухи, приглушенный вскрик Ветра и негромкое предупреждение Ладислава на тему того, что обычно ждет тех, кто имеет привычку подслушивать. Лексей хрипло засмеялся-закашлялся, держась ладонью за грудь.

– Вот ведь ученичок тебе, Ванька, попался – прям под стать. – Улыбка его вдруг пропала, а глаза смотрели серьезно и сосредоточенно. – Ты ведь уже поняла, что до ночи я не дотяну?

Я только кивнула, закусывая нижнюю губу, чтобы не расплакаться.

– Брось, Еваника, не стоит провожать меня слезами. Я прожил долгую жизнь. Слишком долгую – люди столько попросту не живут, а мне вот довелось. Я мог бы еще немного покоптить небо, но уже не хочу. Потому что в следующий раз, когда Грань подойдет ко мне настолько близко, что рукой подать, тебя может не оказаться рядом, а мне не хотелось бы унести в могилу все те знания, что я собирал в течение всей жизни. И хотелось бы передать их своей ученице. Они тебе еще пригодятся, да и мне самому будет легче переступить через Грань, а лишний груз не будет тяготить меня в Дороге.

– А как же я… без вас? – только и смогла выдавить я, обеими руками сжимая враз похолодевшую ладонь наставника. Горячая слезинка все же соскользнула по щеке и оставила на светлой рубашке, вышитой алыми петушками, едва заметный след. Меня била дрожь, и отнюдь не потому, что окно было распахнуто настежь и по комнате гулял северный ветер.

– Тебе давно пора взрослеть, Еваника. Жить самостоятельно, не оглядываясь на меня, не ожидая моей подсказки. Идти по собственному пути. Ты справишься. Ты уже справляешься, и Ветер только лишнее тому доказательство. Он уже учится у тебя, и в первую очередь – упорству в достижении поставленной цели. Заклинаниям научить – самое простое в наставничестве. Гораздо сложнее научить не боятся за себя настолько, чтобы не приносить в жертву этому страху близких, любимых и просто небезразличных существ.

Что-то прохладное скользнуло мне в ладонь – я опустила взгляд и увидела серебряный перстень с янтарем, в котором уже почти потухли золотистые огоньки. Наставнический перстень ведуна, Всевышний знает сколько уже лет находившийся на пальце у Лексея Вестникова.

– Еваника, будь добра, подай мне воды. Пить очень хочется… – тихонько попросил меня наставник, обессиленно уронив руки поверх одеяла и откидываясь на подушку.

Я машинально надела перстень на средний палец правой руки – впору пришелся, словно на меня делали, – и встала, направляясь к небольшой лавке, на которой стоял ранее не замеченный узорчатый глиняный кувшин и чуть в стороне – старинный серебряный черпачок.

Вода в кувшине оказалась холодная, с едва ощутимым запахом свежей травы и теплой весенней земли. Вот только руки у меня почему-то дрожали настолько, что я едва не выронила кувшин, пока наполняла ставший неожиданно тяжелым черпачок. Потемневшее серебро на глазах светлело там, где его касалась вода из кувшина, а когда она вдруг плеснула через край, я едва не выронила старинную посудину. Но все же удержала и медленно, почти торжественно, поднесла черпачок к приподнявшемуся на локте Лексею Вестникову.

– Спасибо тебе, доченька… Счастья тебе…

Волхв припал губами к серебряному краю, как вдруг узор на ручке посветлел, словно всплыли из черноты новехонькие блестящие руны, складывающиеся в слова. В заговор, выполненный в серебре, закаленный огнем, водой и магией. В право передать и право сохранить в памяти.

В глазах у меня на миг потемнело, а затем нестерпимо закололо в висках. Я хотела отбросить от себя черпачок, но серебряная ручка словно вплавилась в ладонь, а неожиданно сильные пальцы Лексея Вестникова крепко удерживали меня за запястье, не давая отшатнуться.

Почудилось, будто бы потолок, а затем и крыша избушки раздвинулись, открывая серое небо, сплошь затянутое тучами, и в седых завитках промелькнуло красивое лицо облачной девы. В ушах зазвучали сотни голосов, тысячи мыслей, перед глазами замелькали строчки прочитанных не мной книг… Знания, по крупице собираемые Лексеем Вестниковым в течение его слишком долгой для человека жизни, обрушились на меня нескончаемым потоком обрывков слов, мыслей, фраз, складывающихся в единое целое понимание. Миг озарения, когда в этом мире все становится просто и понятно…

Зазвенел, ударившись о доски пола, выпавший из моей руки потускневший серебряный черпачок.

Постепенно утихли в голове чужие мысли, скрыв переданные знания от меня самой, чтобы в дальнейшем высвобождать их постепенно, не нанося вреда и не перегружая полученными сведениями.

И безжизненно упала поверх одеяла иссушенная старостью рука Лексея Вестникова. Я отрешенно смотрела на нее, не решаясь коснуться. Пусть даже я точно знала, что смерть – это еще не конец, что есть еще что-то даже за Гранью, но…

Я осторожно закрыла потускневшие, ставшие похожими на стекляшки глаза наставника. Смахнула со щеки горячую слезу и накрыла лицо волхва висевшим у изголовья кровати белоснежным полотенцем с немного кривовато вышитыми лошадками – когда-то я на этом куске беленого льна училась вышивать, получилось так себе, но Лексей, как ни странно, был рад этому подарку больше, чем дорогим подношениям зажиточных горожан…

Вот и все. Я теперь действительно сама по себе.

Легкой тебе Дороги, отец…

ГЛАВА 15

В горнице было удивительно, неестественно тихо. Даже дрова в печке не потрескивали, а саламандра сидела у приоткрытой чугунной дверцы, уныло опустив пышущий жаром хвостик и не пытаясь выбраться на волю. За окном медленно спускались сумерки, а я сидела, бессмысленно вертя на пальце перстень Лексея Вестникова и неотрывно глядя на затухающий огонь в печи. Слез почему-то не было, как и злой скорби, только камнем лежащая на сердце тоска, стряхнуть которую не получалось. Ветерок молча пристроился рядом со мной на скамейке, положив вихрастую голову мне на колени, а я машинально перебирала кончиками пальцев непослушные пряди, чувствуя, как тоска становится все невыносимее.

Тихо скрипнула дверь, ведущая из горницы к жилым комнатам, и на пороге появился серьезный, сосредоточенный Ладислав, на ходу вытирая руки льняным полотенцем. Он неторопливо подошел к нам и легонько коснулся ладонью моего плеча.

– Я все сделал, как ты просила.

– Спасибо… – Я подняла на него усталые, сухие глаза. – Я сама бы… не смогла, наверное.

– Похороны все равно придется проводить тебе. Я, к сожалению, магией огня не владею, а хоронить Лексея в землю даже я отсоветую. Слишком уж это неопределенная участь получается, да и беспокойная временами…